Бифуркатор (СИ) - Алекс Белов

— А как же. Он хочет нас сломать. Он пустил нас по препятствиям. И хочет, чтобы мы бросили всё к чертям.

— У тебя возникало такое желание? — хмуро спрашиваю.

— Меня не так легко сломать, — Стёпка косится в мою сторону и улыбается. — Но всё равно жестоко. — Улыбка немедля сползает с лица. — Он украл мой мозг. Я снова думаю о маме. Я не могу ни о чём больше думать, как во время смерти матери. Знаешь… — Стёпка замолкает и сжимает губы.

— Что?

Внезапно дверь из тамбура открывается. Я чуть в штаны не наложил от страха. В предбанник входят двое мужчин в форме, судя по всему, из дорожной полиции.

— Чего не спим? — беззлобно спрашивает первый, открывая дверь в вагон.

— Бессонница, — отвечает Стёпка без тени страха. Полицейские ничего не говорят и удаляются. На секунду я проникаюсь к ним симпатией. Ведь взяли же и ушли, а могли бы придраться, документы просить.

— Помнишь тот день, когда я рассказал тебе об Андрюшке, что он застрял в двадцать третьем июле? — спрашивает Стёпка, вырывая меня из мыслей.

— Ну конечно.

— Когда мы расставались, ты уходил домой, у нас сложился такой разговорчик… Я сказал тебе, что мир вокруг несправедлив, что я стал абсолютно пустым… ну и ты мне ответил, что тоже стал пустым и готов на всё что угодно, лишь бы спасти Андрюшку.

— Да-да, — я спешно киваю и вызываю мелкие молнии боли в затылке.

— Потом я ночью лежал и долго думал. Я же тоже стал пустым. Знаешь, вот так умирает человек, грустишь по нему, и не знаешь, то ли его душа жива после смерти, то ли нет. Мне вообще сложно судить. Я люблю логику, и она не даёт ответ на такой сложный вопрос. Но в ту ночь появился доктор Вечность. И я начал верить во что угодно. Не удивлюсь, если есть жизнь после смерти. И вот тогда у меня стали появляться плохие мысли.

— Какие? — хмуро шепчу я.

— Ну… Я например был бы не прочь шагнуть под несущийся локомотив.

— Да ты что, дурак. — Я заикаюсь, слова запинаются, о пересохшее горло. Ярко вспоминаю разговор с Серёгой, который грозил меня бросить под поезд.

— Погоди, дослушай. И когда на следующий день я отправил письмо в Сомерсет, я точно знал, что ввяжусь в любую авантюру. Догадываешься, почему?

— Догадываюсь, но лучше сам скажи.

— Ну. Я же был пустым. Если человек готов прыгнуть с небоскрёба, ему терять уже нечего.

— Аааа, — киваю, но думаю о другом, однако Стёпка продолжает.

— А ещё знаешь, я подумал, что это лучший способ борьбы с пустотой.

Моё лицо озаряется.

— Да! — восклицаю я. — Всё, что мы сейчас делает помогает отвлечься от мыслей о смерти. Тебе — твоей мамы. Мне — Андрюшки.

— Именно, — печально улыбается Стёпка. — Но этот гад свёл меня с мамой снова, и я снова… — друг закусывает губу и замолкает, глядя в окно. Его глаза увлажняются, я чувствую себя неловко.

— Ну не знаю даже, что тебе посоветовать, — говорю.

Стёпка внезапно прячет голову в коленях и шмыгает носом. Я вздыхаю и кладу руку ему на плечо.

— Если… вдруг вместо Андрюшки они забрали бы Серёгу, — говорю. — И ты поехал бы его спасать, я бы тоже поехал. Я бы тебя не бросил. — Не знаю, зачем я всё это говорю, но я горжусь своими словами.

И как после этого доказать Серёге, что не могу вот я останавливать Стёпку и не брать с собой. Может, впереди ждёт смертельная опасность, но как приятно будет встретить её с близким человеком.

С другой стороны, рациональной стороной рассудка понимаю: с Серым лучше не спорить. Если я защищал Андрюшку, то за Стёпку Серёга вообще порвёт, и не далёк час, когда я действительно окажусь под поездом.

— Серёгу никогда не заперли бы, — усмехается Стёпка и поднимает красные глаза. — Он слишком тупой для должности застрявшего в одном дне.

Я улыбаюсь в ответ.

— Тебя он не напрягает в нашем путешествии? — осторожно спрашиваю.

— Ну есть немного, — жмёт плечами Стёпка. — Просто, это для него уж слишком. Это мы с тобой воспитаны крутыми фильмами, готовы ко всему.

— Уж точно, — киваю.

— Но он молодец, — вдруг говорит Стёпка. — Он сильно помогает. Мы с тобой можем натворить глупости, а его чрезмерное оберегание спасает нас от неправильных поступков. Если бы со мной случилось что-нибудь эдакое, Серый бы всех завалил. Он бы свою жизнь отдал, чтобы меня спасти. Он меня любит. А я его.

Хмурюсь и заявляю:

— Я понял, что я тоже очень-очень люблю Андрюшку. Просто раньше не замечал эту любовь, так что, поверь, я теперь за Андрюшку тоже порву.

Стёпка открыто улыбается и глядит на меня глазами полного обожания.

— Видишь, — говорит он. — Из всего в жизни можно вынести урок, даже из такого смертельного путешествия как это. Давай пойдём попытаемся уснуть?

— Пошли, — киваю.

И мы возвращаемся в купе. Тётя Марина спит, положив руку на кобуру; знаток своего дела. Стёпка бросает на неё лишь мимолётный взгляд и забирается наверх. Я двигаю следом.

В темноте движущегося поезда мы долго молчим, но потом Стёпка шепчет:

— Постараюсь думать о ней, как о чужой женщине.

— Правильно, — отвечаю я после долгой паузы.

— И ещё мне одна мысль пришла о докторе Вечности, но я лучше расскажу завтра. Сейчас я ещё не полностью всё додумал.

— А она может нам помочь? — спрашиваю.

— Вряд ли.

Опять молчим.

— Спокойной ночи, — шепчет Стёпка.

— Спокойной.

Боль в затылке вновь утихает. Действие таблетки доктор Руслан описал без прикрас. Я проваливаюсь в состояние глубокой беспокойной дрёмы.

Теперь мне снится Андрюшка в сарае с окровавленными губами. А я стою напротив и держу бревно. Взгляд у брата злой, испепеляющий.

— Тварь, — шепчет он. — Козёл. Я знал, что ты не приедешь.

А потом в его руке появляется молоток, и он протягивает инструмент мне.

— На! Докончи уж начатое.

Я беспокойно ворочаюсь с боку на бок и перед пробуждением вижу совсем страшный эпизод. Тётя Марина на кровати в больнице. И лицо! ЛИЦО! Оно аккуратно забинтовано, наружу торчат только красные губы. Как страшно. Это напоминает Слендермена, но только я боюсь совсем не его.

Открываю глаза, когда утреннее солнце бьёт в окно.

********

Мы подъехали к Москве.

До того как поезд остановился, позавтракали химикатами. Я не произнёс ни слова и постоянно косился на Серого. Тот вёл себя обыденно, будто вчера между нами ничего не произошло. Стёпка тоже не особо бросался словами. Зато старший часто трещал с тётей Мариной, но в основном на бессмысленные бытовые темы.

За полчаса до подъезда мы сдали постель, а за пятнадцать минут я надел куртку. Поезд остановился на Казанском вокзале. Помнится, бывал я тут как-то в восьмилетнем возрасте. Отец взял меня в командировку и встречался на Казанском с человеком по работе.

Огромный вокзал тогда запомнился мне грязным, переполненный нерусскими людьми. Может, в этой реальности всё иначе?

Как только поезд заехал под накрытие, погрузив купе во мрак, и замер на рельсах, мы втроём ринулись наружу.

— Не торопитесь, — приказала тётя Марина. — Вдруг нас там поджидает оранжевая бригада.

Однако мы всё же высыпали в пустынный коридор вагона, не собираясь выходить. Впереди светился тамбур с открытой дверью. Нам туда, но мы не рискуем. Военный здесь тётя Марина, пусть она и идёт первой.

И вдруг.

До моих ушей доносится знакомый вой. Вряд ли я, пересмотревший по нескольку раз обе части Сайлент Хилла перепутаю с чем-либо сигнал воздушной тревоги.

Замираю и прикладываю палец к губам.

— Стёпка, ты слышишь? — шепчу.

— Ага, — кивает тот, немного напуганный.

Нас отвлекает громкий голос Серого:

— А! Пацаны! Что случилось?!

Он вернулся в купе, и теперь мы бежим на его зов. Купе нисколько не изменилось, только вот… оно пустовало. Тётя Марина исчезла.

— Что за фигня?! — вопит Серый.

Я теряюсь, но догадка приходит уже после того, как Стёпка озвучивает мрачную истину.

— Мы снова переместились, — говорит он. — Это другой мир.

Ошарашенный взгляд Серого носится от брата к столу и обратно. Да, стол пустовал, а мы ведь оставили на нём недопитую бутылку минералки. Я вздыхаю.

— Это судьба, — говорю. — Значит, её роль была сыграна, и её удалили. Надо выходить. И теперь во все глаза наблюдать за Буратино и его командой.

Стёпка вздыхает вроде облегчённо, но на лице вновь появляется пустота. Внезапно поджав губы, он кивает головой на коридор и говорит:

— Пошлите. Мы так просто этому доктору не сдадимся!

И с этими словами решительно двигается к тамбуру. Я спешу за ним, а обалдевший Серёга замыкает шествие. Решительность друга пропадает, когда он останавливается у открытой двери. Проводница та же, но будто чуточку потрёпанная и постаревшая.

— Выходите уже быстрее, — требует она.

И мы не заставляем себя долго ждать.