Опасность - Лев Гурский

– Алексей Иванович! – строго сказал погрузочно-разгрузочный начальник, кивая на пачки. – Задерживаете процесс…

Слово «процесс» он произнес вкусно, веско, с эдакой руководящей значительностью в голосе.

– Да-да, – виновато ответил джинсовый Алексей и предпринял очередную попытку стронуть с места груз. Ему уже почти удалось приподнять гору из пачек и даже сделать шага три… И тут случилось, наконец, то, что и должно было случиться.

На лестнице, ведущей во дворик, появилась пистолетная троица, возглавляемая любимцем женщин. Все трое увидели одновременно: а) полный двор цивильного народа и б) вашего покорного слугу, выглядывающего из-за серебристого бока трейлера. И заодно – пистолет в руке вашего покорного слуги. А может, сначала они обратили внимание на пистолет, а потом уж на толпу народа. В шахматах такая ситуация называется патовой. Вернее, она могла бы стать очень выигрышной для меня, если бы я был точно уверен, что мои преследователи не станут стрелять в толпу. Тогда я имел бы возможность уйти.

Но я не был уверен и поэтому остался. Черт их поймет, этих мужиков со шрамами. Может, они обожают палить в женщин, детей и безоружных грузчиков книжного склада? Очень мне не хотелось убеждаться в этом на практике.

Всего две-три секунды продолжалась немая сцена, а затем человек со шрамом показал себя неплохим шахматистом. Главное – смелым. Ибо патовая ситуация на доске разрешается просто: доска встряхивается и освобождается от лишних фигур. В данном случае фигурам позволено было разбежаться самим. Главный мой соглядатай что-то нечленораздельно закричал и пальнул пару раз в воздух из своего шпалера. И то, и другое произвело много шума, особенно второе. Бедняга Алексей от неожиданности выронил все пачки, но затем проявил недюжинную смекалку: бросился на асфальт и перекатился поближе к бетонному парапету лестницы, в мертвую зону. Седовласый командир грузчиков тоже не растерялся: с криком «Все назад!» он нырнул в гостеприимно открытую дверь собственного склада. Команда начальника оказалась решающей. Те, кто был поближе к двери, запрыгнули туда вслед за шефом; те, кто был, наоборот, подальше, тоже правильно поняли приказ «Назад!» и моментально укрылись за трейлером.

Не повезло только девушке в сером плаще. Когда прозвучала команда, она как раз была строго на середине между трейлером и дверью, замешкалась, не зная, куда бежать, и упустила время. И – осталась на месте, попытавшись, как воробышек, спрятаться за брошенными книжными пачками. В суматохе обертка одной из пачек разорвалась, и на асфальт просыпались уже знакомые мне опусы писателя Черника. Я сам себе пообещал: если выпутаюсь из этой передряги, обязательно куплю такую книгу и прочитаю. Должен же я знать, из-за чего люди рискуют жизнью. Может, и вправду бестселлер?

Тем временем человек со шрамом опять проорал наверху нечто угрожающее и вновь пальнул вверх. Если он хотел таким образом очистить поле боя, то достиг обратного: испуганная девушка только еще сильнее съежилась под хлипкой защитой нескольких книжных пачек. «Сюда! Сюда беги!» – полузадушенным голосом приказывал шеф из дверей склада. «Прячься!» – громким шепотом призывали коллеги со стороны трейлера, что только усиливало неразбериху.

Как ни верти, пачки вместе с девушкой оказывались ровнехонько на линии огня. Мое желание немножко пострелять поверх голов своих преследователей сразу как-то прошло. Любой мой выстрел мог вызвать три ответных выстрела, а тогда молоденькой грузчице уже наверняка не спастись.

– Эй! – крикнул ей уже я сам и, когда она испуганно повернула в мою сторону свою головку, я изобразил рукой, свободной от пистолета, чтобы она немедля улепетывала в любую сторону. Но она не поняла меня, и осталась на прежнем месте. Так заяц, предчувствуя неминуемую смерть, складывает ушки и уже не шевелится. Девушка возле книжных пачек, по-моему, собиралась погибать. И это мне категорически не нравилось.

Вооруженная троица, между тем, начала медленно, очень медленно, но спускаться по злополучной лестнице, двигаясь неумолимо в мою сторону. А я все еще пребывал в каком-то ступоре, не решаясь на активные действия. Странно, но и троица не спешила переходить к пальбе. То ли у них был план взять меня живым, то ли они – как и я – боялись попасть в девушку. Тогда это не киллеры, подумал я. Тем наплевать, жертвой больше, жертвой меньше, какая разница… И не Стекляшка – тамошних братьев-разведчиков тоже приучают не церемониться… Кто же они такие, дьявол их разбери? И что им от меня-то надо?

Словно бы отвечая на этот вопрос, незнакомец со шрамом воскликнул, обращаясь именно ко мне:

– Хенде хох!

Это был уже полный бред. Абсолютная и безоговорочная психушка. Троица определенно сбежала из желтого дома, подумал я с тоской. Никаких других объяснений этому возгласу на немецком языке у меня не было. Я, конечно, слышал, что до войны примерно в этих краях существовала какая-то республика поволжских немцев и что сейчас-де поговаривают об ее восстановлении. Может, это летучий отряд каких-нибудь немецких сепаратистов? Но я за годы работы на Лубянке сроду не слышал ни о каких немецких сепаратистах в центре России. Или они только что появились, пока я отвлекался от текущих сводок, занимаясь Партизаном и убитыми физиками?

Моя остроумная гипотеза была немедленно опровергнута.

Ибо возможный немецкий сепаратист неожиданно перешел на английский и крикнул в мою сторону с той же интонацией:

– Хэндс ап!

А затем протяжно добавил, тщательно выговаривая каждый слог, как будто объяснялся с иностранцем:

– Ру-ки вверх! Сда-вай-ся!

Ситуация, в которую я попал, выглядела настолько безумной, что и выходить из нее можно было лишь по законам психушки. Поэтому я не открыл пальбу ни по головам, ни поверх голов трех движущихся мишеней. И тем более не ударился в бега. А просто взял и закричал в ответ, тоже почему-то по слогам:

– Сда-юсь! Не стре-ляй-те! – И – бросил на асфальт свой «Макаров». Через пару мгновений все было кончено: трое соглядатаев, как я и надеялся, стрелять не стали, а дружно устремились ко мне. Щелчок наручников на моих руках позволил преследователям перевести дыхание и расслабиться, а человеку со шрамом даже и улыбнуться победно. Вы видели когда-нибудь, как улыбается чудовище Франкенштейна? Наверное, видели в каком-нибудь американском видеофильме. Так вот: их улыбки были похожи.

С этим же выражением лица главный преследователь проговорил грузчикам, которые стали понемногу приходить в себя:

– Все нормально, господа, все нормально… Занимайтесь своим делом.

Мне же этот монстр торжественно объявил, что я арестован. Сначала на приличном немецком. Потом на плохом английском. И, в заключение, на ломаном русском. Обычно так коверкают язык в надежде, что иностранцу будет понятнее. И стоило мне уяснить для себя это обстоятельство, как я тоже облегченно вздохнул и расслабился. Насколько позволяли наручники, естественно. Теперь я уже почти не сомневался, кто гонялся за мною с пистолетами наголо, чуть не шлепнул и, в конце концов, взял в плен. Льва узнаешь по его длинным-предлинным ушам.

– С кем имею честь? – спросил я у главаря со шрамом зловеще-вежливым тоном. Есть у меня в запасе такая интонация для объяснения с обалдуями.

Главный мой преследователь, а теперь и страж удивленно спросил:

– Вы что, говорите по-русски?

– Более чем, – сурово отозвался я, с удовлетворением отмечая, как торжество победителя с лица со шрамом потихоньку улетучивается. – Итак?

Возможный любимец женщин подобрался.

– Управление Минбеза по Саратовской области, старший лейтенант Юрий Коваленко.

Что и требовалось доказать.

– Документики попрошу, – сварливо потребовал я. Старлей Коваленко, окончательно помрачнев, сунул мне в нос свою бордовую книжицу. Он уже понял, что произошла накладка, но пока не догадывался, в чем именно. Самое любопытное, что и я тоже еще не догадался.

– Замечательно, – сказал я. – А теперь не сочтите за труд, обыщите меня. Вот здесь, в правом кармане…

Один из троицы исполнил мою просьбу и извлек на свет божий удостоверение точно такой же формы и расцветки.

– Капитан Максим Лаптев, – представился я. – Московское управление Минбеза. Может, снимете наручники, наконец?

Старлей Коваленко, возможно, был лопух, но дело свое знал. Всего-то мгновение ему потребовалось, чтобы понять: удостоверение подлинное. Остальное время он уже потратил на расшаркивания, извинения и прочий политес. Оковы были моментально сняты. Все это, заметим, происходило на глазах ошеломленных книгонош, которые, отложив свои пачки, во все глаза глядели на арест государственного преступника. И были заметно разочарованы, когда преступник (то есть я) был освобожден.

– Просим прощения, – проговорил я всей этой книжной команде. – У нас просто здесь учения. Типа игры «Зарница». Патроны холостые.