Дело и Слово. История России с точки зрения теории эволюции - Дмитрий Калюжный

Мы специально приводим здесь мнение, высказанное антикоммунистом. Борис Бажанов, имевший опыт работы в сталинском Политбюро, бежавший из России в 1928 году и проживший затем на Западе почти полвека, говорит, что «российская социальная революция произведена вопреки всем теориям и предсказаниям Маркса». А затем сообщает, что и на «капиталистическом» Западе эти прогнозы полностью опровергнуты жизнью – вместо предсказанного жестокого обнищания пролетариата происходит постоянный и невиданный прежде подъём жизни трудящихся масс.

Это пример, показывающий, что суть событий не может быть объяснена вне понимания эволюции структур, будь то объяснения марксизма или наоборот. Рикардо создал теорию глубоко политизированную, которая, будучи применена в другой, кроме Англии, стране, вела её в никуда. На основании его теории Англия добилась такого международного разделения труда, в результате которого все высокие технологии (тогда это была текстильная промышленность) оказались у неё, а Португалию убедила в выгодности производства сырья и продовольствия. Португалия до сих пор не может очухаться от такой «выгоды».

Теория Маркса для своего времени и в границах Западной Европы тоже была верна. Но два фактора – само появление его работ и происходивший одновременно рост рабочего движения, конечно, повлияли на практику рынка. Как ни ругай Бажанов СССР, всё же теория Маркса не сработала в капиталистическом мире как раз потому, что сработала в СССР; политическая победа рабочего класса в России остановила дальнейшее обнищание пролетариата на Западе.

Наталья Смирнова в чудесном эссе в «Новой газете» (№ 1. 2002) приводит слова некой женщины, едущей в Европу:

«Луис говорил, что напрасно русские порочат своё коммунистическое прошлое. Для левых движений коммунизм был важен как идея. Своей историей мы предохранили Европу от радикализма. «Испанские женщины живут хорошо, потому что русские живут плохо», – безжалостно добавил он.

Слёзы потекли ручьём. Что ж, значит, всё – дубовая обувь, которую я носила девчонкой, и помада из шматков, и тяжкие роды, и работа без конца – это чтобы испанские женщины жили хорошо. Что ж, понятно».

Неустранимое противоречие между производством богатств и способом их присвоения сложилось ещё до Маркса, но развитие на этом не остановилось. Сегодня вид, который это присвоение приняло, стал иным. Раньше капиталист отдавал рабочему не всё заработанное им, оставляя часть себе. Теперь он отдаёт рабочему всё, что тот заработал – но то, что он заработал вчера. Отсюда и благосостояние рабочего западного (западного!) мира. Это значит, что для своего существования капиталист должен безостановочно расширять производство и реализацию. Вот причина усиливающейся пропаганды потребительства. Вот причина, из-за которой современный производитель не может остановиться. Его не останавливает даже понимание, что ресурсы кончаются.

В погоне за материальными благами западная цивилизация проскакивает точку бифуркации, за которой просматривается кое-что неприятное – вырубленные леса, истощённые почвы, грязные реки, остановившиеся автомобили, противогазы в быту… Собственно говоря, дорога к этой точке началась давно, вскоре после Маркса. Но тогда исчерпаемость ресурсов была ещё непредсказуемой. А теперь конец энергетических ресурсов не только очевиден и неизбежен, он катастрофически близок, а с ним становится неизбежным вымирание человечества. Конечно, когда это случится, умрёт и рынок, но пока он естественно стремится выживать (под названием глобализации) вопреки интересам человечества и своего будущего.

Приведём обширную цитату из А.С. Панарина; этот автор со свойственной ему проницательностью прекрасно описал, как рыночная структура подавляет все остальные:

«Вслед за неоконсервативной волной и победой в «холодной войне» она (западная цивилизация) сделала выбор в пользу потребительского общества, несмотря на все предостережения алармистов – специалистов по глобальным проблемам. За этим выбором стояли интересы истэблишмента – экономической, политической и идеологической элиты Запада, научившейся с пользой для себя эксплуатировать потребительские ожидания масс, прометееву гордыню западного человека – покорителя мира и ставшую массовой утопию модерна. Даже западная церковь – не только протестантская, но и католическая – оказалась не в силах противостоять соблазну потребительской утопии и предпочла к ней приспосабливаться. И как только в лице победивших неоконсерваторов Запад сделал выбор в пользу ценностей классического модерна, он предстаёт перед миром в той ипостаси, которую надлежит закамуфлировать для «простаков», к которым сегодня принадлежит большинство человечества.

Условия игры ясны: Запад желает оставаться потребительским обществом, максимизирующим свои потребности, несмотря на тот несомненный факт, что этот путь не может стать общечеловеческой перспективой ввиду ограниченности ресурсов и угрожающей экологической перегрузки планеты. В таких условиях наш дискурс о прогрессе меняет свои основания: он становится дискурсом о судьбе избранного меньшинства, устраивающего свои дела за спиной и за счёт большинства. Если ресурсы и территории ограничены, то следует, по мнению адептов открытого общества, объявить конкурс на право их использовать. Предшествующий проект модерна, связанный с индустриальным обществом, предполагал, что все народы рано или поздно пойдут по одному и тому же пути, осуществят индустриализацию, урбанизацию и интеллектуализацию через массовую систему просвещения. Теперь выдвигается принципиально другой императив: в условиях жёсткого дефицита ресурсов право на индустриализацию, урбанизацию и интеллектуализацию имеют уже не все народы, а лишь те, которые окажутся победителями конкурса на эффективность, рентабельность, экологичность.

Другие народы, которые не могут использовать ресурсы собственной территории с максимально возможной эффективностью, теряют право иметь собственную перерабатывающую промышленность, собственные проекты роста и должны передоверить это право лидерам. Глобальное открытое общество, собственно, не означает сегодня ничего иного, кроме запрета уходить от открытого конкурса и использовать государственный суверенитет и границы для обеспечения преференций населению собственной страны. Такие преференции современный западный либерализм считает не просто «неспортивным» поведением, но прямо-таки преступным укрывательством природных богатств от тех, кто только и может действительно эффективно ими распорядиться.

Как только мы поймём это, нам откроются все странности и парадоксы постсоветского реформаторства и его импортированной с Запада идеологии».

Можно резюмировать, что сегодня в производстве (а не только в сфере финансов) создаётся то, что называют «пирамидой», и новички, вступающие в неё, оплачивают затраты тех, кто уже втянут в игру. Всегда считалось, что снижение цен – на благо человека. Теперь мы слышим, что снижение цен (на бензин, на автомобили) во вред экономике. Итак, то, что на благо человеку – вредит экономике. И наоборот. Ясно, что интересы рынка давно разошлись с интересами людей.

А самое печальное, что финансово-рыночная структура вовсю разрушает культуру народов, снижает их выживаемость, устраняет этику.

Для нашей современной действительности характерен разговор с бакалаврами Антоном и Анной, учащимися Государственного университета – Высшей школы экономики (ГУ–ВШЭ), приведённый в статье Александра Минкина «Молодые людоеды («Московский комсомолец». 30 ноября 2001 год):

«МИНКИН. Вы сказали: если сократятся люди, зарплата вырастет. Зарплата возникает из производства. Нефтяные скважины, газ… Если умирают историки, лингвисты, то производство не уменьшается.

АНТОН. Совершенно верно. А умрут в первую очередь именно они. Вот мы и видим вымирание учителей, вымирание военных.

МИНКИН. Значит, должны остаться только те, которые бурят скважины?

АНТОН. Естественно… У нас социальные выплаты достаточно большие. Если мы их сократим, что у нас произойдет?

МИНКИН, Если перемрут историки и пенсионеры…

АНТОН. Мы на них не будем деньги тратить. Это плохо, но сейчас у общества не хватает денег на развитие… Мне не интересен человек, который занимается наукой ради науки. Мне интересен человек, который занимается наукой, чтобы получить большие деньги…

МИНКИН. А тот учёный, который расшифровывает клинопись Урарту, он должен умереть?

АНТОН. А он прибыль какую-нибудь приносит?

МИНКИН. …должен умереть?

АНТОН. Что поделаешь.

МИНКИН. В жизни есть ценности кроме экономики.

АННА. Все эти ценности хороши в сытом обществе.

МИНКИН. Вы говорите примерно следующее: вот сейчас существует Россия, 145 миллионов жителей, 70 – должны умереть, потому что они балласт.