Последняя женская глупость - Елена Арсеньева

«Да он в самом деле совсем мальчишка, – брезгливо подумал Бергер. – Глупый, эгоистичный, безответственный, капризный мальчишка! Так вот кого имела Римма в виду, когда говорила соседке, мол, уже завела себе капризного ребенка…»

И тут он вспомнил о беременности Риммы. Она погибла 23 ноября. Разрыв с Никитой произошел числа 11-го. Встреча, любовная встреча – на день раньше. Срок беременности – около двух недель. Она могла забеременеть и от Никиты…

Сказать Дымову об этом? Добить?

Странно. Никогда с ним не было такого, чтобы хотелось уничтожить человека. Чужого, не имеющего к нему никакого отношения, не причинившего лично ему никакого зла! Вот это уж правда – неэтично и непрофессионально.

– Ладно, – сказал Бергер со смешанным чувством жалости и отвращения. – Значит, признаете, что были в Соложенке? Уже хорошо. А зачем вы туда приезжали?

Никита поспешно сунул руку в карман и вынул ее, сжатую в кулак. Распрямил пальцы. На его ладони лежал очень красивый, массивный золотой перстень, вместо печатки у которого было искусно сделанное сердечко.

– Я приезжал, чтобы вернуть вот это. Это она мне подарила – тогда, в «Барбарисе». И сказала, что это ее сердце, но пусть оно теперь всегда будет со мной. Я… хотел вернуть ей кольцо. Сказать, что мне ничего от нее не нужно, и сердце тоже. Пусть она отдаст его тому, с кем была там… на фотографиях. Но я… опоздал. Извините, но я очень крови боюсь. Увидел кровь – ну и…

Он вдруг нагнулся и сунул руку под топчан. Вытащил оттуда какую-то старую-престарую корзину, пошарил в ней, извлек сверток. Размотал обертку, достал белый пакет. Подал Бергеру:

– Вот. Эти самые фотографии. Посмотрите. Вы… вы же понимаете: за это и в самом деле хочется убить, да?

Да…

Бергер быстро просмотрел снимки и убрал их в пакет, чувствуя и злость, и тоску одновременно. Если бы у него была женщина, которая клялась ему в любви, а потом он ее увидел в таком виде, он, наверное, и впрямь мог бы ее убить. Неудивительно, что такая же мысль мелькнула у Никиты.

А вот интересно, заметил ли он… заметил ли этот оскорбленный, ревнивый, капризный мальчик, что человек, с которым Римма запечатлена на этих позорных снимках, удивительно похож на него самого, на Никиту Дымова?

Григорий Бронников

30 октября 2001 года. Нант, Франция

Сначала они, как и собирались, побывали в Париже. Ярмарка была, как всегда, шумная, яркая, глаза разбегались от обилия стендов, качество полиграфии подавляло. Предложений о совместных изданиях Бронников получил как никогда много: «Бук» постепенно, крошечными шажками, но становился известен в Европе. Однако стоило прикинуть себестоимость этих сверхкрасивых, очаровательных книг, особенно детских и учебных, при виде которых просто руки тряслись, так хотелось их взять, полистать, поиграть (некоторые книжки были лучше всяких игрушек!), а потом посчитать соотношение продажной (хотя бы оптовой, не розничной!) цены их и средней российской зарплаты, как появлялось желание вообще навсегда расстаться с издательской деятельностью. Потому что эти книжки еще долго останутся в России товаром штучным, для избранных.

Удивило его на этой ярмарке изобилие комиксов. Помнится, Коля Резвун (надо надеяться, покойный) уверял, что за комиксами, особенно фантастическими, – будущее. Отчасти Коля был прав, хотя в России они никак не приживались, а вот во Франции и впрямь заполонили стенды: прекрасные издания, большого формата, в твердом целлофанированном переплете, с очень яркими картинками, на великолепной бумаге. И притом, касаемо содержания, – жвачка такая, что тоска брала. Жвачка для ума!

– Не пойму я что-то: Европа совсем оскудела интеллектом, или как? – сердито спросил он Римму, раздраженно ставя на стенд очередной комикс, но та пожала плечами – не знаю, мол, – отвернулась и пошла к стендам с детективными и дамскими романами: это ее интересовало куда больше комиксов. Как будто мгновенно забыла и о Григории, и о том, что ему нужен переводчик.

Она вообще была какая-то странная все эти дни, дерганая необыкновенно. Бронников, который обычно терпеть не мог всех этих женских штучек, на сей раз терпел стоически. Во-первых, у нее были нехорошие дни, а с женщинами в эти дни надо быть побережней. Во-вторых, он не сомневался: Римме в очередной раз осточертел ее статус, вернее, полное отсутствие такового. Еще хорошо, что в либеральной Франции никто не искал штампов о браке в их паспортах, в прелестном отельчике на Рю-де-Прованс им отвели один номер на двоих, как и было заказано, и никого не волновал моральный облик гостей, никого не интересовало, с кем конкретно спит русский турист Бронников: с женой или дамой сердца. Однако Римму двусмысленность ее положения всегда особенно сильно начинала бесить в их совместных поездках, она безумно комплексовала по поводу этих самых штампов в паспортах. Со дня на день следовало ждать бурного взрыва негодования и сто восемьдесят пятой попытки выяснить отношения.

Бронников, как и подобает нормальному мужику, никаких таких сцен не терпел, однако на сей раз ждал взрыва Римминого негодования почти с нетерпением. Не потому, что внезапно сделался извращенцем и садо-мазо, который ловит кайф, когда его хлещут моральным, если не физическим хлыстом. Совсем нет! Просто у него был для Риммы припасен некий сюрпризец, который должен был ее сразу обезоружить и осчастливить на веки вечные, но по натуре своей Бронников просто не мог вот так преподнести себя женщине на блюдечке с голубой каемочкой. Римма получит этот приз, да… но пусть еще немножко подергается. Еще немного, еще чуть-чуть. Тем более что дело здесь было не только в его резко изменившихся чувствах к ней, отнюдь нет. Суть состояла в другом, но об этом Римма не узнает никогда.

Определенно он решил сказать ей все сразу после поездки в Нант. Эта поездка не входила в программу выставки, была просто частной, но Бронникову требовалось побывать в Нанте непременно. Римма хотела остаться в Париже, походить по музеям, по магазинам, но Бронников настоял на поездке в Нант вдвоем. В отеле и в полиции он ничего бы не выяснил без хорошего переводчика. Все, что он для Риммы мог сделать, это побродить однажды вечером по Монмартру и холму Сакре-Кер (сам Бронников это место и особенно храм, отчего-то напоминающий ему Тадж-Махал, терпеть не мог, однако Римма там просто задыхалась от восторга), стоически присутствовать при закупках у «Маркса и Спенсера», в «Галери Лафайет» и еще в каком-то маленьком, но чрезвычайно дорогом бутике под названием «Мисс Опера», а потом еще зайти в две оружейные лавки: «Армюрери Рено» на той же самой Рю-де-Прованс и «Гостин Рено» на авеню Франклина Рузвельта.

Все-таки страсть Риммы к оружию была странная, почти неестественная в женщине. К примеру, из старенького «вальтера», принадлежащего Бронникову, она стреляла куда лучше, чем он сам. И сейчас он с трудом увел ее от витрин с пистолетами, револьверами, охотничьими ружьями, ножами, кинжалами, кастетами, газовыми баллончиками, электрошокерами…

Магазин как магазин, практически ничем не отличающийся от российских такого же рода, но, как ни странно, только здесь Римма на несколько мгновений сделалась прежней: восторженной, доверчивой, любящей, – а потом замкнулась, начала отводить глаза и отмалчиваться. Бронникову даже захотелось еще немного побыть в оружейной лавке, но было уже поздно – через час с вокзала Монпарнас отходил скоростной поезд в Нант, а им еще нужно было заехать в отель за вещами.

В поезде от скорости закладывало уши почти так же, как в самолете, и Бронников с Риммой почти всю дорогу не то спали, не то просто дремали, порою бездумно глядя в окна, за которыми медленно погружалась в сумерки прекрасная, действительно прекрасная Франция. В восемь, когда они вышли на маленькую причудливую площадь перед маленьким причудливым вокзалом Нанта, было уже совсем темно.

«Нов-отель», где Бронников заказал места, находился в десяти минутах ходьбы от вокзала. Они не стали брать такси, а прошли через мост над одним из рукавов Луары, нарочно громко шурша ногами по опавшим платановым листьям. Воздух был тихий, необыкновенно ароматный. Пахло листьями и осенью, и Бронников услышал, как Римма прерывисто дышит, словно пытается скрыть слезы.

Ее что, растрогал и довел до слез этот щемящий аромат? Конечно, приятно пахнет, да и Нант вообще потрясающий город, это с первого взгляда ощущается, но чтобы вот так, сразу ударяться в слезы?!

«Черт, да что случилось?» – в первый раз задумался он, и тень каких-то смутных опасений внезапно коснулась души. А что, если она каким-то образом узнала?..

Да ну, глупости. Не могла она узнать. Узнать можно, если только послать запрос, а чтобы его послать, надо опять же узнать. Замкнутый круг. Беспокоиться не о чем.

Они разместились в номере с видом на Луару (разумеется, никто не заглядывал в их паспорта на предмет проверки брачных печатей, однако Римма оставалась по-прежнему напряженной), наскоро поужинали в маленьком ресторанчике отеля и снова подошли к стойке портье. Блондинка с жестким, кукольным личиком, какие часто встречаются у француженок, смотрела так радостно, словно только их и ждала. Бронников с улыбкой взял зеленую мятную конфетку из вазы на стойке, а Римма начала разговор. Кое-что Бронников схватывал с пятого на десятое (он понимал по-французски гораздо лучше, чем говорил), кое-что Римма переводила на ходу, так что он постоянно был в курсе разговора и то и дело встревал в него. Разговор, впрочем, оказался короче, чем хотелось Бронникову, и носил слишком общий характер.