Беспокойные дали - Сергей Аксентьев

3

Прозвенел звонок.

— Окончить занятия! — скомандовал Платонов, и не спеша начал собирать листы конспекта и пленки слайдов.

— Андрей Семенович! — обратился старшина группы Обейд Ирдис.

— Слушаю, — оторвался от бумаг Андрей и увидел, что вся группа оставалась на своих местах.

— Андрей Семенович, — направился к преподавательскому столу Обейд, — в субботу у нас большой национальный праздник — юбилей партии БААС. Мы приглашаем вас на банкет. — Он протянул Платонову красочную продолговатую открытку. — Ждем вас в 19 часов в гостинице «Интурист» в малом зале.

Платонов прочитал приглашение и ответил: «Спасибо, Обейд. Буду!»

…В четверг вечером всех преподавателей неожиданно собрал у себя в кабинете Самойлов. Было видно, что начальник кафедры чем-то озабочен и нервничает. Окинув взглядом собравшихся офицеров, он без обиняков объявил:

— Поступило указание командования приглашенным на субботний банкет под любым предолгом от него уклониться.

Офицеры недоуменно переглянулись.

— И что же в таком случае врать курсантам? — раздраженно спросил Игорь Тулинов.

— Это ваше дело, — отрезал Самойлов, — скажите, что заболела жена, дети, тетя…я знаю! Не маленькие. Придумайте достойный повод, но чтобы на банкете никого не было. Иначе будут неприятности, — пригрозил он.

— Так, может быть, сказать иракцам прямо: дескать извиняйте, командование запретило участвовать в вашем банкете, — не унимался Тулинов.

— Вы товарищ капитан второго ранга не передергивайте! — взвился начальник. — Ни кто, ничего не запрещал. Просто в связи со сложившейся ситуацией рекомендовано, — он произнес это слово по слогам, — воздержаться от участия в банкете.

Самойлов окинул грозным взглядом собравшихся и стал похож на плакатного мужика указующего: «Не болтай! Враг подслушивает!».

— Так вот — продолжил он, — если кому-то шибко хочется выпить на халяву, то пусть идет, но прежде подумает, что важнее банкет или репутация училища.

— Не понимаю, — пожал плечами Платонов, — причем здесь репутация училища? Курсанты готовились заранее и, наверняка, не без ведома командования. Всех оповестили, а теперь вдруг кто-то, мы даже не знаем кто, рекомендует воздержаться от участия в банкете. У них БААС у нас КПСС ну и что? Они же на наши коммунистические праздники ходят, и ничего не случается.

— Не умничайте, Платонов, — оборвал его начальник кафедры. — Вы вообще в последнее время много говорите. Успешный доклад в академии и письменные ходатайства ученых во все инстанции вам явно не прибавили скромности. Если уж так охота — идите. Только я бы не советовал портить отношения с политотделом…

Настроение было испорчено. Все понимали, что совершается очередная глупость, рожденная в чьих-то особо бдительных мозгах. И что, скорее всего, эта глупость не местного производства. Скорее всего, это очередной всплеск шпиономании. Кому-то наверху, опять почудились апологеты БААС, задумавшие обратить в свою веру неустойчивые интеллигентские души.

На неуклюжие отнекивания приглашенных педагогов иракцы реагировали бурно. Едва Платонов вошел в класс и поздоровался со слушателями, как Обейд Ирдис с иронией спросил:

— Что это, Андрей Семенович, у всех наших преподавателей вдруг заболели родственники? Вроде бы никакой эпидемии в Баку нет? — И, не дав себя прервать, сказал: — Мы вас уважаем и, чтобы не ставить вас в неловкое положение, считайте, что я вам приглашение на банкет не давал…

Потом была московская комиссия. Вместе с представителями иракского посольства разбирались, кто дал команду не посещать банкет. Трясли политотдел и факультетское начальство. Но, видимо, ничего толком так и не вытрясли. Иракцам было принесено официальное извинение, и комиссия укатила в Москву.

Ходили слухи, что всю эту бузу затеяли по указке из политуправления ВМФ. Там поспешили дать команду бойкотировать юбилей этой самой Баас, неверно истолковав очередную эпохальную речь дряхлеющего Генерального секретаря ЦК КПСС, который всуе спутал иракскую партию Баас с сирийской.

В училище будто бы кого-то для острастки все же наказали. Курсанты и педагоги побурлили, побурлили да и угомонились. Правда, после этого случая отношения с иракцами стали натянуто-официальные, что, понятно, не способствовало учебному процессу, но эти моменты уже мало интересовали политических функционеров …

В конце февраля, после зимних каникул, возвратились пятикурсники. У Андрея в этом году был один дипломник — немец Рольф Пиккенхайн. Симпатичный, рослый малый, всегда приветливый, подтянутый и сосредоточенный. Был он родом из Дрездена, из интеллигентной семьи. Отец — главный инженер электротехнического завода, мама — художник-реставратор в Дрезденской картинной галерее, младшая сестра Каролина — студентка третьего курса Берлинской академии художеств.

С Платоновым Рольф близко сошелся год назад. Как-то в курилке во время перерыва Андрей посетовал своему помощнику Диме Полухину: хорошо, мол, где–нибудь раздобыть фотоаппарат с широкоугольным объективом. Тогда можно получать снимки отличного качества. На следующий день перед началом занятий к нему подошел Пиккенхайн и предложил:

— Я, наверное, могу вам помочь с фотоаппаратом. У меня есть широкоугольная цейсовская камера «Йена». Так как сюда её принести нельзя, то вы зашли бы после занятий в гостиницу, посмотрели. Если подойдет, то можете пользоваться, сколько потребуется.

Потом Рольф вместе с Димой Полухиным смонтировали камеру на стенде, оснастили дистанционным спуском затвора. За эту работу получили рационализаторское удостоверение. Рольф увлекся экспериментами. Особенно здорово у него получались анализы газовых проб. На эту тему он сделал интересный доклад на курсантской научной конференции училища. Был награжден дипломом первой степени и ценным подарком.

Андрей соскучился по своему дипломнику и очень обрадовался встрече. У того была масса новостей и главная, с которой он поделился немедленно — женитьба. Андрей знал по фотокарточкам его избранницу Анну — миловидную белокурую немочку, с пухленькими губками «бантиком», большущими удивленными глазами и симпатичными ямочками на щеках. Таких обычно рисуют на Рождественских открытках.

Две недели короткого зимнего отпуска молодые провели в швейцарском Бадене, а на лето планировали путешествие по Австрии.

Вторая новость, которую также без отсрочки выложил Рольф, была для Платонова потрясающе-неожиданной:

— Андрей Семенович, — сказал Пиккенхайн, извлекая из папки толстый глянцевый журнал, — вам просили из редакции передать авторский экземпляр.

— Что это? — удивился Платонов

— Это наш открытый военно-научный журнал «Militartechnik», а в нём ваша статья.

— Какая статья? Как она туда попала?— ещё больше изумился Платонов

— «Militartechnik», с разрешения советского журнала «Техника и вооружение» публикует наиболее интересные материалы. Ваша прошлогодняя статья оказалась как раз такой. Мой дядя там начальник отдела, — пояснил Рольф. — Он сказал, что вашей статьей заинтересовались специалисты, и попросил вас, если это, конечно, возможно, ответить на некоторые вопросы профессора Граубэ из военной академии.

Он достал из папки лист с фирменным бланком академии и текстом на немецком языке.

— Завтра я вам сделаю перевод, — заверил Рольф удивленного Платонова.

Тот недоуменно пожал плечами:

— Перевод-то ты сделай, а вот насчет ответов на вопросы, сам понимаешь, это маловероятно. Во всяком случае, без ведома начальника кафедры я этого сделать не смогу.

— Хорошо, — ответил Рольф, — я покажу подлинник и перевод капитану 1 ранга Самойлову. Вопросы-то общего характера и касаются открытых источников литературы, на основе которых писалась статья. В академии большая техническая библиотека и есть почти все, что опубликовано в СССР в открытых изданиях. Профессор просит указать их, чтобы легче было найти.

Он спрятал листок в папку и перевел разговор на другую тему.

…Андрей любил работать в преподавательской по вечерам. Никого нет. Тишина. Можно спокойно просмотреть снимки последних опытов, обдумать полученные результаты, почитать новые журналы. Наконец, можно пойти на стенд, поковыряться в «железе», что-то уточнить, что-то изменить в схемах измерений…

В тот вечер он уже собрался уходить. Сдал в секретку чемодан, навел порядок на письменном столе, оделся. Вдруг затрещал телефон.

— Слушаю! — недовольно бросил в трубку.

— А вы, Андрей Семенович, всё трудитесь как пчелка? — узнал он голос Веденеева

— Трудился, а сейчас уже собрался уходить.

— Значит, не помешал науке? Это хорошо,— веселым тоном продолжил Веденеев.

— Вы–то, не помешали, а вот я забыл флотскую заповедь: если, уходя, слышишь звонок телефона, не бери трубку: получишь приказание! На чем и попался.