Тень ворона (Хроники брата Кадфаэля - 12) - Эллис Питерс

Шапочка принадлежала Эйлиоту. Ее не нашли при нем, когда обнаружили тело, но никто не обратил внимания на пропажу скуфьи. Кадфаэль застыл на месте, уставясь на эту вещицу, и перед ним отчетливо возник образ проходящего мимо освещенных ворот Эйлиота и его решительное, гневное лицо, не затененное капюшоном, а на голове - так и есть! - была черная шапочка. Этот маленький кружок не отбрасывал тени, оставляя на виду лик священника, дышавший апокалиптической яростью!

Одни из мальчишек, более удачливый или ловкий, чем остальные, сбил с кола скуфью, и она свалилась на траву. Победитель, доказав свое первенство, без особого интереса пошел ее поднимать. Взяв свой трофей, он остановился, небрежно помахивая им в опущенной руке, а остальная компания, наскучив этой игрой, загалдела, споря о том, чем заняться дальше. Потом все разом взметнулись, словно стайка дупелей, и кинулись через лужайку в сторону открытого поля.

Победитель состязания на меткость не спеша двинулся следом, зная, что они так же внезапно остановятся, как сорвались с места, и он их всегда успеет нагнать. Кадфаэль сделал несколько шагов наперерез мальчику, и тот, узнав его, остановился. Смышленый мальчонка лет десяти, племянник старосты, сын его сестры. Он улыбнулся монаху как доброму знакомому.

- Что это у тебя в руке, Эдди? - спросил Кадфаэль, кивая на свисающую из руки мальчика шапочку,- Можно мне посмотреть ?

Равнодушно отданная послушной рукой скуфья перекочевала к Кадфаэлю. Похоже, с ней играли уже не первый день и, переиграв все игры, наскучили игрушкой. Скоро вместо нее найдется какая-нибудь другая, и про старую никто даже не вспомнит. Кадфаэль повертел скуфью в руке и обратил внимание, что тесьма, которой она была обшита по краю, ободрана с одного боку. Попробовав приладить ее на место, он заметил, что один клочок оторван, так что концы не сходились. Не хватало кусочка длиной с мизинец. К тому же на месте обрыва шов между двумя соседними клиньями, из которых была скроена шапочка, тоже оказался надорванным. Добротная черная материя, тщательное шитье, тесьма плетеная, ручной работы.

- Где ты это нашел, Эдди?

- В мельничном пруду,- весело ответил мальчик. - Кто-то ее выбросил, потому что она рваная. Рано утром мы пошли на пруд посмотреть, не замерз ли, но он еще не замерз. Зато мы нашли вот это.

- В которое утро? - спросил Кадфаэль.

- На рождество. Еще только рассветало.- Мальчик держался серьезно, вид у него был скромный, и по лицу, как это часто бывает со смышлеными детьми, ничего нельзя было отгадать.

- А в каком месте пруда это было? У мельницы ?

- Нет, мы шли по другой стороне, где мельче. Там пруд раньше всего замерзает. А у мельницы течение не дает ему затянуться льдом.

Правильно, так и есть! Течение довольно быстрое, так что, когда пруд замерзал, в этом месте еще долго сохранялась полоска открытой воды. Но то же самое течение могло унести такую легонькую вещицу, как эта шапочка, и выбросить ее на отмель.

- Она застряла в камышах?

Мальчик равнодушно кивнул.

- Ты ведь знаешь, чья она была? Не так ли, Эдди?

- Нет, сэр,- ответил Эдди, и на лице его промелькнула невинная улыбка.

Кадфаэль вспомнил, что этот мальчик, вместе с другими, учился грамоте у отца Адама и что им очень не повезло, когда они попали в руки нового, не самого терпеливого учителя. А обиженные и понапрасну наказанные дети не склонны проявлять милость к своему обидчику.

- Ладно, это неважно, сынок! Ты уже наигрался в эту игрушку? Согласен отдать ее мне? Я принесу тебе яблок, это будет честный обмен. Так что забудь все и не вспоминай!

- Да, сэр, - сказал мальчик, повернулся и потрусил прочь, не оглядываясь, ибо монах, забравший его трофей, заодно снял и тяжесть с его души.

А Кадфаэль остался стоять, глядя на невзрачную тряпицу, которая, немного оттаяв в его руке, потемнела и стала сырой на ощупь, но сверху еще была покрыта слоем инея и плохо гнулась. Как это не похоже на отца Эйлиота выходить на улицу в шапочке с оборвавшейся тесьмой и надорванным швом! Только вот была ли она в таком виде, когда он надевал ее на голову? С первого дня рождества ее трепали, так что она могла прийти в свое нынешнее состояние когда угодно, уже после того, как ее достали из камышей, куда она заплыла вместе с течением, в то время как тело покойника, с которого она слетела, прибилось под нависший береговой обрыв.

А нет ли еще чего-нибудь такого, о чем все позабыли, как об этой шапочке? Чего-нибудь, что тоже следовало поискать и о чем тогда не подумали? Кадфаэль почувствовал, как что-то мучительно ворочается в глубине его памяти, но никак не хочет выйти наружу.

Он кинул скуфью в свою суму, повернул к дому священника и постучал в дверь. Ему отворила Диота, подтянутая, спокойная, одетая, как всегда, во все черное. Она вежливо отступила на шаг, пропуская его в дом, и приняла приветливо, хотя и без улыбки. Она провела его в теплую комнатку, в которую через два оконца с вправленными в ставни тонкими роговыми пластинками лился слабый коричневатый свет. Посредине комнаты на глинобитном очажке горел огонь, возле него Кадфаэль увидел девушку, сидевшую в напряженной позе на скамеечке с мягким сиденьем. Она молчала, и, попав в полумрак после яркого дневного света, Кадфаэль не сразу ее разглядел.

- Я пришел проведать, как твое здоровье, - сказал Кадфаэль, когда за ним закрылась дверь,- и взглянуть, не надо ли еще чем-нибудь подлечить твои ссадины.

Диота подошла к нему, так что они оба могли видеть друг друга, ее серьезное, озабоченное лицо осветилось слабой тенью улыбки.

- Ты очень добр, брат Кадфаэль. Со мной все в порядке. Спасибо! Все уже хорошо. Видишь, ссадина уже зажила.

Подчиняясь его руке, она повернулась разбитым виском к свету и дала ему рассмотреть заживающую ссадину, на месте которой остался пожелтевший синяк с царапиной посредине, покрывшейся уже корочкой.

- Да, тут все хорошо. Заживет, и следов не останется. Но я бы на твоем месте еще несколько дней смазывал ее мазью: в такой мороз кожа легко сохнет и трескается. Голова не болела?

- Нет, не болела.

- Хорошо! Ну, тогда я пошел, займусь своей работой, да и тебя не буду отвлекать, я вижу, у тебя гостья.

- Что ты! - сказала девушка, резко вставая. - Я как раз собиралась уходить.

Сделав шаг вперед, она очутилась на свету, и Кадфаэль увидел ее круглое молоденькое лицо с открытым лбом и маленьким решительным подбородком. Широко расставленные голубые, как колокольчики, глаза смотрели на него пристальным, изучающим взглядом.

- Если тебе действительно уже пора, - сказала Санан Бернье с безмятежной уверенностью властного ребенка,- я выйду с тобой. Я как раз ждала подходящего случая, чтобы с тобой поговорить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});