Людовик и Елизавета - Евгений Маурин

Король уселся в кресло, кардинал вместе с Амело занял место перед небольшим круглым столиком, на котором разложил свои бумаги. Полетт села около короля перед своим письменным столиком, стоявшим в этой же комнате. Остальные, чувствуя себя статистами, а уже никак не действующими лицами, разместились куда попало.

— Господа, — сказал король, — я нарочно позвал сюда всех своих друзей, чтобы запросто посоветоваться с ними об очень важном деле. Прошу всех говорить и высказываться просто и без всякого стеснения. Возражайте, спорьте, доказывайте — мне это будет тем приятнее, что, прислушиваясь к дебатам, я получу возможность составить себе определенное мнение. Если оно будет на стороне прелестного автора проекта, мы передадим последний на окончательное обсуждение совета министров, а нет, так мы не дадим ему без пользы подвергаться опасности оглашения. Но сначала, господа, я должен изложить вам, так сказать, "историю вопроса".

В прелестной головке виконтессы де Вентимиль зародился проект, который, по ее мнению, должен вызвать для Франции новую эру. Выслушав этот проект, я пришел в восхищение и не мог не поделиться им с кардиналом Флери. Но благородные седины, покрывающие умудренную долголетним опытом голову его эминенции, создались на почве чрезмерной работы на государственную пользу. Эти седины говорят и мне, и каждому из нас, что отличием ума кардинала являются осторожность и бережность в обращении с государственными интересами. И когда кардинал с точки зрения последних стал указывать мне на слабые стороны проекта, я не мог не согласиться и с ним. Я долго думал об этих разногласиях и заподозрил, а не лежит ли истина где-нибудь посередине? И я решил: пусть виконтесса изложит нам частным образом свой замысел, пусть кардинал сделает свои возражения. Тогда каждый из присутствующих выскажется в свою очередь, и мы увидим, стоит ли нам давать этому проекту дальнейшее движение.

Вот, господа, причины, почему я решил придать всему этому совещанию характер частного собеседования. Мы в гостях у милых сестер, мы между своими, можем просто поговорить об интересующем нас деле. Так давайте говорить! Милая виконтесса, познакомьте нас со своим замыслом!

Полетт начала говорить. Сначала она еще волновалась, но потом ее речь потекла плавно и без запинки. Она даже почти не справлялась со сделанными заранее заметками и говорила горячо, красиво и так убедительно, что Амело, высохший на государственной службе чиновник, не раз с удивлением и восхищением поднимал на прелестного оратора взор своих умных, выцветших глаз, которые при этом загорались почти юношеским пламенем. Полетт чувствовала одобрение аудитории, и это придавало ей новые крылья.

Читателю уже приходилось встречаться на страницах нашего повествования со взглядами на этот счет Полины, а потому мы не будем передавать в точности ее речь и ограничимся сжатым конспектом ее доводов, чтобы указать, на чем именно базировались возражения кардинала.

Виконтесса начала со статистических данных, доказывающих, что положение Франции ухудшается; она слабеет, а потому нужен приток новых сил, нужно слияние с другой страной. Этой страной может быть только Россия.

— Я могу сравнить Россию, — сказала Полетт, — с гигантом, который незаметно рос в тиши и вдруг предстал перед изумленными глазами мира во всем своем величии. Он молод, неопытен, не знает куда девать свои силы, но если бы поставить его перед красавицей-Францией, то северный гигант пленился бы ею, и их прочный союз дал бы одному опору опыта, другому — опору неисчерпаемой силы.

Полетт перешла затем к описанию внутреннего положения России и того, что она может дать Франции.

Россия колоссально богата, если же она и истощена теперь, то правильным руководством ею можно добиться громадных выгод для Франции. В России большое и сильное народонаселение. Франция сумеет организовать его, превратит в дисциплинированную армию, которой и будет распоряжаться в своих выгодах. Русский народ трудолюбив и очень честен, отличается великодушием и признательностью и не забудет, чем обязан Франции.

Но, как известно, в данное время полными хозяевами России являются враждебные Франции немцы. До тех пор, пока царствует теперешняя императрица или другое лицо ее характера, нечего и думать о союзе между Россией и Францией. Этот союз возможен только в том случае, если Франция поможет вступить на престол принцессе Елизавете, права которой были попраны избранием императрицы Анны.

— Я вовсе не хочу сказать этим, — заявила Полетт, — что Франция должна послать свои войска для того, чтобы свергнуть с трона царствующую императрицу. Но по имеющимся у меня сведениям императрица со дня на день может умереть, и тогда-то Франция и должна помешать вступить на престол Анне Леопольдовне и помочь принцессе Елизавете. Конечно, помогая последней, Франция должна выяснить, какие шансы имеет царевна. Эти шансы следующие: простой народ обожает царевну, духовенство стоит за нее горой, особенно после того, как недавно священников стали сажать на кол; дворянство обижено предпочтением, оказываемым немцам, военные ропщут на притеснения. Франция только должна помочь объединиться всем недовольным. Принцесса Елизавета этого не забудет. Она и вообще-то обожает Францию, да кроме того отличается преданностью, постоянством и великодушием.

Все общество слушало виконтессу не прерывая.

Обрисовав в сильных, ярких чертах картину той помощи, которую может оказать Франция партии Елизаветы Петровны, Полетт закончила:

— Вот, господа, та новая эра, которая может открыться для вашей страны резким поворотом нашей внешней политики. До сих пор почему-то считалось выгодным интриговать со всеми против всех, заигрывать с Пруссией против Австрии, подмигивая Австрии, когда она ополчалась против Пруссии. Те, кто привык к подобной двусмысленной политике, разумеется, не могут согласиться со мной, так как им трудно сразу освоиться с прямой и честной политикой открытого союза с дружественной державой. Но, господа, не забудьте, что французы искони были рыцарями, и тот путь, который открываю перед вами я, не только выгоден, но и более подходит к рыцарской натуре Франции!

Полетт закончила. Ропот одобрения пробежал среди слушателей. Сам король не мог удержаться от бурного выражения своего одобрения.

— Отлично, отлично, милая виконтесса! — заметил он, хлопая в ладоши, — вы говорите прекрасно и — ей-Богу! — я не представляю себе, что можно возразить вам! Ну что же, милый кардинал, неужели вы заранее не признаете себя пооежденным? Нет? Удивительно! Ну, так послушаем вас! Говорите, милый кардинал, возражайте, черт возьми!

— Ваше величество, прелестные дамы и вы, многоуважаемые господа мои! — начал кардинал, окидывая присутствующих хитрым взглядом умных глаз. — Признаюсь вам, я поражен и восхищен! Боже мой, какой ораторский талант только что выказала перед вами прелестная виконтесса де Вентимиль! Нет, природа положительно несправедлива! Одним она не дает ничего, другим — слишком много! Я теряюсь, я смущен. Я не знаю, как я буду возражать на такую блестящую речь! Ведь господь не дал мне дара красноречия, и мой ответ будет языком цифр и фактов. Но что такое сухая деловая речь после подобного образца ораторского искусства? Конечно, нетрудно говорить, имея в распоряжении точные факты. Но говорить, совершенно не зная предмета, как то делала виконтесса, и в то же время быть столь убедительным — это, признаюсь, действительно мастерский дар слова.

Однако я черпаю некоторую опору в милостивых словах его величества, коему благоугодно было сказать, что у нас происходит не государственный спор, а просто разговор, частная болтовня среди друзей. Друзья не должны сердиться на правду и потому, да простит меня прелестная виконтесса, если я подвергну суровой критике отдельные тезисы, выставленные в ее речи.

Ваше величество, уважаемые господа мои! Пожалейте меня, так как трудная задача выпала на мою долю! Четыре разных человека борются во мне — министр, священник, философ и рыцарь! Как рыцарь я восклицаю, что цветом человечества всегда были женщины; но философ тут же нашептывает мне ядовитый вопрос, что было бы, если бы люди вздумали питаться не полезными злаками, а приятными цветами? И тут же священник бормочет над моими ушами известный стих из Ветхого Завета, в котором так жестоко осуждается женщина, а министр не может не припомнить, в какую пучину бед повергло Францию влияние маркизы де При.[46] Увы! В том-то и заключается приятное отличие женщин от мужчин, что первые повинуются чувству и воображению, а вторые — разуму и фактам. Это блестяще сказалось в речи виконтессы. Но, господа, это отличие приятно в частной жизни, а в государственных делах более чем опасно. Мы не должны, не смеем забывать доводы разума и фактов, отдаваясь во власть чарующего воображения!..