Превращение в зверя - Надежда Зорина

— Поэтому он и убивал интернационалистов? Тех, кто был награжден за боевые заслуги?

— Да. Убив на войне, считал он, человек не сможет не убивать в мирной жизни. У него был целый трактат на эту тему. За несколько дней до ареста брат переслал его мне. Но на суде он не сказал ни слова о своей теории. Не знаю почему. Может, считал свое дело незавершенным, может, не хотел, чтобы его теорию соотносили с моей по принципу противоположности. Не знаю! — Самсонов болезненно поморщился. — Выходило, что он убивал без всякой идеи, как некая кровожадная тварь. Я тоже ничего не рассказывал — боялся. За себя, за свое дело. Боялся и чувствовал себя предателем по отношению к брату… Во всех отношениях предателем! Он не был болен, убийство само по себе не доставляло ему удовольствия. Я мог бы его спасти… Нет! Мне тяжело говорить об этом!

— Хорошо, — согласился Никитин, — не будем об этом. Расскажите о своей методике. В чем она состоит?

— В чем состоит? — Самсонов задумался. — Довольно трудно объяснить человеку, который… — Он пощелкал пальцами, подыскивая нужное слово.

— Который совершенно несведущ в медицине? — усмехнувшись, подсказал Андрей.

— Ну… в общем, да. — Он опять задумался. — Постараюсь объяснить попроще. Курс состоит из нескольких этапов. Сначала больного погружают в глубокий транс, и он снова и снова переживает свои преступления, но в этом состоянии испытывает не те приятные ощущения, которые и толкали его на убийства, а только ужас, страх, отвращение. В конце концов пациент доводится до того, что не может больше вынести всей тяжести содеянного им и мучительно ищет выхода. Выход только один — самоубийство. Так жить невозможно, смерть представляется ему как благо, как спасение. Он жаждет смерти. И тогда его снова погружают в транс. В этом состоянии он совершает самоубийство — все ощущения абсолютно реальны, то есть он переживает их как реальные. Они закрепляются в подсознании навсегда и дают побочный эффект: такой человек потом не способен совершить насилия не только над другим, но и над собой тоже. Сама процедура, конечно, очень мучительная, но тут уж ничего не поделаешь.

Потом больной переживает свое рождение, и тоже все ощущения абсолютно реальны. Его мозг — чистый лист, как у младенца: он ничего не знает, ничего не умеет, развиты у него только рефлексы. Его воспитывают и обучают заново. Детство такого «ребенка» должно быть счастливым, без потрясений, воспитание исключительно правильным, без малейшего изъяна. Это, пожалуй, самый важный пункт, ведь большинство моих пациентов — жертвы детства, вирус болезни своей вынесшие именно оттуда. Но а тем, у кого имеются врожденные мозговые изменения, делается операция, а дальше все по общей схеме: рождение, младенчество, детство. Я даю своим пациентам возможность в самом полном смысле начать новую жизнь: умереть, отбросить ту, прежнюю, неудачную, и снова родиться для новой. Процесс взросления проходит как у обычных детей, то есть человек проходит все стадии детства, только гораздо быстрее — от трех до пяти лет. Потом они становятся совершенно здоровыми, полноценными людьми, получают образование (в зависимости от своей прежней профессии), постепенно адаптируются в обществе (у нас имеется нечто вроде поселения в Заречном) и идут себе с миром в жизнь.

— Но кто направляет к вам этих больных? И кто все финансирует?

Владимир Анатольевич вздохнул, посмотрел на Андрея почти с отчаянием:

— Если бы мы с вами разговаривали не здесь, а в домашней обстановке, за коньяком, вы бы меня лучше смогли понять. А так… — Он опять вздохнул. — Видите ли, это была одна из моих главных ошибок. Но виноват не только я и не столько я, а… Все это, безусловно, должно было осуществляться при поддержке государства и главное — для блага этого самого государства, да что там — для блага всего человечества, извините за громкие слова. Но сколько я ни обращался в различные инстанции, все было бесполезно, мне попросту отказывали. И тогда я стал искать спонсоров среди частных лиц. Ну и нашел. Вернее, этот спонсор сам на меня вышел. Юдин Семен Петрович. Вам о нем что-нибудь известно?

— Кое-что. — Андрей не стал вдаваться в подробности. Об истинной сущности двух Юдиных он узнал всего какой-нибудь час назад, но не сказал об этом профессору.

— Он предложил переехать в ваш город, помог купить квартиру, арендовал бесхозный в то время бывший пионерский лагерь, ну и… О его связи с криминалом я догадался не сразу. Просто не думал об этом. Представилась возможность осуществить мечту, ну и бросился не глядя… Впрочем, о второй стороне его жизни знал очень ограниченный круг людей. Как я мог догадаться, скажите? Ужасно не хватает коньяка! — Владимир Анатольевич поморщился. — Трудно говорить на такие темы с… лицом почти официальным, с лицом, как ни крути, ведущим допрос… В общем, я согласился. Да что там, с восторгом принял возможность. А когда все открылось, изменить уже ничего не мог. Вы спрашиваете, кто направлял нам пациентов? В идеале их должна была бы направлять некая государственная комиссия, но так как это стало невозможным, мы обговорили другой, в общем, тоже неплохой вариант. В деятельность нашей клиники предполагалось посвятить врачей областных психиатрических центров по всей стране. Они бы и направляли всех, кому требуется такое лечение. Но у Юдина были совсем другие задачи — он собирался делать деньги, и очень большие деньги, на моей благородной идее. За лечение в клинике взимается огромная плата с родственников, а все неплатежеспособные отсеиваются. С платежеспособными же проводятся беседы, им красочно расписывают все последствия отказа от лечения, приводят известные примеры, а попросту запугивают. Никто не хочет, чтобы, например, его сын превратился в нового Чикатило.

— Но я не понимаю, неужели так много людей с такими отклонениями?

— Вообще-то их гораздо больше, чем принято считать. Но мы ведь лечим не только тех, у кого выраженный маниакальный синдром убийства. Садизм, навязчивая идея самоубийства и некоторые другие психические отклонения поддаются корректировке благодаря моей методике. Конечно, в этих случаях курс лечения немного другой. Например, самоубийцу мы не вводим в транс убийства и так далее. Но вы меня перебили, я хотел сказать о другом. Платность нашего лечения — еще не самая худшая сторона. Дело в том, что наша клиника стала убежищем для криминальных элементов. И это главная статья дохода Юдина. Кого у нас здесь только не было!

— И что, к ним вы тоже применяете свою методику?

— Нет. Только пару раз применял. Но это был спецзаказ. Им нужно было вывести этих людей из системы. Я не мог отказать. Да, я сознательно шел на преступление, но что я мог сделать? Меня тогда уже крепко держали. Но это было действительно только пару раз, а вообще эти люди просто оформляются как пациенты, но даже живут отдельно, хоть и при клинике.

— И чем же вас так крепко зацепили, что вы, профессор, врач, сознательно пошли на пре ступ ление?

— А вы не поняли? — Самсонов осклабился. — Лена, моя племянница.

— Ну да, у нее тоже были… отклонения.

— Да никаких отклонений у нее не было! Ее просто подставили! Грамотно, так, что и я сначала поверил. Полностью скопировали почерк ее отца, жертвой выбрали мужа ее коллеги, и, что самое страшное — она была совершенно уверена, что убила. Они применили к ней мою же методику. Гипнозом владели еще двое врачей нашей клиники, одного из них они перетянули на свою сторону и сделали своим сообщником. Они вообще, как оказалось, вовсю пользовались этим методом в отношении людей, которых… Но об этом потом! А Лена… Ирина, ее мать, по понятным причинам очень боялась, как бы на дочери не отразилась дурная наследственность, и постоянно была настороже. И вот когда произошло это убийство, сразу поверила, что это Лена, тем более что та вела себя неадекватно после их обработки. В общем, она позвонила мне, я приехал и увез Лену в клинику. В мое положение вошли! — Профессор зло рассмеялся. — Позволили находиться ей здесь и проходить курс совершенно бесплатно. После первого же проведенного над ней сеанса я понял, что Лена здорова. И тогда испугался еще больше. Да что там! Я был в полном отчаянии! Понял, в какую ловушку попал и утянул за собой Лену. «Выписывать» ее из клиники было нельзя — они бы не остановились на этом: либо убили бы, либо подставили окончательно. Пришлось сделать вид, что поверил в ее болезнь. Но я не знал, как объяснить долгое отсутствие Лены ее мужу, его родственникам, вообще всем знакомым. На этот счет меня успокоили, сказали, что такие проблемы решаются легко. И действительно, все на удивление просто решилось. Евгений сначала довольно часто навещал ее, потом вообще поселился здесь — они позволили и это! По профессии он анестезиолог, так что ему здесь нашлось дело — влился в ряды нашего коллектива. И я успокоился! Опять разрешил себе успокоиться, увлечься работой и думать, что эта самая работа — и есть главное, и есть моя миссия, а остальное не важно. Тем более что изменить я все равно ничего не мог. И… наверное, втайне боялся. Всего боялся! Вникать в ситуацию, задавать вопросы, задаваться вопросами. Просто жил и творил свое великое дело, которое уже давно перестало быть великим, совершенно извратилось.