Под личиной - Виталий Гладкий

Он перевел взгляд на Андрея.

– Что, мандраж бьет? – спросил Февраль. – Это даже не цветочки, а пыльца. Цветочки, а затем и ягодки будут впереди. С тобой очень хочет побазарить Самурай. А потом – если, конечно, будет это "потом" – я отдам тебе должок…

Он невольно прикоснулся к рваному шраму на лбу. И побледнел от внезапно охватившей его злобы.

Андрей снова напрягся, ожидая, что Февраль начнет его избивать. Но бандит все-таки сдержался. Наверное, Самурай наказал ему доставить Андрея в целости и сохранности.

– По машинам! – приказал Февраль.

На город постепенно опускались туман, превращая день в прозрачные сумерки.

Волкодав

Я ждал этого момента. И, если честно, побаивался. Не то, чтобы очень, но легкий холодок между лопатками загулял, когда я увидел Анубиса.

Мне совсем не хотелось встретиться с ним на узкой дорожке, когда кто-то обязательно должен сойти с дистанции. Навсегда. И даже не под прощальный звон колоколов, а тихо и буднично. Увы, такая у нас профессия…

Когда был Союз, мы все находились по одну сторону баррикады. Встретив где-нибудь на "холоде" коллегу из другого ведомства – например, с Лубянки – я был всегда уверен (или почти всегда), что к нему можно совершенно спокойно повернуться спиной. Мы были спаяны пусть и не братской любовью, но служебным долгом и патриотизмом – точно.

А сейчас нельзя верить даже закадычному другу. (Не говоря уже о бывших сослуживцах). Кто знает, под чью дудку он теперь пляшет. Как же нас изуродовала эта извращенная "демократия"!

Никогда не забуду последнюю командировку в Чечню. Я встретился с ним на рынке в Грозном, когда покупал бритвенные принадлежности.

Когда-то Леча (так его звали) был одним из лучших спецов по взрывному делу. Мне пришлось с ним работать… в общем, не суть неважно где. Скажем так – "в поле". Это был настоящий Сокол – так звучит в переводе с чеченского языка его имя и под таким псевдонимом его знали в ГРУ.

Нам тогда довелось немало хлебнуть свинцовых щец. Так случилось, что однажды Леча прикрывал мой тыл, и я в тот момент ни на миг не усомнился, что он будет держаться до последнего, и умрет, с честью выполнив приказ.

Мы не стали друзьями, однако уважение друг к другу у нас, как мне казалось, осталось на всю жизнь.

Он обрадовался встрече, (я тоже), звал в гости, но меня в тот день должны были с подчиненной мне группой спецназа высадить в горах, где разведчики засекли один из лагерей чеченских сепаратистов. Потому я с глубоким сожалением отложил дружеское застолье до лучших времен.

До сих пор не могу понять, как случилось, что уже в воздухе я изменил маршрут следования "вертушки" и мы десантировались не там, где планировало штабное начальство. Наверное, сработала интуиция.

Нас уже ждали. И именно с той стороны, где мы должны были высадиться. Засада была обустроена по всем канонам ведения партизанской войны.

Но "чехи" не учли одного – что я поступлю по-своему. За что, собственно говоря, их винить нельзя. Из опыта они знали, что план войсковой операции по ходу действия не меняется. По крайней мере, так быстро и спонтанно.

Наша команда зашла с тыла и популярно объяснила "чехам", что такое спецназ ГРУ. В конечном итоге мы загнали их на минное поле, откуда они и отправились прямо к своему аллаху.

Но не все. Прежде чем начался сабантуй, мои парни по-тихому умыкнули "языка", араба по национальности, который, как оказалось, был не последним человеком в этой банде.

Несколько позже (когда мы чистили перышки в ожидании "вертушки") пленник рассказал, что они были предупреждены о спецоперации одним правоверным, проживающим в Грозном. Использовав мобильную телефонную связь, лазутчик "чехов" настойчиво убеждал главаря банды, чтобы он не принимал бой, а увел людей в горы, подальше от лагеря.

По словам пленного араба, лазутчик сказал, что командир спецназовцев – очень опасный человек, профессионал высокого класса. Главарь только посмеялся…

Сложить два и два и в итоге получить четыре может даже такой недалекий человек, как я. Чего проще.

Академий мы не заканчивали, но опыт кое-какой имеем. Поэтому я связал узелки еще на борту "вертушки", которая сняла группу с отработанного объекта.

Адрес он сказал при первой встрече, на рынке. Двери отворил какой-то старикашка, который тут же куда-то испарился.

Едва взглянув мне в глаза, Леча понял, что я – ЗНАЮ. Мы молча стояли друг против друга и смотрели, смотрели… Два волкодава, теперь уже принадлежащие к разным стаям.

У него был при себе пистолет. На этот счет у меня не имелось ни малейших сомнений. Он знал, что я тоже вооружен; это и козе понятно. Но Леча не рискнул обнажить ствол.

Во-первых, он знал, как я владею пистолетом. А во-вторых, правая рука Лечи была покалечена взрывом.

Поэтому точность его стрельбы оставляла желать лучшего. Впрочем, это от него и не требовалось. Он был специалистом другого профиля.

Леча прыгнул, как барс. Но не на меня, а в открытую дверь кухни. Однако, пуля оказалась быстрее. Она хоть и дура, но иногда попадает в кого нужно и куда нужно…

В кухонном полу был люк в подвал. И кстати, почему-то открытый. Наверное, Леча не ждал гостей. Или ждал, но других. Из подвала мы извлекли почти двести килограмм динамита.

А в тарелке на кухонном столе лежала граната, прикрытая салфеткой. Леча не дотянулся до нее на самую малость.

Вот и верь после этого в боевое братство… Когда я вообразил, что могло случиться со мной и моими парнями, будь Леча пошустрей, мне стало не по себе. На месте дома образовалась бы воронка диаметром с лунный кратер.

Представляю, как ругались бы небесные служки, собирая меня по частям для присутствия на Страшном суде…

Спустя двое суток после смерти Лечи его группа в Грозном перестала существовать. Я закусил удила и проявил не свойственный мне талант аналитика. Я вычислил их почти всех. Остальных несколько позже арестовали коллеги из службы безопасности.

Каюсь, пришлось на кое-кого нажать… так, слегка, без стрельбы по конечностях, но с мордобитием. Война – жестокая штука.

Мы взяли шестерых. В том числе и одного русского, бывшего спецназовца. У него на связи был "крот" в штабе округа, который за баксы мог продать и родную мать. На счету группы Лечи были десятки подрывов.

Он и впрямь хорошо знал свою воинскую специальность.

Маршрут моей команды и район десантирования Леча вычислил элементарно просто. При встрече он сразу сообразил, что через час-другой я отправляюсь на задание, которое никак не может быть простым и обыденным. Уж он-то знал, как работает спецназ ГРУ и задания какой сложности выполняет.

"Крот" из штаба округа оперативно выдал данные по количественному составу команды, а еще один "кореш", служивший на аэродроме, – мать бы их всех, этих предателей!.. – сумел краем глаза заглянуть в полетную карту командира вертолета.

Состыковать моих парней с "вертушкой", в которую мы грузилась, для Лечи было проще простого. (Чегочего, а соглядатаев вокруг наших военных объектов в Чечне хватает).

Такие мысли бродили в моей черепушке, пока я незаметно наблюдал за Анубисом. Наверное, они не совсем соответствовали атмосфере пьяного разухабистого веселья и слегка завуалированного разврата, царившей в "Третьем Риме", потому что обычно наблюдательная Марья с тревогой спросила:

– Что-то случилось?

– Да.

Я широко улыбнулся; мне очень хотелось, чтобы улыбка получилась не натянутой.

– Волнуюсь, что куда-то запропастился наш половой.

– А зачем он вам нужен?

– Марья Казимировна, я уже добрых полчаса сижу без спиртного.

– Ну и что? Хорошо сидим…

– Ты, может, и хорошо сидишь, а вот я страдаю.

– Почему? – удивилась Марья.

– Потому что, без приема водки в количестве двух стаканов на грудь, смотреть на это непотребство нет никаких сил.

Я кивком указал на сменивших музыкантов стриптизерш, которые, за неимением мужиков, принялись тискать друг дружку.

– Иначе я так и останусь холостым. Такое зрелище просто убьет во мне мужское начало.

– Это и впрямь будет прискорбно…

Она с напускной скромностью опустила глаза.

– Не принимай так близко к сердцу мои личные проблемы, – сказал я серьезно. – Их у меня так много, что под таким грузом ты можешь сломаться.

– Ой, как страшно! – воскликнула Марья и рассмеялась. – Какие проблемы? Фирма сейчас в полном порядке, а что касается вашей личной жизни… – Она вдруг зарделась. – Вы еще молоды.

– Душой. Но за комплимент спасибо.

– Это не комплимент, а констатация факта.

– По-моему, до "констатации" мы так и не дошли. И видит Бог, не по моей вине. – Я лукаво ухмыльнулся.

Марья посмотрела на меня странным взглядом.

– Верно, – сказала она, – вашей вины нет. Но и моей – тоже.

– Это как понимать?

– Вам нравятся одноразовые женщины?

– Одноразовые!? – Я от души рассмеялся. – Поздравляю. Ты сказала новое слово в классификации слабого пола.