В чужом отражении (СИ) - Лошкарева Виктория Витальевна

— Мои адвокаты убедят любой суд, что ты просто находишься в депрессии. Что моя жена просто запуталась и сама от этого страдает, по-прежнему страстно любя своего супруга.

Я мысленно усмехнулась, поняв, как быстро исчезла его давняя страшилка: Соболев даже не вспомнил про моих родных и свой старый шантаж, явно понимая, что это уже не сработает. А депрессию… депрессию я могла легко парировать.

Глубоко вздохнув, я решилась.

Вытащила из сумки сотовый, нашла видео, которое мне прислала Анька, и, запустив файл на воспроизведение, протянула телефон Соболеву.

— Тогда я скажу, что моя депрессия началась из-за этого.

Соболев, громко фыркнув, телефон всё же взял и… какое-то время он молча смотрел на экран. Я видела, как быстро он побледнел — будто все краски исчезли с его лица, оставив только пламенеющие волосы и дикие, почему-то полные боли глаза.

Открыв дверь на полном ходу, он швырнул мой телефон на дорогу прямо под колеса автомобиля, ехавшего рядом с нами.

— Этого ничего не значит, — тихо заметила я. — Как ты понимаешь, у меня есть куча сохранённых копий. Как думаешь, как быстро твои враги добьются публикации этого файла в федеральных СМИ?

Соболев хрипло рассмеялся. Его смех вышел неприятным, страшным — больше напоминающим крик ворона, чем смех человека. Встретившись с ним взглядом, я поняла, что на меня смотрят глаза обезумевшего человека.

— Дима… — жалобно протянула я. — Я не сказала, что хочу это сделать… Я не буду этого делать, если ты не вынудишь меня. Мне нужен только развод.

— Я ни разу не посмотрел в сторону, пока ты жила со мной в одном доме, — хрипло протянул Соболев. — Ты сама выбрала уйти.

— Я должна была остаться? – горько усмехнулась я. – После того, что ты сделал с моей сестрой?

— Да! — рявкнул Соболев. — Должна была остаться. Яна, если ты ещё не поняла, то твоя сестра — такая же шлюха, как и те девки, которые меня обслуживали. Понимаешь? Они просто тела, которые другие используют для своего удовольствия. Я, блять, тоже человек и меня тоже иногда накрывает.

— Аня не соглашалась на этот … акт, — покачала я головой. — Я слышала, я была с ней на телефоне, когда твои люди пришли за ней. Её привезли к тебе насильно.

— Так это всё опять упирается в твою сестру? – фыркнул Соболев. — Дорогая, тебе не кажется, что ты её слишком идеализируешь?

— Это уже неважно, — покачала я головой. – Дело не в Ане, не в этих девушках, которые… которых ты…

— Которых я трахал, пока ты заебывала нам обоим мозги, — издевательски закончил мою фразу Соболев.

— Я просто хочу развода, Дим. – Я жалобно посмотрела на своего супруга. — Мне от тебя ничего не надо… Вообще ничего, кроме подписи на заявлении о разводе.

— Ничего не надо, говоришь…

— Я даже верну себе свою девичью фамилию, чтобы нас больше ничего не связывало, — кивнула я.

— Ничего не связывало, — эхом повторил Соболев, а затем вдруг он навис надо мной.

— Не смей! – злобно пролаял Соболев, схватив меня за ноги и потянув на себя. – Слышишь? Не смей даже думать, что ты избавишься от меня.

Я запомнила только нависшее надо мной лицо монстра… Монстр рвал мою одежду, рычал, врезался в моё тело, заставляя меня кричать от боли.

Чувствуя каждое его движение внутри меня, я всё ещё не верила, что это происходит на самом деле… мой Дима не мог такого сделать. Не мог!

— Я не отпущу тебя, — рявкнул Соболев, больно впившись мне в губы и одновременно с этим сделав последний, самый болезненный, рывок внутри моего тела.

На какое-то время мир застыл на месте. Я смотрела в лицо монстра, который только что меня убил, и зачем-то отчаянно пыталась обнаружить там лицо своего Димы.

Но того, кого я выдумала, там не было — я ведь придумала себе своего идеального супруга, а Соболев… Соболев был монстром, который разрушал всё, к чему прикасался.

— Яна… — чудовище попыталась провести костяшками пальцев по моей щеке, но я дернулась, не позволив ему снова докоснуться до моего лица.

Меня душили рыдания, мне хотелось умереть…

А потом он вышел из меня, разъединив наши тела, и я почувствовала омерзительную влагу, стекающую по моим бедрам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Глава 27

Вернувшись в чужую квартиру, я закрыла за собой дверь, прошла в комнату и легла на пол, ощущая, что моя жизнь кончилась.

Почему всё зашло так далеко? Как он мог поступить со мной так… таким образом? Как человек, который искренне заботился о моих родных, смог настолько плохо обойтись со мной?

Я бесцельно уставилась в потолок. Не потому, что пыталась найти там ответы на свои вопросы; я вообще сильно сомневалась, что на свете существовало такое место, где можно было найти объяснение случившемуся сегодня.

Но на потолке не было ни теней, ни других красок – один лишь монотонный светлый цвет, который ничем не напоминал лицо монстра, применившего ко мне силу. Вглядываясь в белую пустоту, я забывала о злом пламени и бушующем море, которые медленно убивали меня… Я смотрела на полоток и тихонько выла, понимая, что схожу с ума.

Как он мог так со мной поступить?

Я не помню, когда я заснула. Я не видела снов, не чувствовала жёсткости пола — вообще ничего не чувствовала, будто моего тела больше не существовало. Не знаю, сколько бы ещё я могла оставаться в таком положении. Наверное, если бы окно закрывали плотные жалюзи, то до скончания своего века. Но, увы, лёгкий тюль не мог создать достаточного полумрака: утреннее солнце, заглянув в комнату, бомбардировало меня жаркими лучами, настойчиво побуждая к каким-то действиям.

С трудом, но я поднялась на ноги.

Осмотрела свою криво надетую одежду (Соболев, совершив со мной мерзость, кое-как вернул брюки и блузку на место), проступивший синяк на одном из запястий – и, засмеявшись, поняла, что это конец.

Конец всем моим иллюзиям. И любви.

Мне было весело. И даже где-то легко. Он – монстр, он – не человек. Не Дима. Не мой муж.

Монстр.

Я смеялась, хохотала, тянула улыбку на лицо, но только в ванной, включив воду, снова разрыдалась от боли.

Когда всё успело всё зайти так далеко?

Я не засекала время, но в душе я провела, кажется, несколько часов: вода успокаивала и отгораживала меня от остального мира. Где-то на подкорке мозга я помнила о том, что бабушка в больнице, мама наверняка переживает от того, что я не позвонила ей… И у меня теперь нет телефона, а ОН в курсе, что Анька записывала его подвиги.

Вода лилась, мысли очищались, понемногу возвращая меня к жизни.

Главное, не паниковать.

Мама знает, что вчера мы были на приеме. Она, скорее всего, думает, что я сильно устала и поэтому ещё не вышла с ней на связь. Бабушка под присмотром лучших врачей. Анька и так пропала — показав видео Соболеву, я вряд ли этим сделала ей хуже. Телефон… телефон надо купить новый, симку можно восстановить.

«Правда, придется весь следующий месяц сидеть на овсянке», — с тоской подумала я, ругая себя за то, что сунула вчера ЕМУ под нос свой мобильник.

Но об этом было лучше не вспоминать.

Лучше вообще исключить ЕГО и весь вчерашний день из памяти — и жить только новыми воспоминаниями. Без НЕГО.

Настроившись на этот лад, я переключила теплую воду на холодную – и, выдержав несколько секунд обжигающего холода (пока не почувствовала прилив сил), выключила воду и растёрлась полотенцем.

Новый день. Мне надо прожить этот новый день.

Я заставила себя пойти на кухню и сделать какой-то завтрак. Практически насильно впихнула в себя хлеб с маслом и чашку горячего сладкого чая. Я не пью сладкий чай – это омерзительно на мой вкус, но сейчас я выпила даже две чашки этого пойла, чувствуя какое-то странное облегчение после него.

Затем я решила, что пора ехать в больницу к бабушке.

Оделась, высушила волосы… если не думать о том, что случилось вчера, в машине, то казалось, что жизнь течет, как прежде — просто я как бы не существую, то есть существую в этой жизни не по-настоящему, а лишь на половину, второй половиной все ещё оставаясь в машине, в той нелепой позе сломанной куклы.