Анатолий Афанасьев Реквием по братве - Анатолий Афанасьев

Протезист прибыл с помпой, занял сразу два стола, расположил хохочущую девицу на диване в позе боевой эротической готовности, шумнул официанта, который тут же прилетел с двумя подносами, короче, гулял купчик, гулял. Хозяин! Катать шары он начал со своими шестерками, на соседей не обращал внимания, ни с кем не поздоровался, и наблюдать всю эту гульбу было, конечно, забавно, потому что на морде у раздухарившегося «ново-рашена» было явственно написано, что на самом деле он никакой не крутняк. Таких маленьких бандюков, смирных в душе, но буйных публично, по Москве развелось немало. Кныш относился к ним с сочувствием. Он представлял, как такому человеку страшно оставаться ночью наедине с собой, но ведь все же были, значит, у него какие-то особые качества, позволявшие ему держаться на плаву посреди озверевшего города.

Кныш, напустив на морду тупость, приблизился к столам и, открыв рот, наблюдал за игрой, а потом позволил себе пару восхищенных возгласов, которые все равно прозвучали непочтительно. Качки насторожились, но, увидев, что гость пожаловал один и ничего опасного в нем нет, успокоились. Только рыжий детина в полутонну весом, проходя мимо, на всякий случай, для проверки пихнул Кны-ша плечом, будто оступился. Кныш извинился. Сам Протезист ткнул ему в грудь кием:

— Чего, пацан, хочешь сыграть?

— Куда мне, — отозвался Кныш. — Мы вот с Сергеем Леонидовичем крутим по соточке. У вас же совсем другой уровень.

— А с форой?

Кныш заинтересовался:

— Какая же будет фора?

— Два шара.

— И на какой ставке?

— Давай на тыще. Меньше нет смысла.

Кныш начал вслух, по какой-то сложной схеме переводить деньги на шары, чем развеселил всю компанию. Рыжий детина ласково обнял его за плечи, шепнул:

— Не зли папочку. Или играй, или проваливай. Папочка придурков не любит.

— При чем тут — придурок я или нет, — заносчиво возразил Кныш. — Лохом тоже неохота быть. При двух шарах форы у меня шанса нету. Лучше бы три шара. И тогда по пятьсот баксов. Для разгону. Так я согласен.

Обкуренная девица поднялась с дивана и поднесла ему рюмку водки. Чем-то он ее заинтересовал, она даже хохотать перестала. Внимательно смотрела ему в глаза. Водку Кныш выпил. Поблагодарил:

— Спасибо, красавица.

Девица обернулась к хозяину:

— Гони его, Марек, это подставной.

— Без тебя разберемся, — цыкнул Протезист. — Ступай на место, Элка… А ты, парень, вот что, не наглей. Сказал по тыще, значит, по тыще. Или канай отсюда.

Кныш почесал в затылке. У него пропала охота развлекаться. Наркоманка его смутила. Он не верил в женскую проницательность, которая якобы заменяет ум. Если на то пошло, принцесса Таина вся соткана из интуиции, пропитана женским колдовством, как ночь луной, но ведь ни разу не прикоснулась к его истинной сути, хотя Кныш на нее пахал. А эта «соска» с марафетом в очах сразу угадала, что он не тот, кого из себя изображает. Плохой знак. По правилам ему следовало немедленно уходить, не испытывать судьбу: известно, и богатыри спотыкаются на арбузной корке: Может быть, до контузии он так бы и сделал, но после Чечни, все эти долгие, тягучие месяцы выздоровления злоба, скопившаяся под сердцем, часто мешала ему принимать адекватные решения. Нет, понапрасну он не рисковал, только иногда совершал поступки, за которые потом стыдился.

— Подумаю, — буркнул себе под нос. — Извините. Тыща для меня большие деньги.

И поплелся к себе в угол, где его поджидал с кием терпеливый Сергей Леонидович.

— Зачем вам это, милый юноша?

— Что? — не понял Кныш.

— Зачем вы к ним ходили? Это плохие ребята, с ними лучше не связываться. И играть с ними не надо.

— Каталы, что ли?

— Скорее уж кидалы, — улыбнулся усатый. — Во всяком случае, Володя, интеллигентным людям, как мы с вами, лучше держаться от них подальше.

— Предложил по тыще сыграть, — пожаловался Кныш. — Откуда у меня такие деньги, верно?

— Деньги в принципе не очень большие, но действительно, откуда они у вас?

Он произнес это с иронией, и Кныш вторично подумал: надо уходить. С Сергеем Леонидовичем, у которого, похоже, выпал пустой вечер, скатали еще по паре ленивых «американок» — и опять разошлись по нулям. Постепенно Кныш успокоился. Несмотря на неожиданно открывшуюся в нем прозрачность для всех окружающих, он не видел особых причин для беспокойства. Он был в хорошей форме. Недельная лежка в клинике у доктора Кампертера заметно его освежила. Может, для того, чтобы окончательно очухаться, ему как раз и не хватало пики в боку. Они с Кам-пертером накануне выписки выпили литровую бутыль виски, и вели философские беседы — и ничего нигде не болело, ни у него, ни у доктора. Кныш сразу просек, зачем гениальный хирург пришел к нему в палату с бутылкой: бедняга был влюблен. При этом был женат и имел двоих детей. Но влюблен он был не в жену, а, естественно, в рыжую принцессу. Об этом не было не сказано ни слова, это было высечено у доктора на лбу. Он пришел выяснить, в каких отношениях находится с принцессой его пациент. Кныш, исполненный благодарности к доктору за умелое лечение, не стал долго его мурыжить, после первого стопаря сам завел речь о волнующем Кампертера предмете.

— Я ее мало знаю, — небрежно обронил. — В сущности, совсем не знаю. Она помогла мне вырубить одного хачика на рынке. Но мне она показалась немного чокнутой. Каково ваше мнение как врача?

Кампертер встрепенулся, как рысак на лугу, услышавший далекий посвист текущей кобылки.

— Ни в коем случае, господин Кныш, ни в коем случае! С чего вы взяли? Она абсолютно вменяемая. Другое дело, что, возможно, родилась не в свой век.

Доктор принял Кныша за бандита — ножевое ранение и все прочее, — поэтому, как положено, обращался к нему исключительно со словом «господин», хотя Кныш просил называть его просто Володей. Разговор у них затянулся до полуночи. Кныш уснул, не дослушав доктора до конца. Опьянев, тот начал рассказывать про жену, про двоих детей, при этом так жалобно глядел, будто хотел попросить взаймы. Кныш искренне ему сочувствовал. Он даже полюбил его в тот вечер. Талантливый, взрослый, умный человек, а зациклился на шальной красотке — и видно, что скоро наделает глупостей. Если принцесса поманит… Мужчина жалок всего лишь в двух случаях: когда трусит в бою и когда не может справиться с тяжелым, унизительным вожделением, называемым любовью. О Тайне они больше не говорили, все и так ясно. Она и пятерых Кампертеров проглотит, не подавится…

Пока Кныш с Сергеем Леонидовичем потихоньку-полегоньку раскатывали свои партии, попивая винцо, за столами у Протезиста шла своя игра. В туалет он пока не собирался, а это было единственное, чего дожидался Кныш. Ему нужно было минуты три-четыре, чтобы перемолвиться с ним парой словечек наедине. Лучше всего именно в сортире. Корешки Протезиста заловили какого-то залетного, сильно пьяного мужичка средних лет, который явился в клуб со своим кием в матерчатом чехле, — втянули в игру и, похоже, раздевали донага. За полтора часа уложились. Понурясь, мужик сидел на диване рядом с девицей, и она заботливо отпаивала его коньяком. При этом белесый амбал втолковывал мужику, что с ним будет, если он не обернется с деньгами до утра. Частично их разговор был слышен всему залу. Сумма плавала сумасшедшая, то ли в десять, то ли в пятнадцать штук.

— Как же они успели? — поразился Кныш.

Сергей Леонидович ответил с грустью:

— Успеть можно и быстрее, если кодлой работать.

— И что с ним теперь будет?

— Да ничего не будет. Найдут утром неопознанный труп где-нибудь в районе Битцы… Я же вас предупреждал, Володя, с ними лучше не связываться. Артисты!

— Спасибо, Сережа… Я и сам вроде как позвонком почувствовал… А девушка эта с ними постоянно ходит?

— Ее первый раз вижу… Но какую-нибудь даму они обязательно с собой приводят. Такой сценарий, — и добавил уже без всякой надежды: — Что ж, может, сделаем разгонную по полтинничку?

Кныш не ответил, потому что в этот момент Протезиста наконец прихватило, и он, погладив по лысеющей голове продувшегося фраера, отправился освежиться. Но не один. Разумеется, за ним поперся для охраны тот самый громила в полутонну весом, сырой, как недожаренный ростбиф. Кныш извинился перед партнером и поспешил за ними.

Возле туалета дежурил пожилой служка в синей униформе, осанистый, с цепким взглядом — явно бывший сотрудник каких-нибудь спецслужб. Зорко следил за входящими и выходящими. Ловил террористов. После двух ужасных взрывов в Москве стало модным, чтобы в частном заведении достаточно высокого ранга обязательно стоял наблюдатель возле сортира. И предпочтительно в звании не ниже майора. Такой пригляд успокаивал клиента, и, садясь на толчок, он чувствовал себя в полной безопасности. С этим, который дежурил, Кныш загодя познакомился, выкурил по сигарете. Задача у сторожа была простая: углядеть, чтобы никто не оставил в сортире подозрительную поклажу. Остальное его не касалось. В туалете возле огромного зеркала, рядом с умывальниками, стояли несколько кресел и высокие бронзовые пепельницы. Здесь в уютной обстановке, в стороне от придирчивых глаз можно было и уколоться, и заключить какую-нибудь сделку, не привлекая ничьего внимания.