Заговор обезьян - Тина Шамрай

Пришлось замереть: собачий хор набирал силу, и солировал голос собаки с его двора. Почему он так решил, и сам не знал, но уже хорошо то, что собака себя обнаружила, и впредь он будет осторожнее. Сколько бы продолжался собачий концерт, неизвестно, но тут какой-то мужской голос что-то выкрикнул, потом гикнул, и лай стих, будто ансамбль только и ждал этой команды. И лишь одна продолжала подтявкивать, но скоро в одиночестве сбилась и затихла. Но откуда взялся мужчина? Он что, живет в этом доме, или в том, что рядом, мелькнула у беглеца вялая мысль и тут же отлетела. Он перевалился в долгожданное тепло бани и, свалившись в изнеможении на пол в предбаннике, больно стукнулся спиной о лавку. Боль и приковала его к деревянным плахам, и не давала двинуть ни рукой, ни ногой. Вода была рядом, но сил дотянуться до бачка уже не осталось.

И бог его знает, сколько бы он так лежал, только в чувство его привёл короткий женский вскрик. И, подняв тяжёлые веки, он увидел перед собой большое красное пятно, оно заполняло всё пространство. У него что, голодный обморок? Пришлось снова закрыть глаза и подождать, само пройдёт. Но и женщина, всматриваясь в лицо незнакомца, пыталась понять, каким ветром в баню занесло мужика. Она, уже настроившись скоротать вечер у телевизора, вспомнила, и совсем некстати, что забыла погасить керосиновую лампу. И уже, было, решила: ну, и фиг с ней, прогорит — и ладно! Но через несколько минут какое-то неясное беспокойство заставило сбросить ноги с диванчика и побежать к бане, а то вдруг, и правда, мышь пробежит, сбросит с полки лампу и… Она и открытую дверь баньки сначала не заметила, так была занята сюжетом с лампой, керосином и мышкой…

И, только переступив порог, в неярком свете той самой керосиновой лампы увидела на полу человеческое тело, оно, вытянувшись, перегораживало весь предбанник. Вот тебе и мышка! Это потом женщина, смеясь, будет рассказывать, как увидела на полу деревенской бани того самого… Представляете? Вот прямо так и лежал… А страшный был! Ну, прямо, как чучелка какой! Вот не поверите, а совсем ничего не соображал. Я его спрашиваю: мол, кто такой, а он мычал только, слова сказать не мог…

А в тот вечер женщина сама испугалась и, прикрыв рот рукой, вскрикнула. Незнакомец не отозвался, так и лежал с закрытыми глазами. Эээ! — толкнула она ногой фигуру. Человек застонал и зашевелился, пытаясь приподняться. Кто такой? Откуда? На местного пьяницу не похож… Так ведь и беглец, придя в себя, застонал от досады: определённо, эта особа его достала! Но если это другая, а не та, что бегала туда-сюда от бани к дому и обратно, он ведь чётко видел только филейные части… Теперь же в полутьме что там, на лице — не разобрать, но чувствуется и испуг, и брезгливость. И брезгливости было больше, она же видит, он, лежащий, не может ей угрожать. Надо успокоить, сказать: не бойтесь! Он дёрнулся и открыл рот, но из горла вырывались лишь отдельные звуки. И женщина, не дождавшись от незнакомца внятности, рассердилась: что там бормочет этот забулдыга, и тут же пошла в наступление.

— Нет, ты кто такой? — наклонилась она над телом, шаря рукой возле двери: где-то тут должен быть черенок от лопаты, коим иногда подпирали дверь.

— Мо…жж… вды? — прохрипел незнакомец.

— Да кто ты? Как ты сюда… Ты что это тут разлёгся? — осмелев, крикнула женщина. Она так и не обнаружила черенок, зато берёзовый веник был рядом.

— Пи…ть, — выговорил незнакомец, пытаясь сесть.

— Да пей! — разрешила хозяйка. — Ты кто? — повторила она уже тише, наблюдая, как чужак елозит рукой, пытаясь дотянуться до алюминиевого ковшика на лавке. И тогда, переступив через вытянутые ноги, она зачерпнула из бака и подала ему воды. Незнакомец пил с такой жадностью, что было ясно: мужик, должно быть, с глубокого похмелья. Но как она ни раздувала ноздри, как ни принюхивалась, но кроме крепкого запаха пота ничего не доносилось, а уж запах перегара она бы учуяла и за несколько метров.

А незнакомец, выдув целый ковшик, стал на колени и, обняв бак с водой, сам зачерпнул из кадки теплую мутноватую воду. Он зачерпывал ещё несколько раз и всё пил и пил, постанывая и захлёбываясь, и вода текла по груди, а он всё не мог напиться. Наконец, прижав к груди ковшик и часто дыша, откинулся на стену. Теперь он испытывал сложные чувства: и неловкости, и равнодушия, и удовлетворённости — напился! И ему было всё равно, что подумает о нем женщина. Нет, не всё равно! Он сейчас отдышится, сейчас, сейчас… И попытается убедить её, большую и красную: он не опасен. Нет, конечно, опасен, но он не задержится, ну, если только до утра, а потом уйдёт. Ну, не может он идти, совсем нет сил, а тут ещё ночь на дворе… Жаль, вид у него неавантажный, а то бы уговорил не поднимать шума.

О, если бы беглец знал, насколько этот вид был неавантажным: в пыли с ног до головы, с мелким сором, застрявшим в щетине, с чёрным ртом и в очках в разводах — ещё то пугало!

Но женщина, кажется, и не собирается кричать и созывать народ. Она выжидательно и требовательно смотрела на незваного гостя, и он почему-то не казался ей опасным.

— Ну, ты даёшь! Заблудился, что ли? — уже чуть сочувственнее спрашивала она.

— За…за…заблудился, — с готовностью подтвердил незнакомец. — Mo…можно снять комнату на ночь… только на одну ночь… я заплачу… у меня есть деньги… есть. — И, подняв тяжёлую голову, пытался прочесть согласие.

— Ну, конечно, дайте попить, а то переночевать негде! Так, что ли? — не то насмешливо, не то серьёзно укорила хозяйка бочки с водой.

— Про…прошу… изви…нить меня…

Женщина, задумавшись, разглядывала приблудного человека. А тот, сняв каскетку, стал вытирать мокрое лицо. Голова его была седой, серое лицо безжизненным, но похмельным он точно не был. Она медлила с ответом, молчал и незнакомец, только, сняв очки, пытался протереть их краем куртки. А когда поднял голову, глаза его были как у больной незрячей собаки.

— Ты это… Посиди пока, посиди, я счас! — выкрикнула женщина и исчезла в дверном проёме. Куда она побежала? Звать соседей? Поднимать на борьбу с захватчиком бани всё село? Тогда что он сидит? Надо уходить! Но как уходить, когда он не чувствует ног, и руки еле удерживали чёртов ковшик. Мучился неизвестностью он недолго, женщина скоро появилась, с ней был кто-то ещё, он не различал лица, но кажется, это была старушкой в зелёной шали. Значит, женщин здесь одна и одна, а не две и одна…

— Ну, вот, баушка, посмотри… Что делать-то будем?

— Не нукай, — рассматривала незнакомца старушка. — Ты откудова такой? Заплутал, чё ли? — Тот согласно кивнул. — А что ж так-то украдкой пробралсси? Людей пугашь, калитка ведь есть. — Попыталась она обучить нежданного гостя правилам этикета.

— Я от реки иду… У вас там не загорожено, — оправдывался гость, расслабленно застыв на лавке. В брюхе колыхалось ведро воды, и что там будет дальше — плевать! Теперь пусть выдают! Ну, не совсем плевать…

— Ты это… давно в дороге-то? Сколь блукал?

— Не помню… Несколько дней, — виновато бормотал он. Они что, собрались его допрашивать?

— Ну, так оголодал мужик, — догадалась старшая. — Не кормленый мужик и не мужик вовсе! А ты из каковских будешь, никак с рудника? — стала уточнять она для порядка.

— Да… — подхватил версию незнакомец, опустив голову. Ему неприятны были рассматривающие взгляды хозяек и вопросы, вопросы…

— Инженер, поди? Тут их нонесь понаехало…

— Да, — не погрешил он против истины, — инженер.

— С пьяных глаз, небось. А ты, батюшко, а не пьюшка ли ты?

Помотав головой, инженер запротестовал: нет, нет.

— Ой, да рассказывай, рассказывай! Знаем мы вас, непьющих! — подала голос молодая. Раз старушка приходится ей бабушкой, то должна быть молодой. Женщина оперлась о косяк, сложила руки на груди, рассматривала.

— Да перегаром от него вроде не шшибает! Тверёзый! А штой тогда так-то изгваздалси? Экой ты грязной!

— Упал с обрыва.

— С какого такого обрыва? С сопки, чё ли?

— Ну, да…

— А сам с каких же краев? — куталась в шаль бойкая старушка. И пришлось махнуть рукой, показывая куда-то за спину. Этот допрос был уже поперёк горла. Неужели они не видят, что он держится из последних сил, а тут ещё врать приходится. Ну, так не ври, скажи правду!

— Из Читы небось?

С ума сошли, какая Чита. Никакой Читы! Надо как можно твёрже сказать «нет», но получилось только: ннн…

— Из Новосибирска. Угадала? — прыснула особа в красном.

— Угу, — невнятно согласился тот.

— Да, издалёка, — будто в раздумье проговорила старшая. Нельзя же, в самом деле, так сразу запускать в дом мужчину. Но сама уже решила: бог с ним, пусть ночует.

— Он деньги предлагал, — напомнила внучка.

— Деньги не помешают. Токо, ты должон знать, у нас в дому строго, и выпивки у нас нет…

— …И за сигаретами по соседям не пойдём, — добавила сарказма особа в красном. «Господи, что ж у них за опыт такой?» — слабо удивился беглец. — Извините, устал… Переночую и уйду… мне на станцию надо, — еле слышно бормотал он.