Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева

– Но, судя по стихам, тут не без взаимности! «Есть чувства вечного накала…» – процитировала Алёна. – «Ты знаешь, я о чем мечтала.». Разве не о его любви?

– Это стихотворение написано уже перед смертью, и речь здесь идет вовсе не о том, как она мечтает о Никите Шершневе. К тому же у нее в то время был уже другой любовник, с которым она не хотела расставаться ни в жизни, ни в смерти. А между тем Никита ее поистине обожал и готов был для нее на все. С его стороны это была неподвластная рассудку, поистине безумная любовь. Его сын, то есть мой отец, в глубине души был убежден, что здесь в свое время не обошлось без какой-то дьявольщины, потому что такая пылкость чувств, которая обуревала деда к этой единственной женщине всю жизнь, до самой смерти, была совершенно необъяснима. Отец предпочитал об этом помалкивать, но как-то раз обмолвился, что эта экстравагантная поэтесса влюбилась в юного Никиту Шершнева, а когда он остался равнодушен к ее чарам, она прибегнула к каким-то приворотным зельям, ходила по знахарям (дело было еще в России) и наконец приворожила его сердце навеки, но… словно в насмешку, достигнув страстно желаемого, сама разлюбила его. У нее потом было множество любовников, в объятиях одного из них она и встретила свой последний час…

«Как я понимаю, не без помощи вашего ревнивого дедули, который убил и ее, и соперника?» – чуть не брякнула Алёна, да вовремя прикусила язык, понимая, что время срывания всех и всяческих масок еще не настало.

– Но если ваш дед всю жизнь любил ее одну, как же он решился изменить этой безумной страсти и женился-таки на вашей бабушке?

– Ему ничего другого не оставалось, – ухмыльнулся Никита. – Бабуля – царство ей небесное, конечно! – была, честно говоря, изрядная бестия: она вызнала какие-то роковые тайны моего деда и шантажировала его. Причем от ее молчания зависела жизнь не только его, но и доктора Гизо, который дружил с Никитой Шершневым. Подробностей шантажа я не знаю, отец мне кое-что рассказал, но не это: ведь речь шла все же о его матери, он не хотел оскорбить ее память… Правда, он ее не помнил совершенно: она умерла родами, к великому, как я понимаю, облегчению моего деда, который все оставшиеся годы прожил один, воспитывая моего отца и преклоняясь перед памятью Анны Костроминой. Отец мой, по счастью, был другим человеком: он в выдуманные идеалы не верил, а оттого обвенчался с моей матерью. Она француженка, младшая дочь того самого Гизо, друга моего деда. Правда, воспитывали меня в преклонении перед всем русским, поэтому я себя французом совершенно не чувствую.

– То есть, как я понимаю, «Кассиопею» в припадке ревности изорвала ваша бабушка? – допытывалась Алёна, не в шутку заинтересовавшись этим сюжетом для дамского романа, который с такой готовностью разворачивал перед ней новый знакомый.

– Да нет же! – отмахнулся Никита. – Я же говорю, это была одна безумно влюбленная в него женщина. Ее звали Викки Ламартин, она тоже русская.

– Викки Ламартин?!

Алёна удивилась несочетанию имени и фамилии – необычному для русской. О Викки Ламартин упоминал Бертран. Она была, кажется, падчерицей этой Анны Костроминой…

– На самом деле ее звали Виктория Ховрина, – уточнил Никита. – Ламартин – это фамилия ее мужа, который был одним из первых клиентов моего деда.

– А чем занимался ваш дед? – Переменчивые глаза Алёны, которые в зависимости от цвета одежды могли быть серыми, голубыми или зелеными, сейчас (несмотря на то что на ней была майка модного уже второй сезон цвета хаки – kaki, как говорят французы… pardon, конечно… кстати, ударение ставится на последнем слоге, но ведь каждый понимает вещи согласно своей испорченности!) были голубыми-голубыми, совершенно как невинные незабудки.

– Тем же, чем и я, – сказал Никита, и его серые глаза сделались особенно яркими и веселыми.

– Что-то я не пойму, – озабоченно свела брови Алёна. – На вывеске написано, что вы – адвокат. В сквере вы сказали мне, что вы – наемный убийца. Так кем же был ваш дед? Адвокатом или наемным убийцей? Или это вы так пошутили?

– Да почему? Правду сказал. А что тут такого? Адвокат я, так сказать, в миру. А хобби у меня – вот то самое, второе. И дед этим же промышлял, и отец.

– И вы, – занервничала от такой откровенности Алёна, – вот так прямо в этом признаетесь? А если я возьму и донесу на вас? Наверняка по вашему следу уже давно идет полиция…

– Донесете? – Яркие глаза оценивающе прищурились. – То есть настучите, как говорят у вас в России? А вы уверены, что сможете сделать это?

«Что… что значит этот вопрос? – Алёна насторожилась. – Он имеет в виду, что я не смогу сделать это, потому что никогда больше не выйду из этого кабинета? Скончаюсь от… от сердечного спазма или чего-то в этом роде? А – вечный вопрос всех детективов! – куда он денет мой труп?»

Жизнь нашей писательницы складывалась так, что ей уже не единожды приходилось размышлять о себе как о потенциальном трупе. Не то чтобы она привыкла к таким размышлениям – к этому невозможно привыкнуть! – но острота ощущений малость притупилась: выпутывалась из опасных ситуаций прежде – авось выпутается и теперь! Это позволяло сохранять хорошую мину при плохой игре. А потому сейчас она умудрилась довольно равнодушно пожать плечами и пробормотать:

– А что мне сможет помешать? Или кто? Уж не вы ли? Это вообще что, угроза?

– Помилуй бог! – вскинул руки Никита. – Угрожать моей спасительнице? Да разве я посмею? Разве я похож на человека, которому свойственна столь черная неблагодарность? Нет, конечно. И все-таки вы по сути своей не доносчица, или я ничего не понимаю в людях. Вы предпочтете разрешить проблему сами, но не прибегнете к помощи властей. Вы такая же авантюристка, каков и я. Мы с вами родственные души. Ваша движущая сила – любопытство. Ничуть не удивлюсь, если узнаю, что вы тут нарочно караулили, возле моего офиса, чтобы встретить меня как бы невзначай и взять интервью для своего будущего романа. Вы ведь писательница, верно? Я, если честно, сначала вам не поверил, но потом пробежался по Интернету… да, в самом деле, есть такая – Алёна Дмитриева. И даже на фото ваше с удовольствием посмотрел, хотя в жизни вы, надо признаться, лучше. Несравнимо лучше!

Об этом Алёна и сама знала. Однако сейчас ей было не до комплиментов. Речь шла об интервью для нового романа – ничего более святого для нее в жизни не существовало, Новый Детектив – это был самый неотразимый, самый неодолимый соперник для всех мужчин в ее жизни. Пока конкуренцию с ним выдерживал только тот, черноглазый нижегородец, а Никита был все-таки парижанин, да и глаза у него были всего лишь серые…

– Похоже, мы с вами и впрямь похожи, – пробормотала она. – Тщеславие – мой любимый грех. Неужели и ваш тоже? Вас что, обуревает желание быть запечатленным на страницах литературного произведения?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});