Абандон. Брошенный город - Блейк Крауч

– Думаете, упал случайно? – спросила Эбигейл. – Или спрыгнул? Помните, что про него говорил Айзея? Что он после войны не вполне в себе?

– Когда вы ушли, он выпил полбутылки водки, – сказала Джун.

Лоренс покачал головой.

– Посмотрите, пистолета нет, – сказал он, приглядевшись к трупу. – И очков ночного видения тоже.

– Может, он оставил их на третьем этаже? – предположила миссис Тозер.

Профессор направился к западному крылу.

– Подожди! – шепнула Эбигейл и догнала отца. – Ты что, серьезно собираешься подняться туда?

Глава 46

Поскольку центральная лестница в результате падения Эммета оказалась совершенно разрушенной, Лоренс и Эбигейл направились в кухню, чтобы воспользоваться лестницей западного крыла.

Поднявшись на третий этаж, они остановились в изрешеченном пулями коридоре, вызвавшем у журналистки ощущение, что она запуталась в каком-то повторяющемся кошмаре и раз за разом возвращается в один и тот же жуткий мир.

Лучи фонарей пробежали по дверям, по обшитым деревянными панелями стенам и по кучкам снега, скопившегося под дырами в потолке.

Кендал ступил в коридор и, сделав несколько шагов, остановился и прислушался.

Под ногами виднелись следы от пуль – здесь Айзея стрелял в них через потолок. Они обошли дыру, оставшуюся после почти смертельного падения Эбигейл, и добрались до руин центральной лестницы.

– Я ничего не слышу, – шепнула девушка.

– Я тоже. Посмотри. – Лоренс показал на раскатившиеся вдоль стены гильзы. – Во что он стрелял?

Лучи уже почти доставали до конца коридора восточного крыла, и время от времени в них проплывали падающие сверху снежинки – ярко-белые пятнышки в свете фонарей.

– Может, просто психанул? – предположил профессор. – Заправился водкой и сорвался, услышав что-то… В Изумрудном доме постоянно что-то смещается. Здесь полно всяких звуков. Или, может, забежал какой-то зверек… Койот, например.

– Так что, будем возвращаться? – спросила его дочь.

– Да, пожалуй… – согласился было с ней Лоренс, но вдруг осекся.

– Что? – одними губами спросила Эбигейл. – Ты меня пугаешь!

– Что-то вышло из комнаты в конце коридора.

Девушка схватила отца за руку.

– И куда направилось? – произнесла она неслышно, одними губами.

– По-моему, в сторону гостиной. Тень, не больше того. И перемещалась она очень быстро.

– Только давай ничего не предпринимать, ладно? Это же просто глупо! Как в фильмах ужасов, когда люди без всякой на то причины заходят в дома, где водятся привидения… Я хочу уйти.

– Здесь не так, Эбби. Идем. Надо посмотреть, что там.

– Нет.

– Тогда возвращайся в фойе, к Джун, и жди. Но я не уйду отсюда, пока не…

Эбигейл сжала руку отца.

– В этом доме я никуда одна не пойду, – решительно заявила она.

– Тогда тебе придется идти со мной.

Лоренс снова двинулся по коридору, а Эбигейл вцепилась в него, как маленькая девочка.

Разгромленная гостиная в конце коридора встретила их тишиной – лишь ветер негромко завывал снаружи низкими, диссонирующими голосами, как плохо спевшийся демонический хор. Залетавший в пустые окна снег лежал на книжных полках и даже в камине.

Эбигейл посветила на разбитую мебель. Под потолком звякнула люстра. Профессор уже поворачивался к двери, но девушка, прежде чем последовать за отцом, направила луч в дальний левый угол.

– Господи! – вырвалось у нее.

– Что? – откликнулся отец.

– Лоренс!

За изъеденным крысами диваном сидел – съежившись, подтянув к подбородку колени, раскачиваясь и трясясь от холода – мужчина.

– Вы с ними? – прошептал он.

Колени у Эбигейл подкосились, и она, совершенно парализованная страхом, мягко опустилась на пол еще до того, как увидела в его руке автоматический пистолет Стю.

1893

Глава 47

Молли Мэдсен сидела у эркерного окна с кусочком шоколадного торта из рождественской корзинки Кёртисов, глядя вниз, на необычайно оживленную Мейн-стрит. Такого скопления людей в одном месте она давно уже не видела – целые семьи тянулись на север по глубокому снегу. Многие застегивали на ходу дождевики и пальто и натягивали рукавицы, и на всех лицах лежало одно и то же выражение: смятение и испуг.

Внимание Мэдсен отвлекли шаги в коридоре, за которыми последовал осторожный стук в дверь. Она поднялась с дивана, прошла босиком через комнату и открыла дверь. В коридоре, закутавшись в белую шерстяную накидку, стояла молодая блондинка.

– Чем могу помочь? – спросила ее Молли.

* * *

Лана заметила, что под тонкой простыней, которую хозяйка номера набросила на плечи как шаль, на ней ничего нет.

Не раз и не два, бросая взгляд через улицу, Хартман видела эту женщину у эркерного окна дома напротив и находила ее красивой. Но вблизи Молли Мэдсен выглядела изнуренной, а ее расширенные зрачки выдавали злоупотребление лауданумом. Кожа ее, не знающая солнца все пять лет добровольного заключения в комнате № 6, приобрела тот серый оттенок, что бывает у мертвого зуба; черные как смоль волосы спадали до талии, но поредели на макушке, где под ними просвечивал череп, и украсились серебряными нитями. Между волосиками на руках ползали вши.

Воняло в комнате хуже, чем в бараке, – порчеными продуктами, апельсинами и несвежим, выдохшимся парфюмом.

– Вы – пианистка, – сказала Молли и улыбнулась. Лана заметила, что губы ее испачканы шоколадной глазурью, а между гнилыми зубами застрял кусочек торта. – Нам с Джеком нравится сидеть у окна и слушать вас. Музыка так увлекает… Я всегда хорошо под нее засыпаю. Вы ведь сегодня играли Бетховена?

Лана сунула руку под накидку и достала карандаш. Глядя на светло-коричневую дверную раму, она пыталась вызвать слова, долгое время жившие только в безопасном мире ее мыслей. Жанщина уже не помнила, когда в последний раз писала что-нибудь, но вспомнить буквы оказалось легче, чем набраться храбрости и воспроизвести их после трех лет молчания и отсутствия непосредственного общения с другими людьми – с той рождественской ночи в Санта-Фе.

– Вы не можете говорить? – спросила Мэдсен.

Лана подняла голову и усилием воли заставила себя ответить на взгляд взглядом. Не снимая перчатки, она поднесла кончик карандаша к дереву и заметила, что ее пальцы дрожат.

Прочитав короткое сообщение на дверной раме, Молли сказала:

– Правильно – Энглер. Миссис Джек Энглер. Почему я должна пойти с вами?

Пианистка написала ответ. Общение с другим человеком, даже вот такое, было для нее чем-то непривычным, странным. Слишком долго ее голосом было пианино.

«Происходит что-то ужасное», – нацарапала она.

– Но… я не могу уйти, – сказала, прочитав это, Мэдсен. – Джек должен вот-вот приехать, и что ему делать, если он меня не застанет? Нет, мне нужно быть здесь и встретить его. Понимаете?

По коридору пронесся сквозняк. Импровизированная шаль Молли колыхнулась и распахнулась, и Лана заметила, что ее соски отвердели от холода.

«Оставьте записку», – написала она.

– А если он ее не найдет? – возразила Мэдсен. – Джек очень расстроится, если меня не будет. Он такой заботливый… Нет, думаю, я подожду его здесь, в номере. Но спасибо за приглашение. Мы пойдем вместе, когда он вернется. И где будет этот бал?

Пианистка покачала головой, и глаза ее наполнились слезами.

– Знаете, у меня для такого случая есть замечательное платье. Розовое, вечернее, – сказала хозяйка комнаты. – В Сан-Франциско Джек в первый раз увидел меня именно в нем. Увидел и сразу решил, что он должен меня получить… Не желаете взглянуть на фотографию моего супруга? Уверена, красивее мужчины вы еще не видели…

Лана попыталась схватить ее за руку и вытащить в коридор, но Молли отступила за порог и захлопнула дверь.

Глава 48

В вестибюле пустующей гостиницы Хартман надела снегоступы и вышла на улицу. Вечернее небо было ржаво-красного цвета: от стен каньона отражались лучи заходящего солнца.

По городу разносились крики.

Добравшись до середины улицы, где в снегу уже протоптали широкую дорожку, Лана пристроилась за одним семейством из четырех человек и зашагала за ними по Мейн-стрит. Дети жаловались, что им холодно, и просили вернуться домой, где остались недоеденный ужин и рождественские игрушки.

Пианистка огляделась. Со всех сторон, из боковых улочек к Мейну стекались покинувшие свои дома люди. «Индейцы?» – услышала она чей-то крик.

Они прошли мимо почерневших остовов домов на северной окраине города, сгоревших год назад во время осеннего пожара. Шедшая впереди семья остановилась. Отец наклонился и взял детей на руки.

– Пап, ты почему плачешь? – пискнул один из малышей.

– Я не плачу. – Мужчина вытер глаза. – Мне нужно оставить вас ненадолго.

– А куда ты пойдешь? – заинтересовался ребенок.