Яркие пятна солнца - Юрий Сергеевич Аракчеев

class="p1">– Как насчет молока, девочка? Не найдется ли?

Девочка скрылась в избе, а затем вернулась с полной холодной кринкой и кружкой. Я выпил две кружки. Молоко было хорошее, жирное, на кринке выступили прозрачные капли. Когда я предложил деньги, Красная Шапочка сначала удивилась, а потом замахала рукой, ушла. Я едва успел крикнуть «спасибо».

Около крайней избы двое, мужчина и женщина, пилили бревно. Я спросил, что это за деревушка.

– А мы не знаем, – сказала женщина. – Мы не здешние.

И почти сразу же за этой обителью Красной Шапочки началась неасфальтированная, но все же автомобильная дорога, и встречные сказали, что до Алексина уже недалеко, километров восемь.

После жары, после блужданий, после мучений, после бесконечных крутых подъемов и спусков вырвался я наконец на широкую финишную прямую, просторную гладкую дорогу, плавно идущую под уклон, и, едва касаясь педалей, несся теперь с головокружительной скоростью – туда, где далеко впереди и внизу раскинулась огромная, необозримая, захватившая дух панорама. Там блестела полоска Оки, зеленели леса, дымили какие-то трубы.

Видимо, это и есть Алексин.

– Это и есть Алексин? – спросил я у встреченной женщины в тужурке, прервав свой полет.

В руках у женщины был флажок, она стояла у будки на самом краю обрыва. Подойдя ближе, я заглянул в обрыв и увидел далекий, маленький отсюда песчаный карьер, похожие на детские куличики холмики песка и щебенки, игрушечные автомобили. От будки начиналась дорога, которая вела в карьер, извиваясь зигзагами. Завыла сирена.

– В чем дело, зачем сирена? – спросил я у женщины.

– А сейчас щебенку рвать будут, – сказала она, отчего-то морщась.

В жизни не видел, как рвут породу, – разве что только в кино, и теперь очень захотелось посмотреть.

– Так это, где трубы – не Алексин? – спросил я в ожидании.

– Это Соцгородок. Алексин левее, вон, за бором, видите храм? Соцгородок на этой стороне, Алексин – на той, вам через Оку переехать придется – вон мост, видите? Ока здесь петлю дает.

Я приблизительно понял, как показывала она, и теперь неотрывно смотрел на карьер. Что-то долго не было взрыва. Правее карьера, на той стороне Оки густо и плотно зеленел большой лоскут соснового бора, уходящий одним своим краем к горизонту.

– Не жарко ехать-то? – сочувственно спросила женщина, и только тут я заметил, что она бочком-бочком прячется в тень от будки.

И понял, отчего она морщится. Жара и правда была немыслимая. А мне – хоть бы что. Я стоял наверху, на этой высоте – над Окой, над Алексином, над горизонтом – свободный! – смотрел во все глаза и дышал полной грудью. Жалкий, страдающий вид женщины только придал мне величия.

Наконец внизу медленно вырос маленький серовато-желтый султан, он рос и рос в полном безмолвии, и лишь несколько мгновений спустя до нас донесся несильный грохот взрыва. Султан расползался, бледнел, сквозь него уже было видно противоположный откос карьера, его жиденькая верхушка, едва достигнув одного уровня с нами, начала оседать. Опять провыла сирена, я простился со своей новой знакомой, вернулся на дорогу и снова ринулся вниз – навстречу цели, навстречу новому, никогда ранее не виданному городу со старинным названием – Алексин.

Снились ли вам когда-нибудь полеты? Я-то во сне летал сколько раз – и просто по комнате, присаживаясь на шкаф отдохнуть, и низко над улицей, спасаясь от преследователей, – казалось, это так просто: небольшое усилие воли, напряжение – и ты плавно отрываешься от земли. Когда такой сон бывал утром, в полудреме, я, сознавая, что сплю, все убеждал себя, что это ведь так просто, и, снова и снова взлетая, старался запомнить, как именно это делается, с тем чтобы и наяву повторить. Но увы, когда сон уходил, наступало тусклое разочарование, – еще не вставая с постели, с унылой трезвостью я сознавал, что бесполезен опыт, который я вот только что приобрел, бессмысленно будет даже пытаться взлететь. И только когда проходило время и приходили новые сны, я опять не терял надежду: вот ведь как это делается, это же совсем просто – вот так, вот так… И, увлекшись, взлетал высоко, над городом, над улицами и площадями – сердце замирало от высоты, – и вот уже внизу проплывали холмы, поросшие лесом, поля… Впервые наяву я испытал нечто подобное, когда плавал в маске в голубовато-зеленоватой воде теплого моря. Как и во сне, внизу проплывали большие камни-скалы, поросшие водорослями, сновали рыбы, а горизонт терялся в сизой дали…

Нечто подобное снам я чувствовал и теперь, когда низвергался с горы к Алексину и к Оке, – дух захватывало от скорости и высоты, – но только это была уже настоящая явь: ослепительный свет, тугая волна встречного воздуха, дребезжание велосипеда и острое, звенящее чувство опасности.

Алексин

Можно было бы еще долго и подробно вспоминать, как спускался я по зигзагообразной, похожей на горную, дороге к Оке, к мосту, как, весь соленый от пота, купался недалеко от моста, загорал на переполненном пляже, как потом смертельно голодный въехал в Соцгородок, искал камеру хранения и столовую – сначала меня послали на железнодорожный вокзал (здесь есть одноколейная линия на Калугу), а камера хранения была закрыта на длительный перерыв, и пришлось, чтобы сократить утомительный обратный путь, перелезать по виадуку, таща в руках ставший неимоверно тяжелым транспорт, – как негде было велосипед оставить, чтобы пойти в столовую, как сделали мне замечание какие-то подвыпившие мужички из Соцгородка за то, что вот я, мол, по их приличному городу езжу в таких неприлично коротких штанах («Вы что, из Прибалтики приехали? – с сарказмом спросил один. – У нас здесь без штанов не ходют…»), как не разрешили мне остановиться на одну ночь в каком-то рабочем общежитии – даже велосипед на час не дали поставить, – как сжалилась надо мною одна молодая некрасивая женщина, что гуляла с ребенком: сказала, что присмотрит за велосипедом, пока я в столовую пойду… И как, когда я пришел наконец в столовую, она оказалась закрытой, а когда, расстроенный, вернулся я к женщине и начал прощаться, собираясь ехать в Алексин, на ту сторону, и там попытаться устроиться, она сказала: «Если там не найдете, приехать можете, у меня переночуете, устроимся как-нибудь, я ведь одна живу…»

Собрав последние силы, решил я все же достичь Алексина и в легком розоватом тумане усталости покатил обратно, к мосту, чтобы переехать через Оку и рискнуть подняться на крутой противоположный берег, где, по крайней мере, как сказали, есть человеческая гостиница и много столовых.

Все же сравнительно успешно я въехал