Годы учения Вильгельма Мейстера - Иоганн Гете

Однажды, когда граф вместе со всей компанией ускакал на охоту и возвращения мужчин ожидали завтра утром, баронесса придумала шутку, вполне в ее Екусе, — она обожала переодевания и являлась, на удивление обществу, то поселянкой, то пажом, то юным героем. Таким образом, она создала себе ореол маленькой вездесущей феи, которая непременно оказывается там, где ее меньше всего ожидают. Она ликовала, если ей удавалось неузнанной некоторое время прислуживать гостям или присутствовать среди них и наконец разоблачить себя тоже с помощью шутки.

Под вечер она вызвала к себе в комнату Вильгельма, са «ма занялась каким-то делом и поручила Филине подготовить его.

Он пришел и был несколько озадачен, вместо знатных дам застав в комнате ветреную девицу. Она встретила его с особого рода непринужденной благовоспитанностью, в которой успела напрактиковаться, чем и его обязала к учтивости.

Сперва она подтрунивала над удачей, которая вообще сопутствует ему, да и сейчас, очевидно, привела его сюда. Затем ласково попеняла ему за обращение, коим он все время мучил ее, порицала и винила себя самое, сознаваясь, что заслуживает такого отношения с его стороны, как могла откровеннее описала свое состояние, называя его делом прошлым, а под конец заявила, что первая презирала бы себя, если бы не была способна перемениться и стать достойной его дружбы.

Вильгельм был озадачен этой тирадой. Слишком мало зная свет, он не успел убедиться, что самые легкомысленные люди, не могущие исправиться, частенько горячее всего обвиняют себя, охотно и чистосердечно признаются и каются в своих поступках, хотя ни в малейшей степени не способны сойти с того пути, куда увлекает их натура, чью власть они не в силах одолеть. Поэтому он не мог упорствовать в суровости к миловидной грешнице, вступил с ней в беседу и услышал от нее предложение сделать сюрприз красавице графине, устроив какой-то странный маскарад.

У него возникли на этот счет сомнения, которых он не утаил от Филины, но вошедшая в эту минуту баронесса не дала ему времени для колебаний и увлекла его за собой, уверив, что надо спешить.

Уже совсем стемнело, когда она ввела его в гардеробную графа, велела снять кафтан и облачиться в шелковый графский шлафрок, надела на него колпак с красной лентой, повела его в кабинет, сказала, чтобы он сел в большое кресло и взял книгу, сама зажгла аргандову лампу,[30] стоявшую перед ним, научила, что ему делать, какую роль играть.

Графине доложат, что ее супруг внезапно воротился в дурном расположении духа; она поспешит к нему, несколько раз пройдется взад-вперед по комнате, затем присядет на ручку кресла, обнимет мужа за плечи и заговорит с ним. Вильгельму надлежит как можно дольше и лучше играть роль супруга; когда же настанет время открыться, он должен вести себя покорно и галантно.

Вильгельму было крайне неловко в этом нелепом обличье; предложение огорошило его, а осуществление опередило всякие возможности раздумья. Баронесса вышмыгнула из комнаты, прежде чем он сообразил, сколь опасно его положение. Он не лукавил перед самим собой, не отрицал, что красота, молодость и очарование графини оказали на него некоторое действие; но, будучи по натуре далек от пустого волокитства и по убеждениям своим не способен проявить малейшую предприимчивость, он испытывал в эти минуты немалое замешательство. Страх не успеть в милостях графини или добиться слишком легкого успеха был в нем одинаково велик.

Все женские чары, когда-либо пленявшие его, предстали вновь его воображению. В утреннем неглиже являлась перед ним Мариана и молила не забывать ее. Привлекательность Филины, ее красивые волосы и вкрадчивые повадки вновь волновали его после недавней встречи; но все это отступало назад, уходило в подернутую дымкой даль, когда ему представлялся благородный цветущий облик графини, чья рука через несколько минут обовьется вокруг его шеи, чьи невинные ласки должны найти у него ответ.

Он, разумеется, не подозревал, каким непредвиденным образом будет выведен из столь щекотливого положения. Как же был он изумлен и как испуган, когда за его спиной отворилась дверь и он с первого, украдкой брошенного в зеркало взгляда явственно увидел графа, который вошел со свечой в руке. Колебания, что делать, — сидеть ли или вскочить, бежать, признаться, отрицать или просить прощения, — длились считанные секунды. Граф, застывший на пороге, отступил назад и беззвучно закрыл за собой дверь. В тот же миг из боковой двери выскочила баронесса, погасила лампу, рванула Вильгельма с кресла и увлекла его за собой в гардеробную. Быстро скинул он шлафрок, который тут же был водворен на обычное место. Баронесса схватила одежду Вильгельма и вместе с ним через несколько комнат, коридоров и закоулков добея; ала до своей спальни, где, отдышавшись, рассказала ему, что она отправилась к графине сообщить вымышленное известие о прибытии графа. «Я уже знаю об этом, — ответила графиня. — Что такое могло случиться? Только что я видела, как он въезжал в боковые ворота». Баронесса в испуге тотчас бросилась за Вильгельмом в покои графа.

— К несчастью, вы опоздали! — воскликнул Вильгельм. — Граф до вас побывал у себя в кабинете и увидел, что я там сижу.

— Он вас узнал?

— Не знаю, он видел меня в зеркале, как и я увидел его, и прежде чем я разобрал, призрак ли это или он сам, он шагнул назад и захлопнул за собой дверь.

Замешательство баронессы возросло, когда слуга пришел звать ее и сообщил, что граф находится у своей супруги. С нелегким сердцем отправилась она туда и нашла графа притихшим и сосредоточенным, а в речах более кротким и приветливым, нежели обычно. Она не знала, что и думать. Разговор шел об охотничьих приключениях и причинах его преждевременного приезда домой. Обе темы вскоре иссякли. Граф умолк, и баронесса была озадачена вконец, когда он осведомился о Вильгельме и попросил позвать молодого человека, чтобы тот почитал им вслух.

Вильгельм, успевший одеться в спальне баронессы и до некоторой степени успокоиться, не без тревоги явился на зов. Граф протянул ему книгу, из которой, он не без смущения принялся читать повесть с приключениями. Голос у него срывался и дрожал, что, по счастью, соответствовало содержанию повести. Граф несколько раз знаками выражал удовольствие и, отпуская нашего друга, особливо похвалил выразительность чтения.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вильгельм успел прочитать всего несколько пьес Шекспира и так был ими потрясен, что не мог читать дальше. Вся душа всколыхнулась в нем. Он стремился поговорить с Ярно и не находил слов, чтобы выразить благодарность за доставленное наслаждение.

— Я предвидел, что вы не останетесь равнодушны к высоким достоинствам удивительнейшего и замечательнейшего из всех писателей.

— О! — воскликнул Вильгельм. — Не припомню, чтобы какая-либо книга, или человек, или случай из жизни оказали на меня столь же сильное действие, как великолепные творения, с коими я познакомился благодаря вашей доброте. Они как бы созданы небесным гением, который нисходит к людям, дабы нечувствительно открыть им глаза на самих себя. Это не сочиненные стихи! Когда их читаешь, кажется, будто стоишь перед раскрытыми, потрясающими душу книгами судьбы, в которых бушует ураган кипучей жизни, с неукротимой силой перелистывающий страницы. Я до такой степени поражен, так выведен из равновесия этой сил ой. и нежностью, мощью и покоем, что жду не дождусь того часа, когда я вновь буду в состоянии возобновить чтение.

— Браво! — воскликнул Ярно, пожимая руку нашему другу. — Я этого и добивался, и последствия, надеюсь, не замедлят сказаться.

— Мне хотелось бы, — подхватил Вильгельм, — открыть вам то, что сейчас творится во мне. Все мои предчувствия касательно человечества и его судеб, которые с юности неосознанно сопутствовали мне, все их нахожу я в пьесах Шекспира осуществленными и разъясненными. Кажется, будто он раскрыл нам все загадки, но при этом нельзя указать, где именно поставлено решающее слово. Люди у него как будто обычные дети природы, и все же это не так. В его пьесах эти загадочные и многоликие творения природы действуют так, словно они часы, в которых циферблат и корпус сделаны из хрусталя; согласно своему назначению они указывают бег времени, а нам видны колеса и пружины, движущие ими. Короткий взгляд, брошенный мною в шекспировский мир, более чем что-либо побуждает меня поскорее внедриться в мир действительный, смешаться с потоком судеб, предопределенных ему, и когда-нибудь, если мне посчастливится, зачерпнуть в необъятном море живой природы несколько кубков и с подмостков театра излить их на алчущих зрителей моей отчизны.

— Как радует меня состояние духа, в котором я нахожу вас, — сказал Ярно и положил руку на плечо взволнованного юноши, — не бросайте намерения перейти к деятельной жизни и торопитесь с толком употребить отпущенные вам счастливые годы. Я от всего сердца постараюсь помочь вам, если это будет в моих силах. Я не успел спросить вас, как вы попали в эту компанию, для которой заведомо не были ни рождены, ни воспитаны. Но я надеюсь, да и вижу, что вы очень не прочь избавиться от нее. Я понятия не имею о вашем происхождении и ваших семейных обстоятельствах; решайте сами, что именно вам желательно доверить мне. Я же скажу вам одно: мы живем в военное время, когда возможны стремительные перемены судьбы; ежели есть у вас желание отдать ваши силы и способности на службу нам, ежели вы не боитесь трудов, а в случае чего не убоитесь и опасности, то у меня есть сейчас возможность устроить вас на такую должность, на которой сколько б ни побыли, вы в дальнейшем об Этом не пожалеете.