Морской узел - Андрей Дышев

Не знаю, кто как, я а предпочитаю ездить с молчаливым водителем. На этот раз мне не повезло. Молодой человек сделал погромче радио, по которому выступал кандидат в мэры Сичень, явно призывая меня послушать бесконечные обещания, а потом вместе их обсудить. Я, конечно, не стал слушать торопливую и путаную речь, а начал думать о том, как бы аккуратнее подать себя Ирине, чтобы не слишком ранить ее психику… Ее обязательно надо подготовить. Надо посеять в ее душе сомнение по поводу моей безвременной кончины. Но как это сделать?

Тут мне пришла в голову простенькая идея, которую я немедленно осуществил. Вынул из кармана мобильный телефон, набрал ее номер и с трепетным волнением стал слушать гудки. Сомнение, которое я собирался посеять в ее душе, должно было дать могучие всходы, причем немедленно. Во-первых, на дисплее ее телефона высветится мой номер. А во-вторых, она обязательно узнает мой голос.

И вот гудки оборвались, и я услышал ее голос – слабый, бесцветный, «простуженный», что случается от долгих слез. В груди у меня что-то болезненно сжалось. Я чуть не закричал: «Ирина, милая моя! Прости за что, что я так жестоко обманул тебя!» Но такое откровенное воскрешение было бы равносильно разорвавшейся бомбе. И я произнес нечто загадочное:

– Не верь тому, что ты сегодня видела. Даже очевидное можно ставить под сомнение…

И тотчас отключил связь. К вечеру мои слова произведут в душе Ирины необходимую работу. Я спущусь на подготовленную почву. Может быть, почва будет настолько хорошо подготовлена, что Ирина, открыв мне дверь, устало вздохнет, покачает головой и скажет: «Ну прямо как ребенок! Вацура, хватит изображать из себя покойника! Мне все равно не страшно, потому что я обо всем давно догадалась!»

– Это вы правильно подметили, – сказал водитель, убавляя звук радио и включая стеклоочистители – пошел сильный дождь. – Все надо ставить под сомнение. Любые догмы, любые вечные истины… Вы, прошу прощения, верующий?

Я пожал плечами, и это был совершенно искренний и точный ответ.

– Вот и замечательно, – непонятно чему обрадовался водитель. – Вот и прекрасненько! Вы еще не определились, вы терзаетесь сомнениями, значит, вам легче будет войти в наш Храм.

– В какой это «ваш Храм»? – без особого любопытства спросил я.

– Храм Единого Бога, сокращенно – ХЕБ, – с некоторым удивлением ответил водитель. – Вы не могли не слышать о нем. Возведение этого Храма станет самым важным событием в истории человечества. Надеюсь, вас не надо убеждать в том, что причина всех войн и конфликтов на земле состоит в том, что люди и народы разобщены, они верят в разных богов!

Он довольно долго говорил о необходимости отказаться от религиозного фундаментализма, о единой вере, которая спасет человечество, о том, что жить и молиться богу надо всем вместе, и делать это легко, празднично и весело, не отягощая себя ненужными запретами и моральными нормами. Бог дал нам жизнь для того, сказал он, чтобы мы наслаждались ею, а не отказывались от ее радостей. В конце своей многословной и торопливой проповеди, дабы я лучше усвоил все услышанное, он привел метафорический пример:

– Что бог нам дает, то надо брать. Представьте себе, что вас пригласили на торжество, хозяева дома постарались, чтобы вам угодить, чтобы вас вволю накормить и повеселить, а вы, придя к ним домой, отказываетесь кушать угощения, не хотите смеяться, слушать музыку и танцевать. Хозяева обидятся на вас. Так и бог обижается на нас, если мы отказываемся от его даров.

– Это о каких дарах вы говорите? – уточнил я, с неохотой ввязываясь в дискуссию. – О проститутках, из-за которых в центре пробки, и не пройти и не проехать? О семьях без границ, где меняются парами?

– Ну и что? – с достоинством возразил водитель и стал запальчиво убеждать: – Главное, что никто никого не убивает, не бьет, не режет… Церковь много веков называла супружескую измену пороком. А мы пересмотрели эту догму и сказали: это не порок, а благо! И вы посмотрите, как расслабились люди! Как потянулись друг к другу! Как они скинули с себя маски лицемерия и ханжества! Они поняли, что семья – это маленькая тюрьма, она не нужна. Так будет и с верой, поверьте мне! Люди всех вероисповеданий выкинут на свалку затхлые книги, написанные пророками, апостолами, мудрецами – этими злодеями, которые раскололи мир.

– Да не старайтесь вы так! – мягко упрекнул я водителя. – Меня тяжело переубедить. Я не собираюсь отказываться от догм, которые принимаю. Например, я хочу, чтобы моя любимая женщина принадлежала только мне. И никогда я не пойду молиться в ваш ХЕБ.

– Но почему? Разве это не прекрасно, когда…

– Я считаю, что храм – это не место, где можно пересматривать догмы, – возразил я. – Храм, по-моему, это диктатура заповедей. И каждый народ пусть сам решает, каким заповедям следовать.

– Вот вы как! – скривил губы водитель и покачал головой, но я уже отвернулся и стал смотреть в окно.

Навстречу нам, сверкая проблесковыми маячками, мчалась милицейская машина. «Всем стоять! – несся грубый крик из динамиков. – Всем на обочину! Пропустить колонну!»

Мой водитель съехал с дорожного полотна и заглушил мотор. Мимо нас прошмыгнули еще две милицейские машины, а следом за ними потянулась колонна грузовиков с оцилиндрованным брусом, досками, рейками, металлическими уголками, трубами и прочим строительным материалом. Тяжелые, с зажженными фарами, грузовики медленно взбирались на подъем, и вокруг нас клубами поднимался дым выхлопов.

– К детскому празднику готовятся, – сказал водитель. – Говорят, на центральном причале построят целый город. Будет грандиозное представление. Спасибо Сиченю, это все он финансирует.

«Рено» дрожал, когда мимо проезжал очередной грузовик, брызги из-под колес жесткими плевками хлестали по ветровому стеклу. Замыкал колонну бортовой «ЗИЛ», на кузове которого покачивалась гигантская черная голова какого-то отвратительного монстра с рогами. Наверное, это чудище будет украшать аттракцион вроде «Замка страха».

Оставшуюся часть пути до Приморского мы ехали молча. Этот поселок и в хорошую погоду вызывал у меня тоску. Сейчас же хотелось разве что завыть, чем, кстати, и занималась тощая собачонка, которая стояла на крутом берегу и подставляла узкую морду ветру. Я прошел вдоль моря по мокрому пляжу, на котором был раскидан плавучий мусор. Море отряхивалось, скидывая на берег белые и гладкие, как кости, сучья деревьев, мутные пластиковые бутылки, шприцы, пляжные тапочки – все то, что не растворялось и не тонуло. Мне стало зябко и неуютно. Небо и море передразнивали, пародировали друг друга: оба стали грязно-серыми, беспокойными. «А ты можешь так?» – спрашивало небо и опускало косматую рваную бороду, которая едва не доставала до воды. «А ты попробуй сделать так!» – отвечало море и неожиданно ударяло в прибрежные камни, запуская в небо веер брызг.

Причал был хлипким, проржавевшие опоры подкосились и от каждой волны раскачивались и жалобно скрипели. Я прошелся по причалу, не обращая внимания на большие лужи, покрытые морщинками дрожи. Отсюда были видны лишь истерзанные вечной сыростью лодочные гаражи да треугольные крыши какой-то дешевой базы отдыха.

Я пошел на базу. Сначала она показалась мне необитаемой, и по пустырю, который по кругу обступили фанерные домики, бродили только собаки. Потом я увидел двух женщин. Они стирали белье под закопченной крышей летней кухни, гремели алюминиевыми тазами, с шумом набирали из крана воду. Я подошел, постоял немного у гудящего примуса, протянув к нему холодные ладони. Потом спросил: не видели ли они у причала яхту? Женщина в синем домашнем халате, ловким и сильным движением выкручивая белье, ответила, что на море вообще не ходит. А другая – некрасивая, тощая – широко улыбнулась и сказала, что яхт тут как собак нерезаных, все не запомнишь… Должно быть, под яхтами она подразумевала лодки, баркасы и даже надувные матрацы.

Я поплелся к лодочным гаражам без всякой надежды что-либо узнать. Почти все гаражи были наглухо заперты, и замки в засовах так проржавели, что их легче было сорвать монтировкой, чем открыть ключом. Волны перекатывали через терракотовые от ржавчины тележки, намертво приросшие к рельсам. На металлических платформах зияли дыры, проеденные солью.

Я постоял немного, вздохнул и уже хотел было вернуться к причалу, как вдруг заметил всполохи света, пробивающиеся из дверной щели гаража. Подошел к двери, потянул ее на себя и сразу почувствовал прогорклый запах жженого металла. Спиной ко мне стоял мужчина в синей спецовке, в железной сварочной маске и с электродом в руке. Почувствовав сквозняк, он обернулся, сдвинул маску на затылок и крикнул:

– Осторожнее, там провод! И дверь закрывай!

Он словно знал, кто я и зачем пришел, но не стал из-за меня отрываться от работы и снова склонился над черным днищем моторной лодки, лопнувшей по центральному шву. Затрещали электрические разряды, ослепительный огонь осветил мрачное нутро гаража. Словно хирург, мужчина сшивал рану на брюхе лодки, заливал ее горячим металлом, оставляя серебристый рубец.