Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неподалеку он увидел их соседа, доктора Барри, их взгляды встретились, и тот со своей обычной назойливостью воскликнул:
— Поздравляю, Морис, ты сегодня триумфатор! Убедительно! Я пью за твой успех эту чашу исключительно мерзкого чая. — И, осушил «чашу» до дна.
Морис рассмеялся и подошел к нему, испытывая легкое чувство вины — совесть его была нечиста. В начале семестра доктор Барри попросил его взять под крылышко своего племянника, школьного новобранца, но Морис не сделал для мальчишки ровным счетом ничего, как-то душа не лежала. Сейчас он вполне осознавал себя мужчиной, а тогда… жалко, что не хватило духу выполнить такую простую просьбу.
— Ну, каким будет следующий шаг в твоей триумфальной карьере? Кембридж?
— Говорят, что да.
— Говорят? А ты что скажешь?
— Не знаю, — признался герой дня с обезоруживающей улыбкой.
— А после Кембриджа? — допытывался доктор Барри. — Биржа?
— Наверное… бывший партнер отца намекнул: если все пойдет хорошо, возьму тебя к себе.
— Бывший партнер отца возьмет тебя к себе — а потом? Красавица жена?
Морис снова засмеялся.
— Которая произведет на радость всему миру Мориса Третьего? И потом старость, внуки и заключительный аккорд — маргаритки. Так ты понимаешь карьеру? Лично я понимаю ее иначе.
— А как, доктор? — спросила Китти.
— Помогать слабым, милая моя, и наставлять на путь истинный заблудших, — откликнулся тот, окидывая ее взглядом.
— Ну, тут вас любой поддержит, — вступила жена заведующего пансионом, и миссис Холл с ней согласилась.
— Э, нет, не любой. Да и сам я такой только на словах… вот не ищу же я сейчас своего Дики, а наслаждаюсь праздником вместе с вами.
— Приведите вашего чудесного Дики, я хочу с ним поздороваться, — попросила миссис Холл. — А его отец тоже здесь?
— Мама! — прошипела Китти.
— Именно. Мой брат умер в прошлом году, — напомнил доктор Барри. — У вас это просто вылетело из головы. Морис, наверное, полагает, что военные упражнения делают человека здоровее, но с моим братом вышло иначе. Снаряд угодил ему в живот.
С этими словами он ушел.
— По-моему, доктор Барри стал уж слишком язвительный, — заметила Ада. — Это он от зависти.
Она была права: доктор Барри, в свое время бывший героем-любовником, выход на сцену нового поколения переживал болезненно. К несчастью, Морису пришлось столкнуться с ним еще раз. Он прощался с женой заведующего пансионом — эта видная женщина к старшеклассникам относилась с большой симпатией. Они обменялись теплым рукопожатием. Повернувшись, чтобы уйти, он услышал голос доктора Барри:
— Ну-ну, Морис, молодость неостановима — и в любви, и на войне.
— Вы о чем, доктор Барри?
— Ах, молодежь, молодежь! Вам нынче палец в рот не клади. Ты не понял, о чем я? О том, что интереса к юбкам стесняться нечего. Не надо себе лгать, молодой человек, держись открыто. Ничего плохого ты не совершаешь. Открытая душа — это душа самая чистая. Я медик, немало пожил на свете, так что можешь мне верить. Мужчине, рожденному женщиной, нужна женщина, иначе род человеческий вымрет.
Морис посмотрел вслед жене заведующего и внезапно переполнился отвращением к ней, покраснел как рак — ему вспомнились рисунки мистера Даси. Откуда-то из глубин души всплыла неосознанная тревога, ни с чем не сравнимая печаль, неуклюже всколыхнула поверхность — и снова улеглась на дно. Откуда взялась эта тревога, каковы ее истоки — об этом он себя не спросил, ибо его час еще не настал, но в намеке таилось нечто устрашающее… и хотя он был героем, ему захотелось снова стать маленьким мальчиком и брести вдоль бесцветного моря будто в полусне. Доктор Барри продолжал вразумлять его и на правах старого и доброго соседа рассказал много такого, от чего у Мориса стало муторно на душе.
5Он выбрал колледж, который облюбовали его школьный приятель Чэпмен и еще несколько выпускников Саннингтона, в результате за первый год учебы в университете никаких особых перемен в жизни не ощутил. Он вошел в клуб саннингтонцев, они вместе играли, постоянно встречались за чаем и ленчем, обменивались только им понятными шутками и говорили на своем жаргоне, сидели рядышком в зале и всей оравой ходили по улицам. Иногда они напивались, и тогда кто-то заводил хвастливый рассказ о победах над женщинами, полный таинственных недомолвок. Однако кругозор их не выходил за рамки школьного, многие так и прожили с ним всю жизнь. Они не враждовали с другими студентами, но держались слишком тесной группой, а популярность так не завоевать. Выйти на ведущие роли им мешала и собственная посредственность, к тому же не было смысла сходиться ближе с ребятами из других привилегированных школ — зачем? Мориса такой расклад вполне устраивал. От природы он был ленив. И хотя все проблемы остались при нем, новых не прибавилось, а это уже кое-что. Завеса тайны пока не приоткрывалась. Плотские мысли его тревожили гораздо реже. Он просто стоял в темноте, не пытаясь ничего нашарить, не пытаясь идти на ощупь, словно такое пассивное стояние и было целью, венчавшей столь долгую и болезненную подготовку тела и души.
На втором году учебы с ним произошли перемены. Он уже совсем освоился в колледже, новая обстановка его больше не угнетала. Дни он проводил как и прежде, но по вечерам наступала другая жизнь. Еще на первом курсе он сделал важное открытие: взрослые ведут себя друг с другом вежливо, если, конечно, у них нет оснований вести себя как-то иначе. Однажды к нему в берлогу нагрянули третьекурсники, и он уже приготовился, что вот сейчас они начнут бить тарелки и издеваться над фотографией его мамы. Он даже настроился было поквитаться: вот погодите, наступит день, и я перебью всю посуду вам. Однако ребята вели себя вполне пристойно, и терять время на сведение счетов не пришлось. А преподаватели, те и вовсе отличались безупречными манерами. Морису всегда хотелось, чтобы обстановка вокруг него была спокойная, чтобы и сам он мог благодушествовать. Быть жестоким и грубым удовольствия ему не доставляло. Такое поведение противоречило его природе. Но в школе выбирать не приходилось — прояви он слабость, его бы просто затюкали. А в университете, где поле битвы куда обширнее, наверняка придется здорово огрызаться и кусаться.
Он стал совершать одно открытие за другим. Оказалось, что его окружают самые что ни на есть живые существа. До сих пор люди в его сознании были лишь плоскими картонками, вырезанными по шаблону (сам он только притворялся таковым). Но, бродя вечерами по дворикам студенческого городка и заглядывая в окна, он видел: кто-то поет, кто-то ссорится, кто-то читает книгу. И как-то само собой на Мориса снизошло озарение: а ведь у каждого из них своя жизнь, каждый полон чувств, как и он сам. Со времен школы мистера Абрахамса он никогда не жил в открытую и проповедь доктора Барри отнюдь не воспринял как руководство к действию. Однако понял: обманывая других, он обманывал себя и ошибочно принимал однокашников за пустышки, ибо хотел, чтобы такую же пустышку они видели в нем. Ничего подобного, у каждого из них был свой внутренний мир. «Господи, но ведь не такой, как у меня!» Когда до сознания Мориса дошло, что другие люди — живые существа из плоти и крови, гонора у него мгновенно поубавилось, он ощутил себя грешником: да во всем мироздании не найти столь черствую личность! Не удивительно, что он прикидывался картонной фигуркой — стань его истинная природа явной, его бы с позором вышвырнули за пределы Вселенной. Господь, будучи явлением высшего порядка, его не беспокоил. Куда страшнее было порицание со стороны, скажем, Джои Фетерстонхоу, который обитал этажом ниже, а Ковентри был горше любого ада.
Вскоре после этого открытия он оказался на ленче в обществе мистера Корнуоллиса, их декана.
Гостей было еще двое: Чэпмен и бакалавр-гуманитарий Рисли из колледжа Тринити, родственник хозяина, — темноволосый брюнет с жеманными манерами. Когда их знакомили, он напыщенно расшаркался, а в разговоре никому не давал вставить и слова — то и дело по-дамски чем-то восторгался. Чэпмен, выразительно посмотрев на Мориса, скривил нос, приглашая осадить выскочку. Но Морис решил подождать. Желание обижать людей у него появлялось все реже, и вообще не ясно, так ли ему омерзителен этот Рисли. Хотя… Чэпмен тем временем решил начать атаку сам. Выяснив, что Рисли обожает музыку, он начал его подкалывать:
— Нам, простым смертным, этого не понять.
— А я себя таковым и не считаю!
— Вот как! Тогда нижайше прошу прощения.
— Будет вам, Чэпмен, не портите себе аппетит, — вступил мистер Корнуоллис, который уже понял: за ленчем скучать ему не придется.
— Боюсь, я уже его испортил мистеру Рисли. У него от моих простецких разговоров перестал выделяться желудочный сок.
Они сели за стол, и Рисли, хихикнув, повернулся к Морису.
- Костер на горе - Эдвард Эбби - Современная проза
- На том корабле - Эдвард Форстер - Современная проза
- Фарос и Фариллон - Эдвард Форстер - Современная проза
- Мой муж – коммунист! - Филип Рот - Современная проза
- Филип и другие - Сэйс Нотебоом - Современная проза
- Время собираться - Филип Дик - Современная проза
- Добрый человек Иисус и негодник Христос - Филип Пулман - Современная проза
- По ту сторону (сборник) - Виктория Данилова - Современная проза
- Праздник похорон - Михаил Чулаки - Современная проза
- Снег, собака, нога - Морандини Клаудио - Современная проза