Круговерть бытия - Александр Дорнбург

нос кинжалы. Я прирос к земле. В голове – пустота. Настал хаос. Сопровождающие меня турки растерялись, и уже были готовы выдать меня с потрохами этим дикарям.

Спас меня русский дезертир, курносый Сусанин, которой и был причиной моего пленения. Свою добычу он не хотел отдавать никому. Он обратился к полукровкам, которым, по видимому, обещал дать свою рекомендацию в отряд удалого Николай-бека.

— Другие наибы трусы, по-волчьи норовят, цапнуть да тягу, а Николай-бек как пойдет в набег, так только держись. Никто столько добычи не привозит, как он. Храбрей и удалей его во всем Подунавье нет!— активно улещивал дезертир полукровок.

Красноречиво! Так что они перешли на его сторону и признали своим главарем.

Так что мой конвой разделился, четверо "русских" против четверых "турок". Затем дезертир обратился к оставшейся части своего отряда и запугал наших турок гневом Николай-бека. Насколько я понял эту тарабарщину, он обещал им, что Николай-бек непременно вытрясет именно с них причитающиеся его людям с моего выкупа полторы тысячи серебряных рублей. Да еще и с процентами.

Сплотив наш отряд, дезертир толчками и угрозами отогнал халявщиков-татар, криками, что пусть, мол они своих пленников захватят , а только потом их и режут. А на чужой каравай - рот не разевай! Николай-бек с них строго спросит, если с его пленником что-то случится. Сам виновных кастрирует и в Стамбул продаст в качестве евнухов.

Глава 14

Рыча от досады, как дикие звери, татары в смятении вынуждены были отступить. Словно бы им в штаны насовали горячих булыжников.

Удивительно было наблюдать за этой картиной. Скорей всего на родине этот Сусанин был в начале крепостным крестьянином, а потом рядовым солдатом. То есть молчаливым рабом, не смеющим сказать поперек никому лишнего слова. Низших по рангу у нас в стране не то, чтобы презирали, их попросту в упор не видели.

Здесь же, на чужбине, этот беглый русский солдат оперился, почувствовал себя человеком и даже выбился у местных в какие-то авторитеты. Чудны дела твои Господи!

Впрочем, то, что от меня отогнали мужиков, не сказалось на способности женщин и детей плевать в меня и бросать разный мусор. Особенно досаждали мне дети. Не пожелал бы такого своему злейшему врагу. Это были настоящие бешеные зверята. Моральные принципы у них полностью отсутствовали.

Они явно отринули прочь все оковы гуманизма, и поэтому потом и не могли требовать применения таких же правил и по отношении к себе. Так что, если и были у меня минуты сожаления из-за того, что нам пришлось убить внука пастуха, то они испарились довольно быстро.

Скоро я уже вспомнил эксцентричную библейскую историю о том, как какой-то пророк вызвал против подобной своры "детишек" медведицу с медвежатами, которые и разорвали охальников. Но сколько я не молился богу, звери лесные отчего-то не пришли мне на помощь. К счастью, сопровождавший меня конвой решил не ночевать в ауле, а только приобрести продуктов и стать лагерем дальше по дороге.

Уж полночь миновала, когда мы остановились на ночевку. Кормить меня никто не стал. А я так ожидал, что меня начнут угощать «стейком по-татарски» под соусом тартар, но тщетно. Соуса тартар здесь нет и в помине. Поэтому я сразу уснул. Надо сохранять силы, насколько это возможно.

Снился мне кошмар. Во сне ко мне явился Бюрюков и убитые казаки. Они пожертвовали собой, чтобы я мог уйти. И я позволил им сделать это.

— Ты думаешь, — прозвучал беззвучный вопрос урядника, — я не мог уйти? Мог. У нас с тобой лошади были еще свежие, а до Дуная оставалось немного, но я остался, так как видел, что ни моим односумам, ни тем паче Шевелеву на его хромом коне не ускакать от погони; и я, остался, а ты вот ускакал, но пользы тебе от этого не вышло никакой.

— Никакой, — согласился я , — лучше бы я остался с вами, смерть легче, чем то, что я испытываю теперь.

— Верно. Зачем же ты уехал?

— Вы же уговорили меня. Я думал спастись самому, спасти и вас, вернуться назад с казаками и прогнать татар.

— И ты мог это сделать, если бы не был так непозволительно глуп. Где были твои глаза, как мог ты попасться в такую дурацкую ловушку? Если бы ты не послушался голоса этого мерзавца, беглого русского солдата, ты легко бы нырнуть и уплыть. Стрелять бы они в тебя вблизи нашего берега и казачьих постов не посмели, чтобы выстрелами не навлечь на свою голову русских, а догнать и захватить живьем ночью тоже не могли бы. Лодку же сносило течение реки. Как же ты не сообразил всего этого и сам добровольно отдался им в руки? Вот за это тебя и бьет теперь Мурад, и долго и часто будут бить и всячески унижать. Это тебе будет расплатой за то, что ты сманил нас с собой и ради своей прихоти повел на верную смерть.

Такой тяжелый сон привел к тому, что утром я никак не мог проснуться. Веки словно налились свинцом. Так и лежал как бревно без движения, с бледным, посинелым лицом, какое бывает только у покойников.

В первую минуту турки подумали, что я ночью умер. Мурад уже обнажил было кинжал, чтобы по татарскому обычаю срубить гяуру голову, с тем чтобы впоследствии украсить ею стену мечети, как вдруг я тяжело вздохнул и полуоткрыл глаза. Татарин, воплощение зла, подумал, что так я сделал специально.

— Я тебя зарежу, проклятого! — скрежеща зубами, закричал Мурад.

Такого хама я еще не встречал. Редчайший экземпляр. Клянусь, убью мерзавца!

— Что ж, пожалуй, режь, — хладнокровно возразил ему я, — только какая тебе от этого польза? За мою голову тебе не дадут и старого черствого чурека, а за живого ты можешь получить столько денег, сколько не только тебе одному, а десяти таким дуракам, как ты, никогда и не сосчитать. Я очень богат и мои деньги могут достаться тебе, если не будешь ослом!

Мне удалось довести до татарина простые