Четверть века назад. Часть 2 - Болеслав Маркевич

— Вы сказали, моя прелесть! расхохотался онъ, — именно такъ: «все и прочее»!

— И это можно, рѣшила она, — потому я у Французинки въ Москвѣ шесть лѣтъ въ обученіи находилась, и все, даже до послѣдняго почти слова, понять могу, и даже съ мусью Витторіо всегда по-ихнему говорю, и кромѣ того, все знаю насчетъ этого петербургскаго графа, что за него княжна не хочетъ идтить, а онъ все надѣется, потому княгиня имъ очень протежеруетъ, и даже съ ихнею матушкой у нихъ переписка постоянно идетъ…

— Ну вотъ, ну вотъ, все это намъ звать и нужно! вскликнулъ радостно Ашанинъ: — если какое-нибудь новое письмо получится, и что они затѣвать будутъ…

— Читать я сама по-французскому не обучена возразила Lucrиce, — а что княгиня безпремѣнно станутъ объ этомъ съ мусью Зяблинымъ разговаривать, и я всегда это услышать могу.

— Прелестно! А вотъ еще что, моя красавица, еслибы нужно было, напримѣръ, княжнѣ опять письмо доставить, или отъ нея получить?

Красавица подумала.

— Отчего же, вновь рѣшила она затѣмъ, — и доставить и получить опять-таки въ нашихъ рукахъ.

— Только при этомъ такъ надо было бы устроить чтобы княжна не знала что это вы.

— И не будутъ знать. Глаша ихняя безграмотная, а я всегда вхожа въ ихъ комнаты, и могу имъ письмо на столъ положить, или взять ихнее, если напишутъ.

— Вы просто богъ Меркурій въ юпкѣ, очаровательная Лукерья! еще разъ вскликнулъ Ашанинъ, — ну, а теперь какъ же намъ собственно съ вами-то сообщеніе устроить, если увидаться или послать что нужно?

И на этотъ предметъ нашлось въ умственномъ запасѣ бывалой Lucrèce подходящее рѣшеніе:

— А у меня тутъ на селѣ родной братъ живетъ, Ѳедоръ Ильинъ прозывается, потому я сама здѣшняя, Сицковская; третья его изба справа, если изъ города примѣрно ѣхать. Такъ если что нужно, только къ нему пошлите, велите Ваську спросить: шустрый этто у него мальчикъ есть, племянникъ мой. Онъ это все сорудуетъ, если мнѣ что отъ васъ, или къ вамъ отъ меня послать… Къ вамъ въ Сашино, въ Гундуровское посылать?

— Да, я тамъ, у Гундурова…

— Ахъ, какъ этотъ самый вашъ господинъ Гундуровъ прекрасно Гамлета представляетъ! нежданно воскликнула она;- очень даже, могу сказать, обожаю ихъ за это, скажите имъ! Когда онъ этто про мать свою говорилъ что она башмаковъ еще не износила, а за другаго вышла, а самъ въ слезы, я даже убѣжала, потому у самой-то такъ и текутъ у меня, такъ и текутъ, а лакеишки-дурачье смотрятъ и смѣются… Ужъ потомъ пришла смотрѣть опять когда это они съ нашей княжной: «въ монастырь, говоритъ, ступай, въ монастырь!» А пошла-то не она, а Надежда Ѳедоровна наша, безмозглая. Стоитъ! И Lucrèce, поведя насмѣшливо взглядомъ въ сторону нашего Донъ-Жуана, прыснула еще разъ со смѣху. — А что они, пріятель-то вашъ, въ княжну нашу очень врѣзамшись? спросила она тутъ же, — какъ вы скажете, мусью?

— Есть таки Лукерья Ильинична, есть!..

— И сейчасъ видать что настоящее это у нихъ, а не изъ-за приданаго, какъ у того, у петербургскаго-то. Хоть и холопка я, а понимать могу… Такъ вы имъ такъ и скажите, разсмѣялась она, — что отъ сердца даже желаю чтобы высватали они себѣ нашу княжну, потому ужь оченно они чувствительно этого самаго Гамлета умѣютъ играть.

«Господи, сказалъ себѣ мысленно Ашанинъ, — даже любовью къ искусству пылаютъ „сіи огромные сфинксы!“

— Восхитительная Лукерья, возгласилъ онъ, обнимая ея колѣноподобныя плечи, — добродѣтели ваши достойны всякихъ наградъ!..

— Баловникъ вы, баловникъ! залепетала она, зажмуривая отъ удовольствія свои плутоватые и сластолюбивые глазки….

XXVIII

Княжна встрѣтила Ашанина въ гостиной съ письмомъ въ рукѣ.

— Не поручите ли вы мнѣ передать имъ еще что-нибудь на словахъ? спросилъ онъ, принимая письмо и опуская его въ карманъ.

— Я написала, молвила она съ тихою улыбкой, — но вы скажите имъ какою вы нашли меня сами… Я спокойна, здорова пока, какъ видите; думаю и не отчаиваюсь, примолвила она опуская вѣки. — Да, скажите имъ что я получила вчера письмо отъ графини Воротынцевой… Мы должны были ѣхать къ ней съ maman, но она вдругъ очень скоро собралась за границу, и написала мнѣ очень милое, симпатичное письмо на прощанье, въ которомъ также проситъ меня передать много очень дружескаго Софьѣ Ивановнѣ, и Гамлету…. Она не знала что мы уже… не видимся… заключила Лина слегка дрогнувшимъ голосомъ.

— Княжна, сказалъ Ашанинъ, — княгиня Аглая Константиновна весьма любезно пригласила меня посѣщать ее въ Сицкомъ, пока я «въ здѣшнихъ странахъ», какъ выразилась она (о томъ гдѣ эти «страны» она не справлялась, и едва ли, кажется, знаетъ что живу я именно въ Сашинѣ). Приглашеніемъ ея, я, само собою, не премину воспользоваться, и на будущей недѣлѣ пріѣду сюда опять. Но до этого, и вообще въ интервалахъ между моими пріѣздами сюда, могутъ случится какія-нибудь обстоятельства о которыхъ вы сочтете быть-можетъ нужнымъ извѣстить немедленно… Софью Ивановну. Какъ думаете вы это сдѣлать?

— Какъ сдѣлать? повторила нѣсколько удивляясь вопросу Лина: — еслибы что-нибудь такое нужное случилось, я напишу и пришлю.

— Съ кѣмъ?

— Съ кѣмъ-нибудь изъ слугъ,

— Это можетъ быть доведено до свѣдѣнія княгини.

— Такъ что-жъ такое? съ гордою интонаціей въ голосѣ проговорила княжна, — я не скрываю своихъ поступковъ; никто не можетъ находить дурнымъ что я пишу такой высокопочтенной женщинѣ какъ Софья Ивановна Переверзина.

— Да, молвилъ Ашанинъ, — но увѣрены ли вы что не подвергнете гнѣву княгини того кого вы пошлете съ письмомъ?.. Увѣрены ли вы, примолвилъ онъ понижая голосъ, — что не дано какого-нибудь приказанія по дому насчетъ такихъ возможныхъ писемъ вашихъ въ Сашино?…

Лина не отвѣчала, и все лицо ея покрылось краской стыда отъ мысли что ея мать дѣйствительно была способна отдать «по дому» подобныя приказанія…

— Я нашелъ средство, княжна, продолжалъ между тѣмъ уже нѣсколько таинственно Ашанинъ, — избавить васъ отъ всякой заботы относительно доставки вашихъ писемъ, если понадобится вамъ писать.

— Что такое? Она внимательно глянула на него.

— Очень просто: напишите, положите письмо въ конвертъ съ адресомъ и оставьте на вашемъ столѣ. Оно будетъ доставлено по назначенію въ тотъ же день.

— Какимъ-же образомъ? не доумѣло спросила княжна.

Онъ засмѣялся:

— Это мой секретъ, — секретъ романа, примолвилъ онъ весело.

Она слегка нахмурилась и закачала головой.

— Я романовъ и всѣ эти таинственныя средства не люблю, сказала она, — и надѣюсь что не буду въ необходимости прибѣгать къ нимъ.

— Но не забудьте ихъ въ случаѣ надобности, отвѣтилъ на это Ашанинъ, кланяясь и протягивая руку проститься съ нею.

— Прощайте, Владиміръ Петровичъ… Вы дядю не видали? спросила она вдругъ.

— Нѣтъ, мнѣ говорили, онъ уѣхалъ верхомъ…

— Я его совсѣмъ не вижу, кромѣ какъ за столомъ, словно вырвалось у нея. Она тутъ же умолкла и слабо улыбнулась…

Ашанинъ поклонился еще разъ и вышелъ.

— А теперь въ городъ! сказалъ онъ кучеру, садясь въ Гундуровскую коляску, предовольный тѣмъ какъ успѣлъ онъ «устроить почту» между Сицкимъ и Сашинымъ и отвлечь «бриганта» отъ союза съ «противною стороной». Все это великолѣпно устроилось, говорилъ онъ себѣ, и мысли его обратились теперь опять къ предмету личной его заботы — Ольгѣ Акулиной, и къ шансамъ увидаться съ нею въ городѣ.

Доѣхавъ туда онъ прежде всего велѣлъ себя везти въ почтовую контору, гдѣ долженъ былъ получить по довѣренности посылку съ книгами на имя Гундурова, и первое лицо съ которымъ встрѣтился онъ тамъ на крыльцѣ былъ Вальковскій.

— Ты какъ сюда попалъ? вскрикнулъ онъ въ изумленіи. — И что съ тобой? спросилъ онъ тутъ же, замѣтивъ блѣдное, сильно разстроенное лицо «фанатика».

— Маргоренька въ гусару ушла, сейчасъ отъ Васи Тимоѳеева письмо получилъ! могильнымъ голосомъ проговорилъ тотъ, звѣрски поводя глазами, и показывая грязно-исписанный листокъ почтовой бумаги который держалъ въ рукѣ.

Ашанинъ померъ со смѣха (Маргоренька была та рябая швея которую Вальковскій готовилъ на сцену, на роли Селименъ).

— «Маргоренька къ гусару ушла!» повторилъ онъ передразнивая его, — плачь русскій театръ, плачь!

— Дуракъ! фыркнулъ ему на это «фанатикъ».

— Само собою! продолжалъ хохотать Ашанинъ; — а ты все же объясни мнѣ какъ ты очутился здѣсь?

— А такъ очутился, сердито молвилъ Вальковскій, — что уѣхали вы оттуда, изъ Сицкаго-то, съ Сережей, ничего мнѣ не сказавъ….

— Не до тебя было, братъ, не взыщи!

— Льва-то Гурыча къ тому же похоронили… Золъ я былъ какъ чортъ; въ виду ничего, а въ карманѣ ни гроша, въ Москву не съ чѣмъ вернуться… Ну и вспомнилъ я что туша эта, Елпидифоръ, звалъ меня къ себѣ сюда, говорилъ какъ-то что театрикъ можно будетъ здѣсь сварганить. А тутъ, вечеркомъ, подвода отъ него пришла за всякимъ тамъ скарбомъ что оставила Ольга Елпидифоровна. Ну, я не долго думавъ, въ телѣгу, и съ юпками ея и прикатилъ къ нимъ.