Восток - Запад. Звезды политического сыска - Эдуард Макаревич

ВОПРОС: Были ли вами приняты какие-либо меры к разоблачению роли троцкистов в деле убийства С. М. Кирова? Приняли ли вы какие-либо меры к розыску и аресту троцкистов-террористов и ограждению руководства ВКП(б) и правительства от грозившей им опасности?

ОТВЕТ: Нет, никаких мер в этом отношении я не принял и как троцкист не был в этом заинтересован. Я видел, что следствие по делам троцкистов, которое вел начальник СПО НКВД Молчанов в связи с убийством С. М. Кирова, проведено поверхностно и ничего не вскрыло. Однако никаких мер к пересмотру следственного материала я не принял, прикрыв тем самым участие троцкистов в террористической борьбе против ВКП(б) и советской власти.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ВОПРОС: На основании данных следствия мы констатируем, что вы являетесь участником контрреволюционного троцкистского заговора против советского государства. Подтверждаете ли вы это? Признаете ли себя в этом виновным?

ОТВЕТ: Да, подтверждаю. Признаю себя виновным в том, что до момента ареста я состоял участником контрреволюционного террористического троцкистского заговора, ставившего своей задачей насильственное свержение руководства ЦК ВКП(б) и советского правительства, ликвидацию колхозного строя и реставрацию буржуазно-капиталистического порядка. Я признаю себя виновным в том, что являлся участником антисоветского террористического троцкистского заговора, осуществившего злодейское убийство секретаря ЦК ВКП(б) С. М. Кирова и готовившего физическое уничтожение других руководителей ЦК ВКП(б) и советского правительства».

А 1 августа 1938 года Верховный суд СССР приговорил его «к высшей мере наказания с конфискацией имущества». Через двадцать дней приговор привели в исполнение. Спустя неделю расстреляли его супругу — Валентину Агранову.

В 1955 году Главная военная прокуратура отказала в пересмотре дела Агранова, в постановке вопроса о его реабилитации, ссылаясь на то, что он систематически нарушал социалистическую законность, когда работал в НКВД.

Агранов, как вас теперь называть?

Восемнадцать лет отдал Агранов службе политического сыска. Его усилиями был создан принципиально новый сыск — для тоталитарного государства мирного времени, в условиях классового противостояния. Дзержинский и Менжинский закладывали фундамент, механизм отрабатывал Агранов.

Его след можно найти не только в сыскной истории, но и в истории литературы и науки, в политике и во властных интригах. Весьма противоречивая натура, которая по-разному предстает в свидетельствах современников, историков и публицистов.

Бывший глава советского государства, яростный разоблачитель Сталина Никита Хрущев так писал об Агранове в своих мемуарах начала 70-х годов: шли «аресты чекистов. Многих я знал как честных, хороших и уважаемых людей... Яков Агранов — замечательный человек... Честный, спокойный, умный человек. Мне он очень нравился... был уполномоченным по следствию, занимался делом Промпартии. Это действительно был следователь!.. Он и голоса не повышал при разговорах, а не то чтобы применять пытки. Замечательный человек, твердый чекист. Арестовали и его и тоже казнили».

Убежденный ненавистник Советской России Роман Гуль в своей книге о Дзержинском, вышедшей на Западе в 30-е годы, таким видел Агранова: «При Дзержинском состоял, а у Сталина дошел до высших чекистских постов кровавейший следователь ВЧК Яков Агранов, эпилептик с бабьим лицом, не связанный с Россией выходец из Царства Польского, ставший палачом русской интеллигенции. Он убил многих известных общественных деятелей и замечательных русских ученых: профессора Тихвинского, профессора Волкова, профессора Лазаревского, Н. Н. Щепкина, братьев Астровых, К. К. Черносвитова, Н. А. Огородникова и многих других. Профессора В. Н. Таганцева, не желавшего давать показания, он пытал, заключив его в пробковую камеру, и держал его там 45 дней, пока путем пытки и провокаций не добился нужных показаний. Агранов уничтожил цвет русской науки и общественности, посылая людей на расстрел за такие вины, как «по убеждениям сторонник демократического строя» или «враг рабочих и крестьян» (с точки зрения убийцы Агранова). Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей замечательного русского поэта Н. С. Гумилева...»

А вот литератор К. Зелинский об Агранове: «Умный был человек». Английский историк Р. Конквест обращает внимание: «Агранов — закадычный друг Сталина». Историк С. Мельгунов: «Агранов, ласковый и вкрадчивый...»

После всех этих свидетельств кем можно назвать Агранова? Железным чекистом, служителем идеи, палачом, фанатиком дела, аналитиком, тонким психологом, литературоведом, мастером интриги, талантливым следователем? А может, профессионалом политического сыска сталинской эпохи?

В начале мая 1936 года, когда жизненная колея, стремительно несшая Агранова к смертельной черте, сделала остановку в Саратове, молодой талантливый поэт Павел Коган написал в Москве удивительные строки, будто посвященные этой чекистской жизни, — строки, где каждое слово живет трагедией времени. Сегодня их можно читать как поминальную надпись.

Мы кончены. Мы понимаем сами,Потомки викингов, преемники пиратов:Честнейшие — мы были подлецами,Смелейшие — мы были ренегаты.Я понимаю все. И я не спорю.Высокий век идет высоким трактом.Я говорю: «Да здравствует история!»И головою падаю под трактор34.

АГЕНТ НКВД НИКОЛАЙ КУЗНЕЦОВ

Уральское начало

Герой Советского Союза Николай Кузнецов, он же Ученый, Колонист, Кулик, Грачев, Пух, Пауль Зиберт, вошел в историю тайных операций как профессионал сыска, как удачливый разведчик и хладнокровный террорист. Он застрелил около десятка высших гитлеровских чиновников и офицеров. Ему удавалось почти все.

Уральский самородок, крестьянский сын с прусской внешностью. Прямой нос и ясные глаза придавали лицу жесткость и аристократический шарм. Ему так шли офицерские роли! Артистичная натура. Вот только что излучал доброжелательство, тепло — и вдруг выдвинутая вперед челюсть и лающий голос:

 — Альзо, нихт зо ляут, герр арцт! (Но не так громко, господин доктор!)

Партизанский врач Альберт Цесарский, пораженный такой игрой, запомнил ее на всю жизнь. То была действительно талантливая игра, постигать которую Кузнецов начал еще в 1937 году в Свердловске, когда работал на Уралмаше.

Там, среди немецких инженеров, налаживавших технологию и технику, он учился говорить на баварском, прусском, саксонском диалектах. Немецкий-то он знал со школы, но наилучшими учителями оказались немцы, что остались на Урале после русского плена, в котором оказались в Первую мировую войну. И жили они неподалеку от кузнецовского дома.

А в 1930 году после учения в лесотехническом техникуме судьба забросила Кузнецова в Кудымкар, где он оказался в земельном управлении. Должность нехитрая — лесоустроитель, а место работы — тайга. Сколько исхожено и изъезжено километров, сколько высчитано лесных запасов, сколько ночевок у костра и в летние ночи и в северную стужу — немерено, несчитано. Для тайги он стал своим.

Но край северный, коми-пермяцкий, кудымкарский, богат был не только лесами, но и ссыльными поселениями. Эсеры, меньшевики уже тогда там налаживали свою жизнь, пройдя следственными коридорами центрального ОГПУ. А окружная служба безопасности хотела знать направление мыслей у ссыльных. Кто мог войти в их круг?

Для местных чекистов девятнадцатилетний Кузнецов был находкой: ему предложили сотрудничать с ОГПУ. И он принял решение, изменившее жизнь: «Я, нижеподписавшийся гр-н Кузнецов Николай Иванович, даю настоящую подписку Коми-Пермяцкому окр. отд. ОГПУ в том, что я добровольно обязуюсь сообщать о всех замеченных мной ненормальных случаях как политического и так-же экономического характера. Явно направленных действий к подрыву устоев сов. власти от кого-бы они не исходили. О работе моей и связи с органами ОГПУ и данной мной подписке обязуюсь не кому не говорить в том числе своим родстенникам. В случае нарушения своей подписки подлежу строгой ответственности внесудебном порядке по линии ОГПУ. 10 июня 32 г.» (орфография и пунктуация первоисточника. — Э. М.)1.

У специалиста по лесному делу Кузнецова, теперь и агента Кулика, со ссыльными сложились доверительные отношения. И все их суждения, дискуссии, дрязги и ссоры скоро становились известны чекистам.

Самое значительное задание Кузнецова в 1934 году — разведка настроений у населения Юрлинского района, который незадолго до того потрясли крестьянские восстания. Что там зреет, остались ли и где осиные гнезда контрреволюции? Кузнецов (агент Колонист), к тому времени освоивший язык коми, работал под «кулака в бегах» или учителя-эсера. Чекисты вооружили его информацией об арестованных зачинщиках, сподвижником которых он и выступал в своей сыскной экспедиции. В рапорте агент Колонист отметит: «В беседе со случайными собеседниками я вел себя как лицо агитирующее крестьянство на вооруженную борьбу с Сов. власть. Для того чтобы с тем или иным кулаком беседовать и получить от него откровенные сведения Нач. Окр. Отд. тов. Тэнис меня инструктировал: осторожно выяснить классовое лицо собеседника и если он кулак и настроен а/советски, то нужно за период беседы вычерпать из него все, что он знает. Для этого не нужно стесняться в к. (надо понимать «контрреволюционных». — Э. М.) выражениях».