Я выжгу в себе месть - Диана Чайковская

какая-нибудь русалка или мавка в Лесу, а теперь спокойно перебирает чужие кости. И внутри ничего не шевелится, кроме интереса: кем было это существо, прежде чем превратилось в груду останков?

Кощей сидел рядом. Сперва они говорили между собой мало, но со временем все равно узнали друг друга неплохо. Ничего удивительного, ведь больше беседовать было не с кем. Разве что Домовой выскочит из-за угла, но он предпочитал одиночество.

– Когда ты понял, что не можешь покинуть Навь? – спросила Василика.

– Однажды, – пожал он плечами. – Попробовал, ушел далеко от дома. Сердце пропустило удар, затем еще, и так, знаешь, сжалось с болью, что стало не по себе. Чем дальше я шел, тем хуже себя чувствовал.

– И все же у тебя хватило сил вернуться, – подытожила она.

«Каково это – быть Бессмертным?» – вертелось на языке. Но Василика знала, что Кощею не понравится этот вопрос, да и ответ был ясен: тяжело. Стоило взглянуть на сутулые плечи, почувствовать усталость, и все станет понятно. Наверное, будь его воля, он вернулся бы к живым и посмотрел на изменившийся мир.

– Надо же кому-то гонять умертвий, – усмехнулся он. – Иначе к вам полезут и совсем жить не дадут.

– Ты не изменился. – Василика взглянула на Кощея. – Прошли столетия, а ты все так же жаждешь жертвовать собой, хоть и осознаешь, что никто не оценит этого.

Он нахмурился и опустил голову.

Кажется, она сболтнула лишнего, но пусть лучше так. Ягиня постоянно ругалась на молодцев, которые жертвовали жизнью зазря, ради каких-нибудь мелочей вроде зачарованных ягод или русалочьей чешуйки. Кощей от них отличался разве что сединой. Высох, постарел, но ничему не научился. Наверное, потому и не мог умереть, не пускала его Морана на ту сторону, зная, что не прошел до конца свой путь.

– Мне так спокойнее, – отозвался Кощей.

– Что, больше ничего хорошего не придумал, – зло прошипела она, – раз решил в жертвы податься?

Кажется, Василика впервые увидела его растерянным. Ее, как и Ягиню, выводили из себя подобные глупцы, отвергающие ценность собственной жизни. Раньше, когда наставница рассказывала ей о Кощее Бессмертном, она восхищалась им, теперь – хваталась за голову и чуть ли не кричала, какой же он дурак. Стоял на своем до конца, а потом сбежал и… потерялся. Вот с тех пор и топтался на одном месте, не желая ни идти дальше, ни поворачивать назад. В этом решении не было ничего мудрого – одна глупость.

Костяная фигурка развалилась окончательно. Василика встала. Чувствовала, что, если не уйдет теперь, сцепятся не на шутку, а это было бы еще глупее, ведь их двое, а тварей вокруг – целое море. Кощей так и остался сидеть у речного берега. Видимо, глубоко внутри он считал себя героем, тем, на кого следовало равняться. Да, он убил много умертвий и прочих тварей. Да, дрался он лихо, тут ничего не скажешь. Но чем больше Василика с ним говорила, тем сильнее убеждалась, что перед ней – не зрелый человек, а самый обычный молодец, которому не хватало чужой похвалы. Он думал, что заботился о мире и мир в какой-то момент позаботится о нем, подарит долгожданный покой. А может, Кощей мечтал, что к нему придет Морана и лично проводит его душу?

Василика зло усмехнулась. Никто даже не посмотрит в его сторону. Ведь если человек не может полюбить себя, то почему кто-то другой должен это сделать? Нет, это совершенно невозможно. Кощей должен был знать основы людской природы, ведь он жил так долго. Если совсем честно, то Василика представляла его мудрым, понимающим, как устроен мир и куда ведет та или иная нить. А Кощей только и делал, что убивал чудовищ, складывал кости и иногда писал письма в ожидании Врана.

Под ногами захрустели тонкие перья. Василика взглянула под ноги и поняла, что наткнулась на гнездо шептух. Слепые и голодные птицы хорошо прятались. Если дали себя обнаружить, значит, хотели этого. Надо было приготовиться к худшему. Василика достала кинжал из кармана и призвала силу.

Птицы с уханьем и рычанием вспорхнули, закружились вокруг, пытаясь вцепиться когтями в лицо. Василика упала на колени и прикрыла глаза руками. Острые когти вонзились в спину, еще одни вцепились в косу. Погибель казалась совсем близкой. К счастью, она ошиблась.

Кощей с рыком взмахнул зазубренным лезвием, и шептухи заметались в разные стороны. Тут и Василика пришла в себя и вскинула голову. Хотела сплести заклятие, но не успела – мир вокруг пошатнулся, перевернулся с ног на голову и погас. Что-то липкое утащило ее в темноту.

А самое страшное – Василика не почувствовала ничего: ни страха, ни злобы, ни сожаления.

X. Мертвая вода, живая вода

Если кто-нибудь когда-нибудь и станет его судить, то точно не девка, молодица, не знавшая толком мира. Но, как ни странно, слова Василики не задели Кощея, а лишь заставили задуматься. Сожалел ли он? Вряд ли, во второй раз поступил бы так же. Хотел уйти вместе со Смертью? Да, наверное, но никак не мог распрощаться с собственной оболочкой. Как-никак они вместе не год, не два, а несколько столетий.

Все эти рассуждения мигом вылетели из головы, когда Кощей увидел, как над Василикой закружили шептухи. Обычно птицы не нападали сами, а тут словно взбесились. Пришлось хватать меч и бежать спасать девку. Подобно стервятникам, они облепили ее со всех сторон и никак не хотели отступать. Что, хлебнули сладкой кровушки и опьянели?

– Сдурели совсем?! – выругался Кощей и взмахнул мечом, скорее чтобы отпугнуть, чем из желания поразить кого-то.

Шептухи шипели, но пятились назад. Пару крыльев он все-таки подрезал. В птичьих глазах даже сквозь бельма проступали ярость и жажда. Под ногами хрустели кости. Кощей топтал упавших птиц, зная, что других это напугает. Пусть смотрят. Твари Нави понимали только язык силы. Они боялись Кощея и уважали одновременно, и никак иначе.

Его самого облепило перьями, лезвие клинка искрило. Кощей не смотрел, куда бил. Кажется, еще пара птиц рухнула неподалеку с жалобным плачем. Остальные, завидев это, разлетелись в разные стороны. Кощей молча растоптал недобитых тварей, обтер подошву сапог о землю и взглянул на Василику. Та лежала без сознания. Хорошо хоть, речка была рядом, не придется тащить долго.

Проживи Кощей чуть меньше, он бы, наверное, растерялся, заохал, заахал, подобно девке или влюбленному молодцу, но он для этого был слишком стар. Да и чего тут ахать? Ему тоже не раз пускали кровь, однажды чуть не вывернули кишки наружу, еле спасся. С тех пор у Кощея всегда хранился