Длинная Серебряная Ложка - Кэтрин Коути

— Хвостом.

— Фроляйн Лайд, вам бы все шутить!

— Для начала, редкий ребенок может похвастаться тем, что ему разрешают есть заварные пирожные на завтрак, — усмехнулась сиделка. — Кроме того, она… как бы это сказать… ну да неважно. Просто примите ее отличие за аксиому. Сказки не изобилует объяснениями, верно? Нигде не сказано, какую именно траву мама Красной Шапочки использовала для приправы в пирожках, раз ее дочка приняла волка за женщину. Итак, вернемся к Берте. После Гамбурга карпатская деревушка показалась настоящей ссылкой. А тут еще произошло событие, которое и вовсе осложнило ей жизнь. Видите ли, она была довольно замкнутой, нелюдимой. Не знала, как общаться с людьми. Да и отец всегда говорил, что они-то на самом деле лучше всех окружающих, потому что богаче. Дескать, мораль, принципы и прочая абстракция — это так, глупости, только деньги имеют значение. Зато перед аристократами он готов был стелиться, потому что у них благородная кровь и все такое. Его всегда завораживала кровь. Берта тогда еще не понимала почему. Ну так вот, поскольку она понятия не имела, как завязать беседу, то ужасно конфузилась и от того казалась очень резкой. А потом решила, что так даже лучше, иначе над ней будут потешаться… или наоборот, скривятся от отвращения… если узнают что она не такая, как все. И… и…

— Когда она приехала в Трансильванию, что-то произошло? — пришла на помощь Кармилла.

— Ну да! Она почувствовала себя точно устрица, которую вытащили из раковины. Такой мягкой и беззащитной себя почувствовала, что ужас просто! Тогда она закрылась, раз и навсегда. И правильно сделала, потому что ведь совсем безнадежная ситуация сложилась, совсем никакой надежды на счастливый конец, — она рефлекторно потянулась к груди, но тут же опустила руку. — Но не будем сейчас об этом. Что-то я слишком все затянула. Перейдем сразу к развязке.

— Так нечестно! — возмутилась девочка.

— Я рассказчица, а значит я определяю, что честно, а что нет, — разозлилась фроляйн Лайд. Она мысленно пролистала добрую сотню страниц. Между одной из них был заложен веер. Эту страницу она пролистнула с особой быстротой.

— Ну так вот, однажды ранней весной она отправилась на прогулку — она вообще любила прогуливаться возле замка…

— Так там еще замок был! — сказала пациентка недовольно. — Вы его даже не упомянули.

— Замок как замок.

— А кто там жил?

— Кто надо, тот и жил! — фроляйн Лайд начала разочаровываться в своей затее. Но как иначе предупредить девчонку?

— Там вампиры жили? — не сдавалась Кармилла.

— Нет! Но если вы хотите, чтобы я поскорее добралась до вампиров, то извольте не перебивать.

— Просто мне не нравятся дыры у вас в сюжете, — честно призналась критикесса.

— Это у меня стиль такой. Своеобразный. И вообще, когда вы рассказывали, я же слушала.

— Да, но мое повествование было логичным.

— Не спорю, — выдохнула сиделка. — Итак, Берта отправилась на прогулку, забираясь все дальше в горы. Ей хотелось отыскать первые в этом году примулы и принести их… домой чтобы сделать гербарий. Тут разразилась снежная буря, а поскольку Берта оделась не по погоде легко, она простудилась. Когда вернулась домой, вся промокшая, у нее начался жар. Хотя ее немедленно укутали и напоили горячим липовым чаем, было уже поздно — у нее развилась пневмония. Вот и все.

— Концовка скомкана, — сказала придира. — И где обещанные вампиры?

Сиделка замолчала и опустила глаза, утюжа взглядом складки на фартуке, который она терзала последние несколько минут.

* * *

— … доктора были бессильны! Только деньги из меня тянули. Хотя если бы пришлось растолочь золото и сделать из него микстуру, я бы и тогда не поскупился. Но все впустую. Она так кашляла, казалось, вот-вот ребра сломаются.

— Но почему вы нам ничего не сказали? — спросила Гизела, взволнованная. — Мы с папой знали, что Берта больна, но не представляли, насколько серьезно!

— При всем моем уважении и к вам, и к вашему батюшке, но вы-то чем могли помочь? Кроме того, я боялся… да, именно, что он прознает и решит ее убить, прежде чем… Ох, я ведь верил, что ее можно вылечить. До последнего верил. Поэтому повез Берту на юг, к морю. Надеялся, что морская соль прочистит ей легкие. Мы отправились в Триест, куда поближе. Но в дороге дочку растрясло, так что в Триесте ей стало совсем худо. Тем не менее, смена обстановки ее взбодрила, да и новая еда пришлась по вкусу. Помню, она все время улыбалась, хотя почти не могла двигаться. Тогда я понял, что мы проиграли. Только один способ оставался, и я не мог к нему не прибегнуть. Не мог, понимаете? Хотя куда вам меня понять.

Штайнберг умолк.

Ввиду деликатности ситуации, мы ненадолго оставим наших героев и продолжим рассказ сами.

* * *

Окно виллы выходило на море, медленно темневшее в лучах заходящего солнца. Небо было усыпано закорючками чаек. Морской бриз залетел в окно и пробежался по белым муслиновым занавескам. Совсем легкий, он тем не менее заставил вздрогнуть девушку в кресле-качалке. Девушка поежилась и подоткнула плед. Она была вся в поту, поэтому от малейшего дуновения ветра чувствовала себя так, будто ее окатили ледяной водой из ведра.

— Закрой, пожалуйста.

Юноша, который что-то разглядывал в микроскоп, ловя зеркальцем последние лучи, поспешил выполнить ее просьбу. Больная благодарно улыбнулась, но поскольку даже улыбка отнимала слишком много сил, откинулась назад.

Сейчас она напоминала ожившую фотографию — кожа была желтоватой, со светло-лиловыми тенями под глазами. Влажные от пота волосы прилипли к вискам, и губы запеклись. В груди же постоянно клокотало, будто там кипел котел. Ага, если бы! Все таки котел выглядит куда пристойнее чем то, что гнездилось там на самом деле. Как-то в начале болезни она попросила брата показать, что же за микробы ее одолели. Потом раз сто пожалела. Господи, какая неописуемая гадость! С тех пор она чувствовала себя бодлеровской лошадью, внутри которой уже пирует новая жизнь[24]

— Леонард, можно тебе попросить кое о чем? — обратилась она к брату, ломая голову над тем, как бы сформулировать свою просьбу. Он переживал из-за ее болезни еще сильнее, чем она сама.

— Что-то принести?

— Нет. Знаешь, если я умру, ты не мог бы отдать мой дневник…

— Ты не умрешь! — горячо заверил ее Леонард. — Я найду лекарство! Я близок как никогда!

— Конечно найдешь. Но вдруг… если не успеешь…

— Я успею! Просто подожди еще немного. Совсем чуть-чуть. Просто дождись меня, Берта.

— Хорошо. Я постараюсь, — пообещала она и прекратила бесполезный разговор.

Между тем в комнату вошел герр Штайнберг и кивком указал сыну на дверь.

— Иди погуляй.

— Но я должен работать!

— Без возражений, Леонард.

Когда юноша, бормоча себе под нос, вышел вон, герр Штайнберг взял стул и подсел поближе к дочери.

— Я нашел того, кто тебе поможет!

— Еще один лекарь? — скривилась девушка.

— Нет, полная противоположность лекаря. Я еще вчера телеграфировал ему. Думаю, через несколько дней он будет здесь.

Тут в дверь позвонили, громко и требовательно. К досаде Штайнберга, нанятая служанка в тот день отпросилась пораньше, чтобы погулять у кумы на именинах. В доме оставались только господа.

— Кого нелегкая принесла?

— Не знаю, — сказала Берта. — Откроешь?

— Еще чего. Небось, опять шарманщик притащился.

Тем временем кто-то продолжал вызванивать веселый марш. Еще немного — и он оторвет звонок, а то и всю дверь своротит.

— Придется открыть, — сдался фабрикант. — Вот я сейчас кому-то устрою, как говорят местные, сладкую жизнь!

Воспылав желанием отвесить неизвестному наглецу пару затрещин, он решительно спустился в переднюю и распахнул дверь. И сразу же почувствовал, что в глаза ему плеснули едкой розовой краской. Проморгавшись, он понял, что краска тут не при чем. Всему виной была стоявшая перед ним женщина, а точнее — ее ярко-розовое, невероятно блудливое платье с глубоким декольте, обшитым черными кружевами. Волосы незнакомка взбила в высокую прическу с таким обилием шпилек, что ей позавидовал бы дикобраз. Лицо она густо набелила и нарумянила, а губы, и без того крупные, размалевала кармином. Черные глаза под дугообразными бровями смотрели насмешливо. Штайнберг не мог с ходу определить возраст этой особы. Наверное, что-то около тридцати.

Как оказалось впоследствии, он польстил ей лет эдак на двести.

В руках женщина держала ридикюль и маленького белого пуделя, чуть подкрашенного розовым под цвет ее платья. Глаза пуделя смотрели в разные стороны, из пасти торчал кончик языка, шерсть тоже росла как-то неровно. Казалось, его прокрутили через мясорубку, а потом собрали воедино. Не долго думая, незнакомка сунула собачку в руки оторопевшему фабриканту, после чего обернулась к извозчику и разразилась потоком брани, длинным и витиеватым, как горная река. Извозчик тоже в выражениях не стеснялся. Судя по всему, они препиралась из-за платы. Вдосталь пособачившись, женщина швырнула ему деньги и с довольным видом развернулась к Штайнбергу. Ничто так не бодрит, как хорошая склока. Ночь началась правильно.