Сын Китиары - Маргарет Уэйс

Палин поставил ногу на первую ступень, призрак кружился над ним.

– Идем, Палин, – из пустоты появилась призрачно–бледная манящая рука, – подойди ближе.

– Нет! – яростно закричал Карамон, прыгнув вперед.

– Я сделаю это, отец! – Палин шагнул выше. Карамон протянул руки, чтобы схватить сына. Послышалось магическое слово, и Карамон примерз к каменному полу.

– Ты не должен вмешиваться, – сказал Даламар сурово.

Палин оглянулся – слезы струились по лицу отца, он в бессильной ярости пытался освободиться от чар, связавших его. На секунду в сердце Палина мелькнуло предчувствие беды. Отец любит его… «Нет. – Губы Палина сжались решительно. – Тем более мне нужно идти. Я докажу ему, что так же силен, как Танин и Стурм. Я заставлю его гордиться мною, как он гордится ими. Я покажу ему, что я не ребенок, который нуждается в защите».

Даламар начал подниматься за Палином, но остановился, когда еще две пары глаз материализовались в темноте и окружили Даламара.

– Что это? – свирепо спросил Даламар. – Вы смеете останавливать меня. Хозяина Башни?

– Есть только один истинный Хозяин Башни, – тихо сказал Страж. – Тот, что пришел много лет назад. Для него ворота открыты.

Страж протянул прозрачную руку. В скелетообразной ладони лежал серебряный ключ.

– Палин! – закричал Даламар, и ярость сдавила его голос. – Не входи один! Ты ничего не знаешь о Мастерстве! Ты не прошел Испытание! Ты не можешь бороться с ним! Ты всех нас уничтожишь!

– Палин! – молил Карамон. – Палин, вернись! Как ты не понимаешь? Я так люблю тебя, сынок! Я не могу тебя потерять – так, как потерял его…

Голоса звенели в ушах, но Палин их не слушал. Он слышал другой голос, тихий, надломленный, звучавший в его сердце.

«Иди ко мне, Палин! Ты нужен мне! Мне нужна твоя помощь…»

Трепет пронизал тело Палина. Протянув дрожащую от страха и волнения руку, он взял у призрака ключ и с трудом вставил его в серебряный резной замок.

Раздался скрежещущий звук. Палин положил ладонь на дубовую дверь и мягко толкнул ее.

Для него дверь открылась.

Глава 7

Палин, дрожа от волнения, медленно вступил в лабораторию. Дверь захлопнулась, и он не без тайного злорадства понял, что Даламар остался снаружи. Раздался щелчок замка. И Палину внезапно стало жутко: теперь он был заперт один в темноте. Палин в ужасе нащупал серебряную ручку двери и отчаянно попытался попасть ключом в замок, но ключ исчез у него в руке.

– Палин! – слышал он из–за двери неясный, отдаленный крик отца. Затем послышались непонятные звуки и пение, а потом – глухой удар, словно что–то тяжелое рухнуло на дверь.

Толстая дубовая дверь задрожала, и из–под нее мелькнул свет. «Даламар пропел свое заклинание, – подумал Палин, прислонившись к двери. – А в дверь, наверное, ударил плечом отец». Ничего не случилось. Внезапно в глубине комнаты возникла светлая точка; постепенно становясь ярче, она осветила лабораторию. Страх Палина уменьшился, хотя он и понял: что бы ни делали Даламар и отец, дверь не откроется. «Что ж, – улыбнулся Палин, – впервые в жизни я делаю что–то самостоятельно, без помощи отца, братьев или учителя». Эта мысль его подбодрила. Вздохнув успокоенно и радостно, Палин огляделся.

Только дважды ему описывали эту комнату: один раз Карамон, другой раз Танис Полуэльф. Карамон никогда не говорил о том, что произошло в лаборатории, о смерти брата. Он рассказал Палину об этом лишь после долгих уговоров со стороны сына, да и то краткими, сухими словами. Лучший друг Карамона, Танис, был более многословен, но и в его рассказе был горьковато–сладкий привкус честолюбия, самопожертвования, о которых ему было трудно говорить. Однако описания Карамона и Таниса оказались точны. Лаборатория выглядела так, как рисовал ее себе Палин в мечтах.

Медленно продвигаясь в глубь комнаты, осматривая каждый предмет, Палин благоговейно сдерживал дыхание.

Ничто и никто не потревожили в течение двадцати пяти лет священный покой этого места. Ни одно живое существо не осмелилось проникнуть сюда, как и говорил Даламар. Серая пыль лежала на полу толстым слоем. Не было здесь даже мышиных следов. Гладкая, нетронутая поверхность пыли напоминала только что выпавший снег. Пыль просочилась в щели окна, но ни один паук не сплел здесь своей паутины, ни одна летучая мышь не коснулась крылом окна.

Размер комнаты трудно было определить. Сначала Палин подумал, что она маленькая, потому что находилась на вершине Башни и не могла оказаться большой. Но чем дольше он в ней находился, тем просторнее она ему казалась.

– Или это я становлюсь меньше? – прошептал он. – Я ведь не волшебник. Я здесь чужой, – промелькнула у него мысль. Но сердце ответило: «На самом деле ты ни в каком другом месте не чувствовал себя своим».

Воздух был спертым от запаха плесени и пыли. Но сквозь духоту пробивался какой–то знакомый специфический запах. Так пахли магические компоненты: «вдоль одной из стен стояли кувшины, наполненные сухими листьями, лепестками роз, разными травами и пряностями. Но чувствовался и еще какой–то запах, не такой приятный – запах разложения, смерти. Возле больших кувшинов на полу и у огромного каменного стола лежали скелеты странных, незнакомых созданий. Вспомнив рассказы о дядиных экспериментах по созданию жизни, Палин мельком взглянул на скелеты и отвернулся. Он внимательно осмотрел каменный стол, рунические надписи на его полированной поверхности. Неужели этот стол в самом деле был поднят со дна моря, как гласит легенда? Пальцы Палина любовно пробежали по пыльной поверхности стола, оставляя петлистый след. Рука прикоснулась к высокому стулу, стоящему рядом. Палин представил, как дядя сидел здесь, работал, читал…

Он перевел взгляд на занимающие целиком одну из стен ряды полок с заклинательными книгами. Сердце забилось быстрее, когда Палин приблизился к ним. Вот, как и описывал отец, книги великого верховного мага Фистандантилуса – в темно–синих переплетах с серебряными руническими надписями. От них как будто веяло холодом. Палин содрогнулся, страшась подойти ближе, хотя руки тянулись прикоснуться к книгам.

Однако он не осмелился. Только волшебники самого высокого ранга могли открывать эти книги, но не читая записанные в них заклинания. Если он попытается дотронуться до книг, то переплеты сожгут его кожу, так же как слова сожгли бы его разум – написанное в книгах свело бы его в конце концов с ума. Вздохнув с горьким сожалением, Палин перевел взгляд на другой ряд – на черные книги с серебряными руническими надписями. Эти книги принадлежали его дяде.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});