Гипсовый трубач - Юрий Поляков

Но тут случилось страшное: плохонький жульнический бетон не выдержал напора талых сибирских вод, плотина дала трещину, раскололась, страшные апокалиптические воды обрушились на землю, смывая все на своем пути: и полицию, и уголовников, и погрязших в пьяном разврате пролетариев вкупе с инженерно-техническими кадрами. Сам же новый хозяин жизни Шматков, отвратительно булькая, утонул в трясине размокших «талонов счастья».

А несгораемый шкаф, оказавшийся к тому же еще и непотопляемым, плыл себе, подобно библейскому ковчегу, рассекая мутные мусорные волны. Наконец, достигнув чистой заводи, он прибился к отлогому сосновому берегу, изрытому оживленными ласточкиными норками. Откинулась железная створка — и наружу вышли живые-невредимые Бережной, Дарья, Ярослав и Изольда с кричащим младенцем на руках. Им предстояло жить, любить и обустраивать новый, очищенный потопом мир… Ну как?

— Неужели вы придумали это в восемдесят шестом? — неподдельно изумился Кокотов.

— Именно! Если бы фильм вышел на экраны, история могла пойти другим путем!

— А почему не вышел?

— Почему-почему… — проворчал Жарынин. — Сначала Тундряков по-черному запил, а потом испугались в Кремле…

— А после?

— А после начался бардак. Сценаристы решили, что могут быть режиссерами, а режиссеры вообразили себя сценаристами. И погибло великое советское кино…

Из кармана замшевой куртки донесся «Полет валькирий».

— Да, Ритонька! — ласково ответил он, откинув черепаховую крышечку. — Конечно работаем! Конечно выпили. А как же! Андрей Львович оказался очень милым! Очень! — Жарынин подмигнул соавтору. — Но ему чуть-чуть не хватает внутренней свободы. Конечно я ему помогу! Как там наш мистер Шмакс? Не вредничает? Пусть делает что хочет, только не спит в моей постели! Ну и замечательно! Целую тебя, дорогая!

Слушая все это, автор «Полыньи счастья» тихо удивлялся тому, каким странным нравственно-бытовым сооружением иной раз оказывается обыкновенный моногамный брак! За разговором дошли до номеров. Режиссер спрятал телефон и поманил Андрея Львовича:

— Ну как, зайдете ко мне?

— Не знаю даже…

— Не чурайтесь нового, коллега! — Он взял соавтора под локоть и повлек в свою комнату.

Проходя мимо ванной, обеспокоенный этим мягким насилием Кокотов услышал шум воды и с удивлением заметил в приоткрытую дверь женский силуэт, просвечивающий сквозь географическую шторку. Но главное потрясение ожидало его впереди: посреди комнаты стояла голая Регина Федоровна. Ее обширные бедра, измученные целлюлитом, напоминали мятые солдатские галифе, а иссиня-черная курчавость внизу живота странно противоречила соломенной желтизне прически.

— Ну что так долго, Дима? — капризно спросила она, но, увидев писателя, ойкнула, кинулась, размахивая грудями, к кровати, нырнула под одеяло и накрылась с головой.

— Не бойся, Региночка, он добрый!

— Предупреждать надо! — обидчиво сказала женщина, выглянула из постельного укрытия и с интересом посмотрела на Андрея Львовича.

— Я… вы… я… — растерялся он и метнулся из номера, чуть не сбив с ног вымытую Валентину Никифоровну, которая как раз выходила из ванной в радикально обнаженном облике.

Телом она, кстати, показалась ему гораздо умеренней и привлекательней подруги, а сокровенная выпушка была сведена у нее до узенькой полосочки наподобие муравьиной тропки. Впрочем, это все, что успел рассмотреть на скаку ошарашенный Кокотов. От волнения он даже сначала не мог попасть к себе в номер — ключ в замочную скважину никак не вставлялся. Наконец, взволнованный писатель сумел-таки открыть дверь, ввалился в комнату, заперся изнутри и без сил упал на кровать. Когда грохот сердца немного стих и до сознания стали доходить иные звуки, за стеной раздался смех: там явно потешались над его нелепым, постыдным бегством. Автор «Кентавра желаний» старательно законопатил уши специальными гуттаперчевыми заглушками, прихваченными с какого-то авиарейса, и постарался уснуть. Но долго еще ворочался, невольно воображая, что бы произошло, останься он у Жарынина с этими двумя бухгалтершами…

Наконец Андрей Львович затих, и ему приснилось, как он, совершенно голый и готовый к немедленной любви, стоит почему-то в зале Третьяковской галереи. Однако никто из посетителей, увлеченных великими полотнами, не замечает кокотовской наготы. Только одна княжна Тараканова, рассмотрев его крайне возбужденную плоть, таращит глаза и в ужасе прижимается к стене каземата…

Глава 22

Ошибка Пат Сэлендж

Кокотов проснулся от грохота. Прямо перед ним, на стуле, лежали его ручные часы, похожие на уползающую садовую улитку, которая вместо обычной витой раковины тащит на себе зачем-то римский циферблат.

«Бог ты мой! Начало одиннадцатого!» — изумился он и тут же услышал доносившиеся из прихожей мощные удары: бум, бум, бум!

Обжигаясь пятками о холодный пол, он вскочил с постели, рванул в прихожую и отпер дверь. На пороге стоял Жарынин, омерзительно бодрый и отвратительно довольный жизнью. В его насмешливых глазах не было даже и тени смущения по поводу давешнего декаданса. Напротив, он смотрел на писателя строго, так, словно тот бежал вечор не от фривольных бухгалтерш, не от свального греха, а от выполнения своих непосредственных соавторских обязанностей.

— Мы проспали завтрак, сэр! — сурово сообщил он и приказал: — Одевайтесь! Может, что-то еще и осталось.

— Сейчас, — отозвался Кокотов и метнулся, конфузясь, в комнату.

После вчерашнего ему было неловко стоять перед режиссером в длинных полосатых трусах и застиранной майке с трудно читаемой надписью: «VIII региональная научно-практическая конференция учителей-методистов».

— Экий вы, однако! — с досадой молвил тот и отвернулся, словно поняв трепетную душу Андрея Львовича. — Жду вас в «зимнем саду».

…Пищеблок был пуст, лишь официантки, гулко стуча тарелками и противно скрежеща вилками-ложками, собирали со столов грязную посуду и тележками свозили ее на мойку. Из насельников оставался только академик архитектуры Пустохин, неподвижно уткнувшийся лицом в стол. Жарынин со скорбной вопросительностью посмотрел на монументальную Евгению Ивановну, стоявшую в дверях своей стеклянной кабинки.

— Мы тоже сначала подумали! — добродушно сообщила она. — Слава богу, просто уснул. Старенький… Идите — там накрыто.

— Спасибо!

— Это даже хорошо, что вы опоздали, — вдогонку добавила она. — Жуков-то-Хаит совсем озверел. Наверное, скоро перекоробится…

Припозднившимся соавторам оставили две тарелки отвердевшей каши и два располовиненных яйца, облагороженных каплями майонеза. Яйца были такие мелкие, словно снесла их не курица, а голубица. Зато Ян Казимирович сердечно позаботился о младших коллегах, гостеприимно оставив открытой банку с морской капустой.

— Смотрите! — удивился Кокотов.

На том месте, где обычно сидел Жуков-Хаит, обнаружились слова, написанные, точнее сказать насыпанные, хлебными крошками:

РОССИЯ, РУСЬ, ХРАНИ СЕБЯ, ХРА

Видимо, для окончания замысла не хватило расходных материалов. И точно: хлебница оказалась пуста.

— Татьяна! — гаркнул режиссер.

Официантки мгновенно оглянулись на него, словно их тоже звали Татьянами, но потом, спохватившись, вновь занялись грязной посудой. Вскоре появилась Татьяна, неся на подносе хлеб и две порции бигоса: в тушеной капусте едва различались несколько кусочков колбасы воспаленно-красного цвета.

— Видели, что вытворяет? — Она кивнула на артефакт. — Специально не убирала, чтоб вы убедились!

— Обострение? — скорбно спросил Жарынин.

— Жуть! Скоро перекоробится… — кивнула Татьяна, смахнула крошки полотенцем в передничек и ушла.

— Что значит «перекоробится»? — глядя ей вслед, поинтересовался Кокотов.

— Сами увидите.

— Вы мне обещали рассказать про Жукова-Хаита!

— Это грустная история. Стоит ли начинать с нее день? — Он в задумчивости проделал ложкой отверстие в затвердевшей каше.

— Стоит.

— Нет. Это выбьет вас из рабочего состояния.

— Ах, значит, вы заботитесь о моем рабочем состоянии! — воскликнул писатель, растратив недельный запас сарказма.

— Конечно забочусь! — ответил режиссер так, словно вчера ничего не случилось. — Давайте-ка я лучше дорасскажу вам про Пат Сэлендж!

— Ну, дорасскажите! — неохотно согласился Кокотов.

— Вы помните, на чем я остановился?

— Конечно. Пат выбирала знаменитую женщину, чей чувственный опыт…

— Коллега, будьте проще! Она выбирала оргазм. Ей предложили на вкус: Клеопатру, Маргариту Наваррскую, мадам Помпадур, Екатерину Великую, леди Гамильтон, Сару Бернар, Мерилин Монро, Любовь Орлову, принцессу Диану, Лилю Брик… Но она выбрала… Кого?