Тайная жизнь непутевой мамочки - Фиона Нилл

— Я всегда видела в вас приверженца моногамии, Петра! — удивленно говорю я. Потрясенная этим разговором, я повысила голос и, оглянувшись, вижу десятки наблюдающих за нами глаз. Это совсем не подходящая декорация для подобного рода дискуссии. Здесь нет любителей телевизионных реалити-шоу. Сидящие здесь предпочитают «Вопросы о времени» Гарднера на четвертом радиоканале и хотят спокойно поболтать о наилучшей модели газонокосилки.

Ощущение, будто она выбила почву у меня из-под ног. Любые предположения, которые я делала относительно моей свекрови, теперь требуют пересмотра. Вероятно, она знакома с концепцией основных вечеринок, но узнать, что родители Тома, по-видимому, жили в гражданском браке — вряд ли этого можно было ожидать.

— Конечно, я верю в моногамию, — возражает она, выглядя, кажется, слегка шокированной таким поворотом беседы.

— Но вы говорите о любви с разными людьми, — настаиваю я. — Вы имеете в виду платоническую любовь, без секса?

— Ну почему, я считаю, что секс тоже должен быть включен в повестку дня, — отвечает она несколько смущенно. — Хотя с возрастом сексуальные запросы снижаются. — Она расстегивает кнопку на пальто, берет в руки меню и начинает обмахивать им пылающее лицо. — Кажется, я не до конца ясно выразилась.

— А мне кажется, вы выразились достаточно недвусмысленно!

Сидящие рядом кто демонстративно углубляется в меню, кто орудует ножом и вилкой, но я знаю, что все их усилия направлены на то, чтобы следить за нашей беседой, ибо некоторые перестали даже жевать и их набитые рты напоминают теперь щеки хомяков.

— Люси, короче говоря; я хочу сказать, что встретила человека, которого когда-то давно, много лет назад очень любила, и собираюсь уехать с ним жить в Марракеш.

Я с трудом пытаюсь определить — равен ли мой шок от внезапного осознания того, что вся эта беседа была о ней, а не обо мне, шоку от сообщения, что свекровь в кого-то влюбилась и собирается уехать за границу. Я сижу, уставившись на нее — неприлично долго.

— Это… тот человек, который написал ваш портрет? — спрашиваю я.

— Да, это он, — отвечает она застенчиво. — Я не знаю, как мне сказать об этом Тому. Я знакома с этим человеком много лет. Он присылал мне от случая к случаю письма, но я никогда на них не отвечала. Я была непогрешимо верна. А недавно, пару лет назад, он приехал в Лондон, позвонил мне, и мы вместе пообедали. Он на двенадцать лет старше меня. Мне было всего двадцать, когда у нас был роман. Просто сейчас мне представилась возможность получить то счастье, которое я отвергла сорок лет назад, и я не хочу упускать его снова.

— Но почему же тогда вы не вышли за него замуж? — изумляюсь я.

— Потому что он был ненадежным. Он пил. Он никогда не был бы верным супругом, и мы жили бы в нужде, — отвечает она. — У нас была сильная страсть. Я никогда не рассказывала отцу Тома об этом. Но то, что тогда было неправильно, стало правильно сейчас.

— Но разве вы не продолжали думать о том, как это могло бы быть? — спрашиваю я, удивляясь силе ее воли, которую она, вероятно, призвала, чтобы выключить ток, который бежал между ней и художником, и включить его снова, когда она встретила отца Тома.

— Конечно, я думала о нем и о тех отношениях, которые никак невозможно было вычеркнуть из памяти, но я приспособилась к другому человеку, — говорит она. — Я пыталась объяснить тебе это раньше, когда говорила, что можно любить много разных людей. Я любила отца Тома, он был действительно очень приятным, и он любил меня. Он подарил мне своего рода стабильность, к которой я стремилась. Джек принес бы мне страдание и боль, и это разрушило бы все хорошее между нами.

— Он был женат?

— У него было две жены и шестеро детей, причем один ребенок от женщины, на которой он не был женат. Он говорит, что если бы я осталась с ним, такого никогда бы не случилось, но я знала, что не было ни одного человека, который обладал бы всеми необходимыми качествами, чтобы выдержать его натуру. Ему нравились умные женщины, а я никогда не была ни остроумной, ни находчивой интеллектуалкой. Его привлекали женщины, склонные к авантюризму. Он любил необычных людей, потому что они были интересными. Я была слишком обыкновенной. Естественно, я тоже могла выпить и устраивала вечеринки, но совершенно не так, как он. Единственно общее, что нас объединяло, был секс.

Возглас изумления сдавленно прокатывается по ресторану «Джон Левис», и это помогает мне, поскольку, хоть метаморфоза в наших отношениях, конечно, приятна, углубляться в эту тему мне вовсе не хочется.

— Мне бы хотелось, чтобы Тому об этом сообщила ты, Люси, если не возражаешь, — говорит она. — Я не смогу посмотреть ему в глаза.

— Я все же думаю, это надо сделать именно вам, — возражаю я. — Он не будет протестовать так сильно, как вы думаете. Он поймет необходимость для вас быть любимой и страх одиночества. Мы все понимаем это. Почему бы вам не зайти к нам сегодня вечером? Я уйду на собрание родительского комитета.

— Если ты уверена, что так будет лучше всего… — произносит она.

— Да, я уверена, — подтверждаю я, откидываясь назад и размышляя над тем, как мало мы знаем даже о самых близких людях. — Нам действительно будет не хватить вас.

— Услуг бесплатной няни и уборщицы? — улыбается она. — Не говоря уж о постоянном вмешательстве в ваши дела. Мне тоже этого будет сильно не хватать. Вы должны будете приехать и обязательно погостить в Марракеше, это очень увлекательный город, я думаю, детям он понравится.

— Вы собираетесь пожениться? — любопытствую я.

— Нет, — отвечает она. — Мы будем жить дружно во грехе. Я уезжаю в начале следующего года, так что это Рождество я проведу вместе с вами. Если твои родители не против.

— Конечно, нет. Они будут рады, — лгу я.

— Тогда идем за покупками? Я хочу подарить тебе кое-что. Теперь, когда я продаю дом, я чувствую себя достаточно расточительной. Давай вылезем из этих джинсов и купим тебе что-нибудь симпатичненькое.

— На самом деле у меня постоянно случаются какие-то неприятности. И мне лучше ходить в джинсах. И симпатичное мне действительно не подойдет. Но в любом случае спасибо. Почему бы нам вместо этого не поискать подарки для детей?

Мы идем в отдел игрушек. Комбинация световых гирлянд, шишек из пластика кричащих расцветок и количества все еще не приобретенных рождественских подарков заставляет меня чувствовать себя отвратительно. Я бы с удовольствием присела где-нибудь в одиночестве в уголке, чтобы переварить все, что она мне сообщила, и запомнить эту беседу, потому что хотя я понимаю, что она означает нечто очень важное, но в данный момент не совсем еще осознала, что именно. Однако Петра горит желанием облегчить мое бремя и хочет перейти к более прозаическим делам.

В тот же вечер я оставляю свою свекровь ужинать наедине с Томом и еду с еще влажным номером журнала «Экономист», небрежно брошенным на переднее пассажирское сиденье, за Робертом Басом. Я надеюсь восстановить некую интеллектуальную базу наших с ним отношений и решаю после беглого просмотра этого журнала в наполненной ванне, что беседа во время нашей недолгой поездки до дома Буквоедки должна быть сосредоточена на мировых событиях и других безопасных темах. Должно быть, это выглядит немного нарочито, но я решила взять под контроль события и не позволять им безнаказанно случаться со мной.

С другой стороны, само состояние журнала — он настолько влажный, что даже страницы слиплись, — может подтвердить ему, что я читала его в ванне. И, следовательно, была в тот момент голой. Это может привести его к мысли о делах совсем другого рода. Мужчины легко поддаются внушению. Стоит вам лишь произнести слово «масляный», а они уже вспоминают «Последнее танго в Париже».

Несмотря на то, что я впервые еду к его дому, этот маршрут уже отложился в моей памяти. Несколькими неделями ранее я как-то вечером провела несколько минут за компьютером, пытаясь проложить наиболее логичный для него маршрут от дома до школы, используя «Определитель маршрута ассоциации автомобилистов». У меня на коленях лежит карта, увеличенная до возможно большего размера.

Я сижу в машине перед домом, ожидая его появления. Это классическое строение ранневикторианской эпохи, белое, с отштукатуренным фасадом и недавно покрашенной синей парадной дверью. Через низенькую белую стену я могу заглянуть в окно подвальной кухни. Кто-то моет посуду. Какая-то женщина с непередаваемой стрижкой а-ля «сорванец» лениво чистит кастрюли. Они не могут быть чистыми, думаю я про себя, когда она небрежно сваливает их в кучу возле раковины. Я вижу, кик к ней подходит Роберт Басс и кладет руку на ее худое плечо. Она поворачивается, чтобы поцеловать его в губы. Она одета в обтягивающие джинсы и ботинки. Должно быть, это его жена. В глубине я вижу маленькую тень малыша, сидящего на полу и играющего с поездом. Я откидываюсь назад и кладу голову на подголовник. Никогда раньше я не видела его жену. Я представляла ее себе совсем непохожей на меня — такой энергичный тип деловой женщины с безупречным макияжем, в костюме or Армани, женщина с непреклонной улыбкой и тщательно уложенными волосами. Вместо этого мне преподносят другой образ совершенства! Конечно, при ближайшем рассмотрении там неминуемо окажутся уже наметившиеся «звездочки» на ногах, признаки вялости в области живота, а возможно, также и тени под глазами, отнюдь не делающие ее краше, но даже издали видно — фигура у нее завидная. Я так поглощена разглядыванием, что не замечаю, как Роберт Басс выходит из дома. Открыв дверцу машины, он плюхается прямо на журнал.