Двое из будущего - Максим Валерьевич Казакевич

вручную? Молотком что ли? — удивился я.

— Скажете тоже, — возмутился Попов. — Придумали приспособу уже, заказали с десяток на изготовление. Так что через месяц, самое большее через два, можно будет приступать к выпуску. Только новый пресс привезти и установить, да персонал набрать. В будущем будем думать, как максимально облегчить производство.

Я покивал головой соглашаясь. В идеале было бы, чтобы производство зажима было полностью автоматизированным, но, увы, в эту эпоху это было невозможно. Еще нельзя было избавиться от ручного труда.

— Надо бы рекламу сделать, — высказал я мысль вслух, памятуя как нехотя у нас поначалу покупали канцелярскую кнопку.

— Уже, — похвастался вдруг Попов и достал из ящика стола свежий номер журнала «Вокруг света». Открыл на нужной странице. — Вот, полюбуйтесь. А еще мы образцы по различным учреждениям отправили. Уже, между прочим, канцелярии проявляют интерес, желают купить оптом чтобы подешевле вышло.

— А уже есть что продавать?

— Немного. Посадили одного человека заниматься сборкой — отрабатывать процесс. Себестоимость, правда, пока высока, но как только дело наладится, вырастут объемы, то и себестоимость существенно снизится.

— На сколько снизится? — поинтересовался я.

— До одной копейки. А продавать можно по три копейки за штуку.

Я недовольно покачал головой. При такой отпускной цен прибыль, конечно, обещала быть хорошей, но этого было мало. Рынок для данного изделия сейчас был пуст и потому необходимо было снимать сливки.

— Надо отпускать по пять копеек, Сергей Сергеич, — произнес я, пристально глядя на генерального. Попов справедливо возмутился:

— Что вы, Василий Иванович, это очень дорого! Если мы будем продавать по пять копеек за штуку, то тогда простые люди будут покупать ее за пятнадцать! А это немыслимо!

— Знаю, Сергей Сергеич, знаю что дорого. Но пока не мы не насытим рынок, и пока у нас нет конкурентов, мы будем продавать бабочку по пять копеек. Нам нужен быстрый доход. Поначалу будем брать его высокой стоимостью за изделие, а потом большим объемом производства и выплатами с лицензии.

Было видно, что Попов со мной не согласен. Он готов был отстаивать свою точку зрения, и уже было открыл рот, чтобы мне возразить, но я его опередил:

— Мы уже обсудили это с Козинцевым. Сергей Сергеич, пойми — нам просто необходимо как можно быстрее оборачивать деньги. Мы не можем долго топтаться на одном месте, надо будет как можно быстрее вводить в производство другие изобретения, а для этого как раз и нужен быстрый доход. Этот прием в науке продаж называется периодом «снятия сливок». Именно в этот момент и должны будут отбиваться все наши вложения на исследования и организацию производства. Так что, не надо спорить, Сергей Сергеич, бабочка на этом этапе должна стоить пять копеек.

Пришлось нашему генеральному директору принять к сведению наши пожелания. Не сомневаюсь, что я его не переубедил, ну и ладно. Главное наши пожелания учтутся. После нескольких секунд молчания, я спросил:

— А как дела с застежкой-кнопкой?

Попов на секунду прикрыл уставшие глаза, потер их пальцами.

— Нормально. Там все просто, надо лишь придумать матрицы, по которым будет изгибаться изделия. Валентин кумекает, на токарном целыми днями вытачивает образцы и пробует штамповать. На сто рублей уже металла перевел, — усмехнулся он. — До конца года, думаю, запустим малое производство. По себестоимости рано еще говорить, пока не понятно, — он глубоко и устало вздохнул.

За окном уже темнело, был вечер. Цех НИОКРа был тих и безлюден, лишь изредка через приоткрытую дверь кабинета доносились глухие удары молотка. Я видел, что Попов устал и потому предложил ему закруглиться и вместе отправиться по домам. Он легко согласился, лишь сообщил, что обещал подбросить по пути до дома Пузеева.

— А он что, еще здесь?

— Да, слышите — долбит кувалдой? Это он с кнопками экспериментирует.

— Неужели? А посмотреть можно? Не опасно?

— Шутите? Конечно можно.

Мы спустились вниз. Прошли по темному цеху до слесарки где обитал Валентин и толкнули дверь. Застали Пузеева врасплох, в самый момент размаха, отчего удар кувалдой вышел несколько смазанным и кривым. Железная матрица, получив удар по краю, пропела высокой, оглушающей нотой, соскочила вдруг со своего места и улетела в сторону, под верстак, в самую мглу.

Валентин ругнулся недовольно сквозь зубы, тяжело поднял железяку.

— Здравствуйте, Василий Иванович, — протянул он жесткую ладонь. Я поздоровался. — Вот, пробую кнопку гнуть.

— И как, получается?

— Не очень, — честно признался он. — Но я уже понял, что надо изменить.

Он поднял с пола слетевший с матрицы образец. Повертел его в пальцах, тщательно осмотрев, затем недовольно бросил на верстак:

— Опять не то. Завтра еще один вариант попробую.

— А можно мне посмотреть? — попросил я.

Валентин пожал плечами. На верстаке был бардак — навален валом инструмент, крепеж, нарезанные листы тонкого металла и плотной белой ткани. Среди этого бардака Валентин в долю секунды отыскал выброшенный образец и протянул мне. Я подошел поближе к яркому свету керосиновой лампы и внимательно рассмотрел деталь. Это была нижняя половина кнопки. Запрессованная на лоскут холщевой тряпки она держалась вполне сносно, не шевелилась и не пыталась распасться на две половины. Выглядело тоже вроде бы ничего. Мне стало непонятно недовольство образцом Пузеева.

— А почему забраковал? — спросил я, возвращая кнопку.

Валентин раздраженно махнул рукой.

— Бурт не получается. Слишком мелкий, кнопка держаться не будет, — пояснил он. — Мы придумали, как верхнюю часть сделать, а я теперь с нижней мучаюсь, подгоняю. Уже неделю вожусь.

— А почему кувалдой запрессовываешь? Ручного пресса что ли нет?

— Дык…, сломал я его сегодня, — повинился Валентин, разведя руками. — Хрупкий оказался.

— Ну да, с такими-то руками…, — усмехнулся я, и Валентин устало осклабился. А Попов пояснил, видимо заступаясь за своего ценного работника:

— Пресс с браком оказался, он не виноват. Завтра отремонтируем, — и предложил. — Может, уже по домам поедем, а то поздно?

— Да, конечно, — согласился я.

За проходной уже стоял фаэтон, ожидая пассажиров. Забравшись внутрь, дали разрешение трогать. Извозчик щелкнул вожжами и медленно покатил нас до дома. Попов, не теряя времени, прикрыл глаза и моментально уснул — вымотался на работе. Как настоящий трудоголик живет работой.

Валентин поежился от прохладного воздуха. Достал папиросы из кармана брюк, выщелкнул из пачки одну гильзу.

— Не возражаете? — спросил он с надеждой.

— Валяй, — разрешил я. И Пузеев с наслаждение прикурил. Затянулся глубоко, задержал дыхание на несколько секунд, а затем с шумом выпустил могучую струю дыма в противоположную от меня сторону. Знал, что я не люблю табачный дым, тем более, если он от дешевого табака.

Через несколько минут тряски в фаэтоне и выкуренной папиросы, Пузеев решил подать