Дело всей России - Михаил Харлампиевич Кочнев

и подобает драться истинным сынам отечества. Из тысячи человек возвратилось только четыреста с небольшим. В декабре 1814 года баталион был расформирован, и я, в чине штабс-капитана, получив орден святой Анны за кампанию 1814 года, переведен бессменным ординарцем к Николаю Николаевичу Раевскому, затем — командиром роты в Семеновский полк, к Потемкину.

— Везет вам, штабс-капитан, — по-доброму позавидовал царь. — Вы попадаете служить к отличнейшим начальникам! Как на подбор, все герои! А Раевский — выше всяких похвал! Ни у одного монарха в Европе не было и нет таких генералов и офицеров, каких господь вручил моему покровительству.

Сергей и его брат Матвей совсем были сбиты с толку нынешними рассуждениями царя.

— Вы где родились: в своей деревне, в Хомутце, Полтавской губернии Миргородского уезда? — досконально для чего-то расспрашивал царь, не сводя с него глаз.

— Я родился в Петербурге, в доме отца Самборского.

— Сколько же вам лет?

— Двадцать второй пошел.

— Вы помните и знаете отца Самборского?

— Помню, ваше величество. Таких людей, как священник Самборский, нельзя не помнить и не поминать добрым словом. Кроме того, он привлекал мое внимание своей оригинальностью. Его внешность как бы всегда пребывала в некотором противоречии с духовным саном — он брил себе бороду, ходил в сюртуке со звездой и в круглой шляпе...

— Андрей Афанасьевич Самборский стоит того, чтобы мы всегда вспоминали его добром, — согласился царь. — Он в молодости долгое время был священником при нашей миссии в Лондоне и только в 1781 году оставил свою заграничную службу. Это человек истинно просвещенный и большой любитель сельского хозяйства. Он, возвращаясь на родину, первый вывез из Англии многие сельскохозяйственные орудия, за что ему вечно будут благодарны наши земледельцы. Моя бабка Екатерина Вторая весьма ценила его и назначила духовником и законоучителем моим и брата моего Константина Павловича. Духовные семена, умелой рукой брошенные Самборским в наши с братом души, не пропали даром... Андрей Афанасьевич путешествовал потом по Греции, а теперь поселился на Украине, в своей деревне Каменке. Устроил для крестьян больницу, выписал на свои средства доктора и спас тамошних крестьян от появившейся в угрожающе страшных размерах лихорадки. Он во всем показывал и показывает себя как истинный христианин. — Рассказав о священнике Самборском, царь снова обратился к штабс-капитану: — Где протекло ваше детство?

— Детство мое, ваше величество, как и детство моих братьев и сестер, к сожалению, проходило главным образом за границей, — ответил Сергей. — Сперва в Испании, а потом в Париже.

— Почему же — к сожалению?

— Потому что воздух родины, ваше величество, как и язык родного народа, не только великие врачеватели наши, но и великие наши воспитатели. Я в этом убедился по приезде в родные пределы!

Царь остался вполне доволен таким ответом и продолжал награждать Сергея своим вниманием:

— А каким путем вы и ваш брат из Испании попали в Париж?

За Сергея, с позволения царя, ответил Иван Матвеевич:

— В Испании, куда я был послан вашим величеством, моя семья не нашла каких-нибудь сносных воспитательных заведений, вследствии этого мы не могли оставить своих детей в этой стране и принуждены были отдать в парижский пансион Них.

— Пансион Них? — заинтересовался царь, впервые, должно быть, услышав об этом учебном заведении. — И что он из себя представлял?

Ответил царю Сергей:

— Пансион Них в то время совмещал в себе и приготовительное и гимназическое образование. Оттуда были выпускаемы воспитанники в политехническую школу и университет. Однако в политехническую школу могли поступать только французские подданные, это явилось для меня большим огорчением, так как я имел большое желание учиться в политехнической школе.

— И как вы окончили пансион?

— Неплохо, ваше величество...

— Окончил блистательно, ваше величество, — дерзнул впасть в разговор отец штабс-капитана. — Его латинские стихи обратили внимание всего училищного совета, о чем свидетельствуют письма ко мне содержателя пансиона. Достойно похвалы то, ваше величество, что сын мой Сергей добротой и серьезностью характера с самого раннего возраста снискал в пансионе всеобщую любовь.

— И много ли вас там воспитывалось?

— До шестисот воспитанников, ваше величество, — отвечал Сергей, несколько смущенный похвалами отца. — Как ни хорошо было нам в пансионе, но мы с братом Матвеем с нетерпением ожидали день, когда сможем отправиться в Россию...

— Я тоже, находясь в Париже, страшно скучал по отечеству, — как с равными, поделился царь своими душевными переживаниями. — Да, по-иному мы, русские, и не можем чувствовать себя на чужбине, как бы ни была она прельстительна. И каково было ваше чувство, когда вы вновь ступили на родную землю?

— Ваше величество, у меня всякий раз начинает горячей биться сердце, когда я вспоминаю наш переезд в Россию, будто заново совершаю весь этот незабываемый на всю жизнь вояж, — ответил Сергей Иванович. — Окончивши успешно воспитание в пансионе, мы вместе с братом и матушкой отправились в Россию. Мы торопили время... Мы умоляли дорогу, чтобы она ради нас сделалась короче. Мы торопили ямщиков и не скупились на подарки станционным смотрителям. Словом, мы готовы были лететь на крыльях...

— Ваша мать, Анна Семеновна, все время была с вами в Париже?

— Да, государь! Когда отец выехал в Россию, то наша мама отправилась из Мадрида в Париж к нам, чтобы дождаться окончания воспитания нашего. Она готова была пожертвовать для нас не только временем, здоровьем, но и самой жизнью.

— Что за чудесная женщина, что за удивительная мать! — проговорил государь. — Она была истинно святой женщиной по доброте и нежности своего характера. Я хорошо помню Анну Семеновну... Помню, каким украшением самого блестящего общества являлась она, когда вместе с Иваном Матвеевичем перед их отъездом за границу жила в Царском Селе. Это была женщина редкостного сердца и редкостного ума.

Лестный отзыв царя об их матери глубоко тронул чувства Сергея и Матвея. У штабс-капитана подступили слезы к глазам, он с трудом сдержал их. Так же чувствовал себя и Матвей, особенно горячо любивший свою мать.

— И как же Наполеон не выслал Анну Семеновну? Он же был не император, а грубый корсиканец, самодур и деспот? — выразил искреннее удивление Александр.

Глаза Сергея как бы воспламенились, и он продолжил изволновавшее его до глубины души воспоминание:

— Когда мама приехала в Париж, то ей и нам пришлось пережить немало