Янтарь чужих воспоминаний - Марина Суржевская

Остаток дня Крис почти не запомнила. Шелд принимал вереницу гостей, рассматривал накопители, слайды темнели и наполнялись образами. Орита делала опись изображений, вносила данные и проверяла подлинность документов просителей. Обычная работа, за которой можно было укрыть собственные невеселые мысли и чувства. Еще одна ниточка оборвалась, и ей стоило придумать, что делать дальше.

Когда-то ей казалось, что стоит попасть в хранилище, и она мигом придумает, как найти убийцу сестры, почувствует его нюхом, как собака — тухлятину. Но вот она здесь, и у нее есть подозреваемые, но ни в ком из них она не ощущает преступника. Или ощущает во всех. А возможно, она и вовсе идет по ложному следу, ведь Мари могла назвать неверный возраст своего избранника.

И снова, уже в который раз, Крис пожалела, что в тот осенний день не спросила имя. Ну что ей стоило задать этот банальный вопрос? «Как зовут твоего ухажера, дорогая сестра?» Всего лишь имя, но убийца был бы найден уже тогда, десять лет назад…

Законники тогда приходили в их дом, разговаривали с мрачным отцом и заплаканной мамой, маленькую Кристину лишь вежливо попросили не путаться под ногами. Мама теребила край серой кофты с большими деревянными пуговицами и отвечала невпопад. Отец привычно цитировал писание, а Кристина злилась.

— Дознаватели найдут след, — пообещал, уходя, законник. Но Патрик след не нашел. И дело отправили в нераскрытые, списав отсутствие следа на искажение времени… Такое случается. Иногда. Законники пытались работать своими методами, опрашивали соседей, искали свидетелей, но никто ничего не знал, не видел, не слышал…

И убийца Марии до сих пор живет, ест, пьет и радуется жизни.

— В шкафу большой запас бумаги, — тихий голос Шелда заставил Крис очнуться и с изумлением посмотреть на исчерканный ручкой до дыр лист. Кажется, она забылась. Куратор сидел, откинувшись в кресле, и смотрел невозмутимо, словно подобное поведение ориты было вполне обычным делом.

— Прости… я… задумалась.

— Я заметил. Кстати, работа на сегодня закончена, так что, до завтра, Кристина.

Она поднялась, вышла из-за стола.

— Ты не идешь? — удивилась девушка, поняв, что куратор с места не двигается.

— Закончу опись эманаций, пока впечатления свежи.

— Что ж… удачи.

Она вышла, подхватив пальто, и осторожно закрыла за собой дверь. Постояла, почему-то прислушиваясь. И пошла к лестнице.

* * *

Шелд

Шелд тоже прислушивался к шагам за дверью, легкому перестуку каблучков, которые вскоре утихли. Потянулся, размял шею. Достал из сейфа четыре папки и разложил на столе. Подумав, убрал две. Открывать оставшиеся не имело смысла, он и так знал, что в них — личные дела дознавателей.

Мужчина прошел по кабинету, остановился у окна, внимательно глядя на светлую дорожку перед входом в хранилище, по обеим сторонам которой росли выстриженные треугольниками кусты. Их тени чертили дорожку на геометрические фигуры, соединялись навершиями, образуя призрачные песочные часы. Символично.

Тонкая фигура ориты появилась на ступеньках и пошла вниз медленно, словно раздумывая.

Шелд проводил ее взглядом. С оритой тоже надо что-то делать, пока не стало слишком поздно. Но прежде надо решить вопрос с двумя папками. Он вернулся к столу, открыл обе, окидывая взглядом имена.

Хантер.

Орин.

Кто из них?

* * *

Лето

Кай

На дорожке сада я все-таки упал. Кажется, уже не первый раз, потому что одежда в грязи. Не понимаю, где я нашел ее в этом высохшем до корки городе. Или это моя кровь, смешанная с пылью и сухой каменной крошкой?

Проклятые экипажи не останавливались. Они не остановились бы, даже если бы я начал размахивать купюрами. Ну, разве что переехали бы пару раз. Будь на мне браслет дознавателя, я смог бы связаться с законниками, но, конечно, его на мне не было. Он мирно лежит в моей спальне, оповещая желающих, что я так же мирно сплю в своей постельке.

Я не сплю, я ползу куда-то.

На дорожке сада отключился. И очнулся от того, что чьи-то прохладные ладони стягивали с меня рубашку, что-то делали. Инстинкт сработал быстрее разума, и я сдавил чужое горло.

— Кай! Это я… — хриплый полузадушенный писк мне знаком. Открыл глаза. Синие волосы, медовые глаза. Цветочек — валькирия.

— Помогите мне, Кай, ну же! Мне вас не поднять одной… — я закрыл глаза, не собираясь реагировать, и она ударила меня по щеке. От удивления очнулся. — Не смей умирать! — всхлипнула она и снова потянула меня за рукав, пытаясь поднять. — Не смей!

— Интересный способ… — пробормотал я, поднимаясь. Пошатнулся, но девчонка поддержала, подставила плечо.

— Я в порядке…

— Заткнись и шевели ногами, — огрызнулась она.

Я послушался. Дошли до двери, и в доме я сел на ковер, без интереса наблюдая, как светлый ворс напитывается кровью. Девчонка принялась деловито сдирать с меня одежду. Я ей не мешал, рассматривая люстру и раздумывая, кто меня надоумил купить такое безобразие. Ушлый продавец сказал — антиквариат. Наврал, наверное. Хотя я лжи не почувствовал. Я ведь эмпат, я всегда ее чувствую. И это сильно мешает жить. Даже если захочешь обмануться — не получится.

«Обмани меня, мне так нравится…» — кто пел мне эту песенку? Девушка. Черные волосы и синие глаза. Она говорила, что любит…

Люстра смахивает на паука: четыре растопыренные черные лапки, прилипшие к потолку, а в центре налитое чужой кровью брюшко. Отвратительно.

— Кай, не смей закрывать глаза! Слышишь меня? Или я тебя снова ударю!

— Тебе не кажется, что люстра похожа на паука? — спросил я.

Девчонка, опешив, смотрит на меня, потом на люстру.

— И правда, похожа. Черные лапы и брюшко. Зачем ты ее купил? Отвратительно.

Я хлопаю глазами, рассматривая синие волосы той, что пытается меня перевязать. Кажется, моей же рубашкой. Разорванной.

— Ты ничего не понимаешь. Это антиквариат…

И снова проваливаюсь в темноту, раздумывая, исполнит ли она свою угрозу…

* * *

Где-то гремит гром, и березы истекают соком, напитавшись влагой. Я чувствую запах древесной коры и молодых клейких листьев, свежий аромат озона и острый — синих молний, что разрывают колючками небо. Улыбаюсь, открывая глаза. Терраса открыта и пол залит водой. Тонкая тень метнулась к двери, чтобы захлопнуть створку.

— Оставь.

Лили обернулась, внимательно глядя на меня. В спальне горит лишь один ночник, который не мешает смотреть на молнии. Жара закончилась, и в город снова пришел дождь.

— Как ты себя чувствуешь? — девчонка подошла ближе мягко, неслышно, словно кошка. Я окинул ее внимательным взглядом и удивился. За месяц она изменилась. Немного, но явно. Исчезла сутулость, красный нос и изможденность. Осталась худоба, но теперь она плавная, текучая. Кошачья. И лицо с острыми высокими скулами, янтарными глазами и пухлыми губами — красиво. Я смотрю так пристально, что она останавливается и замирает, не понимая.