Сочинения - Семен Луцкий

Женщины там, вероятно, самые свободные в мире: им не надо заниматься хозяйством, варкой и стиркой. Каждая имеет свою работу для киббуца, а после нее они свободны и могут играть с детьми или читать. Читают там вообще очень много, читают с жадностью по всем областям, и когда я привез моим детям два чемодана с книгами, на другой же день не было отбоя от желающих, так что дочь моя даже вывесила на дверях деревянного ящика, который служит ей жилищем, объявление: «Bibliotheque Frangaise. Ouvert de 5 h. а 5 h. 30». Я говорю в «деревянном ящике» потому, что именно в нем и живут мои дети: их киббуц (Эйн-Анацив) новый и бедный. Домов каменных еще мало, люди живут в палатках и в так называемых «лифтах». Это — большие деревянные ящики, в которых перевозят мебель на пакетботах. Еврейское Агентство скупает их, прорезает дверь и окна, и домик готов. Но он, конечно, похож скорее на собачью будку или на те сарайчики, которые можно видеть в парижских пригородах и которые служат убежищем от дождя и складом для инструментов. Но в этих домиках люди счастливы.

Интеллектуальная жизнь в киббуцах очень высока. По вечерам устраиваются лекции по разнообразнейшим вопросам истории, политики, экономики, литературы, философии и религии. Часто бывают концерты и театральные представления. Цель киббуца, вообще, двойная: развитие коллективной жизни и индивидуальное развитие личности. Дети, в которых замечены какие-нибудь таланты, отправляются в Иерусалимский университет или в Европу на счет киббуца. Очень много в кибуцах молодежи скаутской, и соединение тройного идеала: сионизма, социализма и скаутизма позволяет людям и в тяжелых условиях развиваться культурно. Киббуцы переполнены людьми культурными, которые свою культуру не теряют, а передают ее детям. В Эйн-Анациве есть два профессора французских университетов. Одного из них, человека лет 40, я спросил: «Не думаете ли вы, что вы могли бы быть более полезны Израилю, продолжая здесь научную деятельность? Ведь эту работу вместо вас может делать любой иммигрант…». Он улыбнулся и промолчал. Тогда я вдруг понял: он хочет что-то искупить, вероятно, свою прошлую, спокойную, буржуазную жизнь… Догадка моя оказалась правильной. «Ну, а если правительство узнает про вас и предложит вам пост, на котором вы сможете быть полезным Израилю, неужели вы уклонитесь?» — спросил я. В ответ спокойная улыбка и ясный взгляд. Человек отвернулся и взялся за кирку, но я услышал, как он тихо сказал: «Не уклонюсь, но не раньше, чем через 2–3 года. Сначала я должен…» Получается явление парадоксальное и нигде в мире не виданное: в Израиле крестьянство составляет, и, вероятно, всегда будет составлять культурнейший слой населения.

Этот факт поразил меня. Другой факт, поразивший меня, это исключительная моральная чистота молодежи. Молодые люди и девушки находятся там вне семейной обстановки и в очень тесном общении друг с другом и… никаких «историй» там не бывает. Они просто товарищи.

Но не все еврейские деревни построены на принципах коллективизма. Существуют и другие формы, например, формы кооперативные («мошавы»), и даже деревни, состоящие из самостоятельных хуторов. Эмигрант, приезжающий в страну, выбирает форму жизни, которая ему по душе, и, в случае надобности, если видит, что ошибся, может ее переменить на другую. Таких «кочующих» в поисках «лучшего строя» сейчас там немало.

Я посетил, кроме Эйн-Анацива, который находится в настоящей голой пустыне, на 150 метров ниже уровня моря, средь болот и в очень тяжелых климатических условиях, еще несколько киббуцов, например, Гэву, Гват[194] и Наан. Гэва, или, как говорят, «красавица Гэва», это — цветущий сад. Она вся в зелени, повсюду пальмы, банановые деревья. Великолепные каменные домики с небольшими садами, прекрасный детский лом и школа. Курятник — по последнему слову техники, в котором 6.000 белых кур разгуливают в… алюминевых очках, напоминая этим конгресс суфражисток[195]. (Эти очки непрозрачны и служат для того, чтобы мешать курам заклевывать друг дружку.) Несколько сот коров — помесь голландской с арабской, — которые дают от 4.500 до 5.500 литров молока в год. (Корову, дающую меньше 4.000 литров, убивают, но мне показывали корову Розу, «стахановку», дающую 5.750 литров!).

Пастбищ в Израиле нет, такой роскоши там не могут себе позволить из-за недостатка места, а потому коров питают жмыхами от апельсин, лимонов и оливок. А для того, чтобы размять им ноги, их переводят из одного образцового коровника в другой. Чистота в них такая, что там можно ходить в бальных туфлях…

Прямо под Гэвой стоит «проклятая» гора, на которой был убит царь Саул…[196]

Гват так же прекрасен, как и Гэва. Наан замечателен тем, что создавали его не пионеры-эмигранты, а молодые рабочие, уроженцы Палестины, которым захотелось «сесть на землю». (Эта тяга к земле тоже необыкновенное явление среди евреев.) Случилось это 18 лет тому назад. В этот момент никто не хотел им помогать, так как говорили, что индустрия тоже необходима стране и что, кроме того, земля, выбранная ими, неплодородна. Но за эту землю они уцепились. И, ценой невероятного труда, создали прекрасный киббуц, настоящий оазис, в котором теперь 1.200 человек, много беженцев из арабской Палестины и из Негева, медицинский военный центр и школа на 300 детей.

Видел я еще образцовый двойной киббуц Рамат-Давид и несколько «мошавов» (самый прекрасный — Наалаль)[197]. В одном из них я был приглашен на ужин в знакомую семью. Хозяйка, немолодая женщина, с прекрасными грустными глазами, все время молчала. Зато много говорил хозяин, здоровенный фермер. Потом мне сказали, что эта семья — иллюстрация маленьких трагедий, которые бывают в Палестине. Она — идеалистка, поехала молоденькой в киббуц и там вышла замуж. А потом муж захотел жить не в киббуце, а в мошаве, и она собою пожертвовала… Семья эта живет на собственной ферме и обрабатывает собственную землю. Но, кроме того, она должна вместе с другими, коллективно обрабатывать кусок общей земли. Продукты продаются кооперативами, и каждый фермер получает за них деньги, пропорционально его урожаю. Это форма, более далекая от социализма, но позволяющая людям жить тесной семейной жизнью. Культурная жизнь там такая же высокая, как и в кибуцах, но женщина уже не так свободна, она ведет хозяйство. К тому же, там в ходу деньги…

Каждая из этих чудесных зеленых деревень есть символ победы на фронте «второй войны», но, чтобы понять тяжесть этой войны, нужно посмотреть, как строят новую деревню. И когда я увидел Гэву, я подумал: она была 25 лет тому назад, как Эйн-Анацив. А про Эйн-Анацив я подумал: через 10 лет он будет как Гэва, ведь теперь в борьбе с природой у пионеров и средства другие и опыт стариков.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});