В огне аргентинского танго - Татьяна Алюшина

– Ну, ладно, – успокоилась Верочка и спросила с некой настороженностью в голосе у Протасова: – Вы в гостиной расположитесь или на кухню пойдете?

– В гостиной, – уведомил он, помогая Лизе снять куртку.

Лиза чувствовала каждой клеткой все нарастающую неловкость и нервничала все больше и больше – так давила на нее эта непонятная атмосфера. Хозяин вроде бы гостеприимен, но говорит странным механическим голосом, Коля молчит как пришибленный, Верочка зыркает на них, с трудом скрывая опасение. Прямо как в страшной сказке про людоедов и глупую девочку, зашедшую к ним на огонек!

– Слушай, Протасов, ты зачем меня пригласил, чаек попить? – не выдержала она уже зашкаливающего внутреннего напряжения.

Да и вообще! Сколько можно терпеть! Такое ощущение, что, начиная с момента его звонка, все вокруг идет не так, как-то болезненно-резко. Словно кто-то комкает лист бумаги с плохо прописанными диалогами, действиями и неправильным сценарием, внутри которого находится она.

– И чаек тоже, – сказал он.

И окончательно добил растерявшуюся Лизу – усмехнулся! Мать честна! Вот это да!

Она плюхнулась на стоявший у стены сундук с накиданными на него подушечками, разумеется, стилизованный под европейское средневековье, и принялась снимать сапожки, поглядывая недоверчиво на Протасова. От предложенной им домашней обуви для гостей Лиза отказалась, достала свои дежурные «балетки» из сумки, переобулась и решительно поднялась.

– Ну, идем в чертоги! – вздохнув, заявила она о своей готовности встретить испытания в людоедском логове.

– Лиз, ты чего так нервничаешь? – поразив ее очередной раз, совершенно нормально, по-человечески спросил Протасов.

– Вроде как мы сильно поскандалили… – напомнила она. – И я наговорила тебя много лишнего и неприятного. И расстались мы с явным намерением больше не видеться, и что-то я не заметила твоего кипучего дружелюбия. И вообще, ты меня выгнал, помнится.

– Ничего подобного, – снова ухватив ее легонько под локоток и сопровождая в гостиную, возразил он, а в голос вернулись живые интонации, – я тебя не выгонял. Ты сама решила уехать.

– Ну, не оставаться же было! – пожала она плечами.

– Я должен извиниться, – спокойно заявил Глеб.

– Ты? – обалдела окончательно Лиза.

– Проходи, присаживайся, – снова усмехнулся он.

Лиза только сейчас обратила внимание, что они уже прошли в комнату и стоят возле большого мягкого дивана, у которого примостился массивный кованый столик с деревянной столешницей, а напротив два кресла по бокам огромного камина. В эту комнату она в прошлый раз не заходила. Она плюхнулась на диван, не сводя потрясенного взгляда с Протасова, и переспросила:

– Ты? Извиниться?

– А что, это хотела бы сделать ты? – приподняв брови, спросил он с легкой усмешкой.

– Нет, – сразу же отказалась она.

– Я так и думал, – кивнул Глеб. – Ну а я должен извиниться за то, что позволил вам уехать в ночь. Нужно было задержать вас до утра.

– Ничего, мы спокойно доехали, – уверила Лиза.

И собралась было приступить к требовательным и настойчивым расспросам, но тут в комнату вошла Вера. Она принесла огромный поднос, уставленный чашками, большущим чайником и всякой другой разностью.

– А вот и чаек! – радостно оповестила она, сгибаясь слегка под тяжестью ноши.

Протасов тут же поднялся, стремительно прошагал навстречу, перехватил у нее поднос, донес, поставил на столик и строго отчитал:

– Вер, ты что творишь?

– Да, ничего, Глеб Максимыч, я ладненько так ухватила. – И принялась «оглашать меню», бойко расставляя на столе принесенное добро. – Заварила на травках, как Глеб Максимыч любит, я тут медку вам принесла и вареньица нашего разного, сама варила, вот печенюшки, конфетки. Вы пока перекусите, а минут через пятнадцать-двадцать я и пирог принесу.

– Спасибо большое, – поблагодарила искренне Лиза.

– Да вы с дороги, кушайте, пейте горяченького, – уговаривала Вера, налила им с Глебом в чашки чай, поставила этот большущий чайник на подставку на стол и как-то очень быстро исчезла.

– Заботливые у тебя работники, – заметила Лиза.

– Даже слишком, – кивнул Глеб.

И они вдруг замолчали. Напряженная неловкость и ожидание чего-то непонятного повисли над ними. Лиза взяла чашку с блюдцем, откинулась на спинку дивана, сделала несколько глотков, с удовольствием отметив про себя, что чай замечательный, и как раз то, чего хотелось бы. А если закрыть глаза, то можно представить, что никакого тяжелого разговора не было и не будет, а за окном холодно и промозгло сыро, и темень безлюдная страшная вокруг, дикие поля и леса, ни одного огонечка на километры, а здесь безопасно, и уютно потрескивают дрова в камине, и этот душистый чай, и можно подумать…

– Ты изменился за эти два дня, – глядя в чашку, тихо сказала Лиза, пресекая все свои трепыхания и недоумения душевные, и посмотрела на него: – Это из-за того, что я на тебя накричала?

Протасов сидел рядом, слева от Лизы на диване, чуть наклонившись к столику, и с явным удовольствием запивал чаем тягучий медок, который набирал из хрустальной розеточки маленькой ложечкой. Он не ответил сразу, сделал еще пару глотков, медленно поставил чашку на блюдце, положил на него же ложечку, медленно откинулся на спинку дивана, помолчал, развернулся к Лизе, поразглядывал ее несколько секунд.

– Я ходил в лес, – признался он, посмотрев ей в глаза. Помолчал. – Не хотел и не собирался, не думал даже, но что-то будто тащило меня туда, и я шел и шел. Далеко забрался. И вдруг привиделось так явно, что я снова оказался в палате с Алисой, в ее последние часы. Как ты там говорила? Прокричаться? Вот я и кричал. Наверное, долго. Не очень помню что, обвинял всех, плакал, а потом не помню как отключился. Что-то изменилось после этого леса во мне. Я не очень понимаю, что. Вот ты психолог и веришь в какую-то там жизнь после смерти, вот ты мне и объясни, что дальше.

– Я детский психолог, к тому же не практикующий, – осторожно, словно боялась порвать тонкую нить его доверия, протянувшуюся к ней, напомнила Лиза.

– Да? А по мне, так очень практикующий, – усмехнулся саркастически Протасов.

– Просто ты сам уже был готов к изменениям, тебе нужен был только какой-то толчок…

– Вот ты и толкнула, – снова усмехнулся он. – Ну, ты же как-то поняла, что нужно сделать.

– Да ничего я не поняла! – разнервничалась Лиза. – Просто не могла видеть тебя таким, и мне захотелось как-то встряхнуть тебя, заставить выйти из этой замкнутой зоны, в которой ты спрятался от мира и лелеешь свою боль.

– Она мне приснилась, – неожиданно признался Глеб. Он словно не слышал того, что говорила Лиза, посмотрел внимательно на нее и поразил еще одним признанием: – Ни разу не снилась за все эти два года, а мне так хотелось, чтобы снилась. А тут вдруг так явно, я даже чувствовал, как живую. Ты же во все это веришь, так растолкуй мне, почему именно сейчас, как мне это все понимать и что она хотела мне сказать, объяснить.