Джордж Беркли - Бернард Быховский

Мало того, в последние годы некоторые французские историки философии (Дэво, Леруа) пришли к убеждению, что подлинными продолжателями и законными наследниками берклианства являются... Мен де Биран, а вслед за ним Равесон и Бергсон. Ведь сам Бергсон считал воззрения Беркли исходным пунктом всей новейшей философии.

Можно ли после этого, как делает Люс, уверять, будто Беркли лишь «мнимый отец современного идеализма», что инкриминируемое ему «детище ни в малейшей степени не похоже на своего отца» (44, стр. 26) и нет никаких оснований причислять его к лику святых философского идеализма?

Как же могло случиться, что Беркли стал вдохновителем различных версий философского идеализма, разных, конкурирующих между собой идеалистических школ, ни одну из которых нельзя назвать ортодоксально берклианской? Как мы видели, в воинствующем антиматериализме Беркли тесно сплетались субъективно-идеалистическая и объективно-идеалистическая тенденции. Будучи непреклонным, до конца последовательным идеалистом, он в боевом строю своих антиматериалистических аргументов сочетал разные роды оружия — за феноменалистической артподготовкой следовала легкая кавалерия спиритуализма, а за нею в тяжелых доспехах теологическая пехота, с самого начала ожидавшая своего череда.

Теоцентрический объективный идеализм не результат эволюции философской системы Беркли, а ее «энтелехия», целеустремленная движущая сила. Субъективный идеализм — как бы проходной двор, или вестибюль, ведущий в храм божий. Бесконечные споры современных философов о том, был ли Беркли «идеалистом» либо «реалистом», другими словами: какова форма его идеализма, разрешается уяснением функциональной зависимости различных идеалистических тенденций, переплетающихся в движении его философской мысли.

«За два с половиной столетия,— пишет в своей статье „Субъективный ли идеалист Беркли?“ американский персоналист Штейнкраус,— профессиональные философы не пришли к... соглашению, как следует называть его (Беркли) философию» (57, стр. 103). Штейнкраус насчитал двенадцать различных определений его учения в современной философской литературе. Анализируя их, он приходит к выводу о том, что философию Беркли, несомненно идеалистическую, нельзя определять ни как «субъективный идеализм», ни как «объективный идеализм», и предлагает обозначить ее как «плюралистический идеализм» (57, стр. 117). Но ведь всякий идеализм есть одна из двух возможных монистических форм решения основного вопроса философии, и точнее было бы говорить не о «плюралистическом идеализме» Беркли, а об эклектической полиморфности его идеалистического монизма.

В связи со спорами о форме идеализма Беркли несомненный интерес представляет вопрос об отношении его последнего произведения «Сейрис», «одной из самых странных книг, когда-либо написанных философом» (30, стр. 1), к остальным его работам. В этом вопросе сталкиваются две точки зрения. С одной из них «Сейрис» — это крутой поворот, радикальный разрыв с прежней позицией; с другой — естественное завершение развития мысли, последнее слово на его философском пути, не связанное ни с какой «сменой вех».

На первых ступенях философского творчества Беркли у него доминирует естественная для сенсуалиста неприязнь к платонизму. В своем дневнике он упрекает схоластов в том, что они не придерживаются и последовательно не проводят принцип чувственности как естественный источник познания. Номиналистическая критика Беркли абстрактных понятий в равной мере не совместима с платоновскими «идеями». Тем не менее в одном из писем к Персивалю он в 1709 г. сообщает о том, что с восхищением читал платоновский «Федон» и другие диалоги. Во всяком случае учение об «идеях», развитое в «Трактате» и «Трех диалогах», носит явно антиплатоновский характер, враждебный платонизирующему схоластическому «реализму». «Идеи» как кирпичи мироздания в понимании Беркли — это сублимированные «идеи» Локка, но никак не выходцы из платоновского «царства идей». Вещи и явления тождественны. Чувственные восприятия — сама реальность, а не ее бледная тень. Все усилия Беркли сосредоточены на доказательстве этого. Но вслед за этим там же появляются «архетипы» и «эктипы». Намечается переход от идей (с малой буквы) к Идеям. Тождество бытия и ощущения дает трещину. В «Сейрисе» эта трещина углубляется до пропасти, до контраста «идей» с «Идеями». Прежние «идеи» превращаются в «феномены». Идеи же в платоновском понимании обретают статус истинных реальностей и настоящих причин. Чувственные восприятия низводятся до уровня низшей ступени познания, над которыми возносится рациональное умозрение: «...принципы знания отнюдь не являются объектами чувств или воображения... Разум и рассудок суть единственные наши проводники к истине»,— гласит § 264 «Сейриса» (8, V, стр. 124). Над восприятиями и представлениями торжествуют понятия, притом не в интуитивном смысле, который прежде придавался «notions». Платоновская «пещера» занимает свое былое место в гносеологии (8, V, стр. 124). Прежнее феноменалистическое построение, возведенное в основных произведениях Беркли, рушится как карточный домик.

И все же, несмотря на это, перед нами не анти-Беркли, а все тот же Беркли, выбросивший за борт оружие сенсуализма и номинализма после того, как с его помощью он пробрался между Сциллой материализма и Харибдой механицизма на простор безудержного спиритуализма. Это не измена заранее установленной цели, не отказ от намеченного курса, а осуществление обходного маневра, который ведет начало задолго до «архетипов»— еще от «возможных» восприятий.

Когда Дэво опровергает «легенду о солипсистском субъективизме Беркли» (34, стр. 3), когда Ван Итен направляет свою полемическую статью «Мнимый солипсизм Беркли» (63, стр. 447) против Хея (Нау), придерживающегося противоположного взгляда, когда Уорнок обосновывает вывод о том, что берклианство не солипсизм, а теоцентризм (65, стр. 55), а Кезкарт в философском органе Дублинского университета — alma mater Беркли — в статье «Философия Беркли советскими глазами» (31, стр. 33—34) негодует против марксистов, якобы настаивающих на солипсизме,— все они ломятся в открытую дверь. Да, Беркли не был последовательным субъективным идеалистом. Но его объективный, теоцентристский идеализм — незаконный сын, логически неправомерный вывод из субъективно-идеалистических посылок, ведущих к солипсизму. Логическая последовательность принуждала его к солипсизму, теологическая нацеленность преграждала путь к нему. Он был объективным идеалистом не благодаря феноменалистическому фундаменту своей философии, а вопреки ему. Прав индийский философ Д. М. Датта, заявляя, что объективная форма берклианского идеализма «несовместима с его собственными основоположениями, и субъективный идеализм — единственный, вытекающий из них логический вывод» (58, стр. 111).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});