Чужой портрет (СИ) - Зайцева Мария

— Не зарекайся, да? — тихо смеется Артур, и Каз вторит ему грустно.

— Точно…

— Ну, если все на мази, чего телишься? Забирай себе.

— Она не пускает.

— Бл… Каз! Я не верю! Тебя? Не пускает? Хватку потерял?

— Не срабатывает… И не хочу так. По-другому хочу, по-настоящему… А она никак… Что-то там у нее в прошлом такое, знаешь…

— Ну так выясни!

— Уже шустрят людишки…

— Долго что-то шустрят… Подгони. А то скоро пар из ушей пойдет от воздержания. Я-то думаю, чего это Каз с бабами завязал…

Больше я слушать не могу, торопливо отшагиваю назад, пытаясь остудить пылающее лицо и не понимая, как относиться к тому, что услышала только что.

Голос Каза, спокойно, даже цинично рассуждающего о наших отношениях, почему-то режет больно по сердцу. Он… Он меня изучает, получается.

Как букашку. Исследует.

Удивляется, что не пускаю…

И на кого я похожа? На кого?

Натыкаюсь какое-то препятствие спиной, с грохотом роняю непонятно, откуда взявшуюся на пути вешалку…

И обреченно смотрю, как распахиваются двери хамама, и на пороге появляются двое крепких обнаженных мужчин с полотенцами на бедрах.

— Простите, — похоже, это слово сегодня у меня лидирует по частоте произношений, — простите меня… Я… — смотрю в глаза Каза, удивленные очень, и договариваю, — я не хотела подслушивать…

Глава 35

— Привет, Маруся, — первым, как ни странно, отмирает Ар, кивает мне, — меня зовут Ар, я — муж Ляли.

— Да… — я, до этого намертво залипшая на удивленном, нахмуренном лице Каза, медленно перевожу взгляд на Ара, — я вас видела… Мельком… — и, остро ощущая на себе по-прежнему неотвратимый взгляд Каза, продолжаю с вымученной улыбкой, — очень… приятно… Простите… Я переодеться зашла, просто мимо… И…

— Привет, — подает голос Каз, и я вздрагиваю от таких знакомо-незнакомых хрипловатых нот, — а я думаю… Чего не отвечаешь? А ты тут отдыхаешь, уснула, будить не стали…

По губам его скользит усмешка, и я чувствую себя виноватой… Непонятно, почему.

Ловлю себя на этой эмоции, знакомой очень по прошлой, совсем недавней, но такой далекой в моих мыслях уже, жизни, и хмурюсь.

У меня нет причин быть виноватой. Я никому ничего не должна.

— Да, — киваю я, и в этот раз внутренне спокойной себя чувствую, — меня Аня пригласила. Но я уже ухожу. Простите, что помешала.

С этими словами разворачиваюсь к гардеробной, где оставила свои вещи. И спрашивать ничего по поводу услышанного не собираюсь, по крайней мере, сейчас. В конце концов, ничего особенного я не услышала, если вдуматься в саму ситуацию… Ну, разговаривали мужчины, ну обсуждали мою похожесть с кем-то, им обоим знакомым… Неприятно, да. Но зато теперь понятными становятся все взгляды Каза, его вопросы, вообще его внимание.

Я ему кого-то из прошлого напоминаю, возможно, первую любовь… И вот на этой благодатной почве внимание к моей персоне и расцвело… Обидно… Хотя, я же выискивала причины поведения Каза, не веря в то, что на меня можно просто так посмотреть, как на девушку. Вот они, причины. Нашлись. Не Золушка я, ни разу не Золушка, чтоб верить в принцев. Не стоило и начинать.

Так что, никаких обид.

— Марусь, — Каз догоняет меня уже у входа в гардеробную, ловит за локоть, разворачивает к себе, — подожди…

Он по прежнему лишь в полотенце на бедрах, и мне невероятно неловко и до дрожи нервно смотреть на его голую, заросшую темным волосом грудь, остро ощущать жар обнаженной кожи так близко от себя.

Он после сауны горячий, влажный, а я в купальнике… И между нами очень мало одежды и очень много физического тепла.

Каз неосознанно чуть притягивает меня к себе, давит массой, обволакивает собой, словно большой хищник. Он напряжен, и будто бы весь из каменных горячих мышц состоит.

Поднимаю взгляд, стараясь отстраниться хотя бы мысленно, раз уж физически не получается, от невероятного зрелища смуглой расписной кожи на груди, шее, напряженно сжатых губ, останавливаясь на глазах. Чуть суженных, острых, внимательных.

Каз смотрит только в мое лицо, но ощущение его настойчивого взгляда, словно касания, по всему телу.

Как ему так удается? Черт его знает…

— Погоди… — говорит он, — куда ты так торопишься? Пошли еще поплаваем? Время есть. Я тебя потом отвезу за племянником.

Мне удивительно, что он помнит мой распорядок дня.

Но не настолько, чтоб согласиться с предложением. Я и без того явно с ума сошла, когда согласилась здесь отдохнуть, совершенно забыв, кто тут хозяин. Вот и получила, сначала ствол пистолета в лоб за досужее любопытство, а потом еще и глупую ситуацию, в которой выгляжу однозначной подслушивающей овцой.

Все это мерзким душком отдает, и мне неприятно, что обо мне могут подумать так.

— Нет, спасибо, — твердо отказываюсь я, машинально подмечая, что Каз словно бы еще ближе становится, ощущаю за спиной прохладу двери гардеробной, вжимаюсь в нее.

Каз по-прежнему держит меня за локоть, жар от его пальцев до костей пробивается. И волнами расходится по телу.

— Марусь… — Каз наклоняется, и теперь его губы прямо напротив моих, а выражение глаз вызывает страх вперемешку с чем-то незнакомым, непонятным, будоражащим, — ты испугалась? Чего? Или мои слова какие-то тебя расстроили? Не бери в голову, это все…

— Нет, с чего ты взял? — не знаю, насколько мне удается играть в убедительность, но я очень стараюсь, очень, — просто мне и в самом деле надо…

— Красивая такая… — хрипло прерывает он меня, — купальник тебе идет… Жаль, что я раньше… — я невольно, на одних инстинктах, ловлю его теплый выдох на губах, сглатываю, прикрываю глаза, потому что невыносимо сейчас смотреть на него, хочется отгородиться, защититься хоть как-то… — не приехал…

Я успеваю сделать вдох.

А выдохнуть уже не могу.

Его губы настойчивые, жесткие, мне знакома их твердость и жажда, Каз целовал меня тогда, в спортклубе, наказывая…

Но сейчас все абсолютно по-другому.

Я не знаю, что происходит со мной, почему не отталкиваю, почему так реагирую. Почему позволяю.

Именно позволяю, а не безвольно подчиняюсь.

Все внутри замирает сначала в привычном ужасе, но затем… Каз не напирает с животной яростью, не мучает, прикусывая губы до боли, заставляя, не делает ничего из того, что мне уже привычно.

Он словно… Словно исследует меня. Ступает по минному полю, настолько аккуратно, нежно, едва касаясь в один момент и усиливая давление в следующий, так тонко чувствует мой невольный отклик, что я совершенно теряюсь в непривычном для себя ощущении… удовольствия?

Стороной, краем воспаленного мозга проходит удивление: а можно получать удовольствие от поцелуя? Да? Правда?

А в следующее мгновение Каз с тихим, возбужденным стоном наваливается сильнее, прижимается всем телом, обволакивает собой так, что дышать становится буквально нечем, сердце рвется из груди, неистово бьется в горле, а Каз все трогает меня губами, все целует, проникая в рот настойчивым языком, и это так сладко и одновременно больно, не физически, а где-то на уровне ментальности, что хочется прекратить и одновременно длить это ощущение полета, безвременья, невероятной, всепоглощающей чувственности.

И я теряюсь, забываюсь в этом всем, становлюсь такой мягкой, такой пластичной, словно глина на станке, ласкай меня, крути, оглаживай, придавая ту форму, какую хочется…

Тянусь сама, обнимаю влажные крепкие плечи, сейчас каменные, напряженные. Он весь напряженный, словно гранитный валун, не давит, но и с места не сдвинуть.

И раньше это бы напугало до жути.

Но сейчас… Откуда-то у меня появляется уверенность, что валун этот мне не опасен. Что он — защита, а не угроза.

И я распластываюсь по горячему камню, словно маленькая ящерка, в поисках тепла и укрытия. Мне так не хватает этого, мне это так необходимо, оказывается!

И то, что он делает со мной дальше, то, как гладит, трогает везде, мимолетно проходясь по влажному спереди, потому что прижимается сильно, делясь своим возбуждением, купальнику, чуть касается напряженной груди, и это больно, до дрожи, сладкой, сладкой дрожи… И то, что говорит он, шепчет тихим, хриплым голосом, о чем-то умоляя, что-то обещая…