Мария Каллас - Клод Дюфрен

Вскоре уже директор нью-йоркской «Метрополитен-оперы» должен был нижайше попросить Марию приехать, хотя до самого 1952 года Рудольф Бинг, директор этого театра, был все еще скептически настроен относительно редкого дарования певицы, в чем он чистосердечно признался в своих воспоминаниях: «Особа, которую я увидел во Флоренции весной 1951 года, имела весьма отдаленное сходство с известной впоследствии всему миру Марией Каллас. В то время она была чудовищно толстой и неуклюжей. Я написал Людвино Бонару, который был театральным агентом: «Я прослушал ее и имел с ней долгий разговор. Без всякого сомнения, она обладает исключительным дарованием, но ей надо еще очень многому научиться, прежде чем претендовать на место примадонны в «Метрополитен-опере». Мы с ней весьма дружелюбно поговорили и на том разошлись без всяких обязательств с той и другой стороны. Я писал ей в сентябре и октябре, чтобы узнать, могу ли я предложить ей ангажемент на сезон 1952/53 года и на каких условиях. Надо, чтобы она сообщила о своем решении… Подождем еще несколько месяцев»».

В действительности дело обстояло несколько иначе: узнав, каким ошеломляющим успехом пользовалась Каллас в свой первый театральный сезон на сцене «Ла Скала», милейший Рудольф Бинг вдруг посчитал необходимым во что бы то ни стало пригласить новую звезду в Нью-Йорк и предложить ей петь в «Травиате» весь театральный сезон 1952/53 года. Что же Мария? Она… отвергла столь лестное предложение! Очередной каприз? Ничего подобного! Просто Менегини по неизвестной причине отказывали в американской визе, а Мария больше не желала разъезжать по странам и городам без своего Титта. Сентиментальные причины? Вполне возможно. Скорее всего, ей нужна была его постоянная поддержка.

При появлении перспективы сорвать большую кассу господин Бинг, так же как и многие другие театральные менеджеры, обладал способностью мгновенно менять свое мнение на противоположное. Так произошло и в начале 1954 года, когда директора «Метрополитен-оперы» словно подменили. Он внезапно превратился в воинствующего сторонника Каллас. Вот что впоследствии он сказал: «В то лето Каллас сбросила не меньше двадцати пяти килограммов. Она превратилась в стройную, дивную, потрясающую женщину, покорившую оперный мир. И это меньшее, что можно сказать. Так бывает только в сказках Андерсена. Вопреки тому, что обычно происходит с внезапно похудевшими людьми, ничто в ее облике не напоминало о том, что совсем недавно она была невероятно толстой женщиной. Она держалась на удивление свободно и непринужденно. Казалось, точеный силуэт и грация достались ей от рождения. «Метрополитен-опере» необходимо было срочно подписать с ней контракт…»

Позже мы еще вернемся к псевдочудесному превращению толстушки Марии в стройную красавицу, так же как и к ее дебюту на сцене «Метрополитен-оперы». А сейчас снова обратим свои взоры к «Ла Скала», поскольку именно на сцене этого прославленного театра певица утвердилась как звезда мировой величины, что до сих пор оспаривают некоторые ее недруги.

Жан Пьер Реми весьма справедливо отметил, что великая Каллас потратила три года жизни и спела десять разных оперных партий, чтобы покорить «Ла Скала». Окончательную победу она одержала именно во время театрального сезона 1954/55 года. Однако с обретением нового привлекательного облика и статуса самой знаменитой в мире оперной звезды Каллас отнюдь не освободилась от своих прежних комплексов: боязни новых и незнакомых лиц, отсутствия веры в себя и в свои силы, потребности в постоянном наставнике рядом с собой. И только несколько лет спустя, когда Мария встретит Онассиса, она, наконец, поймет, что превратилась в желанную женщину.

Вернемся, однако, к ее гастролям в Мексике в июле-августе 1952 года. Здесь, в Мехико, 10 июня она впервые спела Лючию ди Ламмермур. Когда в конце спектакля в последний раз опустился занавес, восторженная публика поднялась с мест в едином порыве и аплодировала ей на протяжении целых двадцати минут. Вот как скупо прокомментировала сама певица этот оглушительный успех: «Безусловно, премьера оперы «Лючия ди Ламмермур» в Мехико прошла совсем неплохо… Мне удались несколько красивых арий. И все же это не совсем то, что я могла бы сделать…»

Подобную постоянную неудовлетворенность своей работой можно было бы принять за разновидность гордости или же за ложную скромность, которую проявляют порой некоторые исполнители, любящие напрашиваться на комплименты. В этом не замедлят обвинить певицу ее хулители. В действительности все было не так. Если Мария не слишком бурно радовалась своему триумфальному успеху в «Лючии ди Ламмермур», то это происходило потому, что с самого приезда в Мексику ее тревожило предстоявшее через неделю выступление в опере «Риголетто». Она не «чувствовала» роли и уже хотела отказаться от нее. Это стало причиной споров с директором театра. Последний стоял на своем: Мария была обязана выполнить полностью свой контракт. Согласно условиям договора она должна была петь партию Джильды. Нельзя сказать, что это было ее лучшее выступление. В свою очередь, критика высказалась крайне сдержанно, и это испортило певице впечатление от гастролей в Мексике. Она забудет о хвалебных статьях в прессе после выступлений в «Лючии ди Ламмермур» и «Норме», чтобы без конца упрекать себя за относительный провал в «Риголетто». И вот она уже поклялась, что никогда больше не будет публично исполнять это произведение Верди. На этот раз певица сдержит слово, ограничившись лишь совместной записью, сделанной три года спустя, имея в качестве партнеров Джузеппе ди Стефано и Тито Гобби. Остается только сожалеть о подобном решении, поскольку при достаточном количестве репетиций она замечательно исполнила бы партию Джильды.

Возвратившись из Мексики в июле 1952 года, Мария получила письмо от Евангелии, в котором та сообщила ей о своем намерении развестись с мужем. По правде говоря, родители Каллас расстались уже давным-давно, но это не помешало испортить Марии настроение… тем более что в письме вдобавок содержалась просьба выслать деньги не только для самой Евангелии, но и для Джекки. Нам уже известно, какими «теплыми» словами откликнулась на просьбу матери Мария, категорически отказавшись и той и другой помогать деньгами. С того дня между матерью и дочерью закончились все отношения, но отголоски этого скандального разрыва еще долго будут давать пищу для желтой прессы и пересудов недоброжелателей.

К счастью, в том же июле 1952 года в творческой жизни Марии произошли и радостные события. Прежде всего речь идет о выгодном контракте, предусматривавшем исполнение ею роли в опере «Джоконда» в театре «Арена ди Верона». Еще более важным для певицы стал контракт со студией звукозаписи «ЭМИ». Когда Мария поставила свою подпись, обязуясь записать несколько арий, Вальтер Легге, художественный руководитель студии, вздохнул с облегчением. И ему было из-за чего волноваться! Вот уже более чем полтора года супруги Менегини своими обещаниями водили за нос незадачливого директора. И всякий раз, когда Мария вроде бы была готова подписать контракт, она находила причину отложить это. К тому же Баттиста постоянно вмешивался в ход переговоров со своими замечаниями. Видно, что они добивались повышенного гонорара.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});