Любовь неукротимая - Хизер Сноу

– Ну… – Нахмурившись, Пенелопа глубоко вздохнула и принялась вышагивать по комнате. – Пока мы узнали лишь то, что кроется за твоими приступами головокружения на балах. У нас впереди еще много работы.

Бромвич не стал возвращаться к прежней теме.

– Как я уже говорила, – продолжила Пен, – мы будем искать скрытые ассоциации, которые могут являться причиной других симптомов. Я также хочу выяснить, откуда у тебя боязнь замкнутого пространства. – Она остановилась и посмотрела на Габриэля. – Держу пари, к этому имеют отношение события, которые произошли в промежуток времени, выпавший из твоей памяти, – я говорю о той неделе после битвы при Ватерлоо. Может быть, если мы воскресим те воспоминания, ты перестанешь бояться маленьких темных помещений.

– Это было бы замечательно, – согласился Габриэль. – Просто прекрасно. Однако… – Он сжал руку в кулак так сильно, словно в этот момент ощущал очередной приступ безумия, готовый вот-вот вырваться наружу. – Мне кажется, мы забыли о другой, более важной проблеме.

– Твои приступы.

Бромвич кивнул.

– Я надеюсь, – Пенелопа снова начала шагать, – что они с помешательством вообще ничего общего не имеют, а причиной их является совокупность множества болезненных ассоциаций. Если мы перебьем всех мелких демонов, то найти главное чудовище станет значительно проще.

«Дай-то бог». Надежда и страх переплелись в сознании Габриэля.

– Ты прежде наблюдала подобное?

Пен не вздрогнула, но Габриэль почувствовал ее смущение.

– Как я и говорила, мне не приходилось никогда прежде сталкиваться с подобными приступами.

В ее голосе отчетливо слышалось сожаление. В какой-то момент Бромвич почувствовал, что страх берет верх над надеждой, но, черт бы его побрал, он не позволит себе унывать! Всего лишь несколько дней общения с Пенелопой помогли ему больше, чем месяцы пребывания в Викеринг-плейс; более того, уже несколько лет он не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Если бы от лечения Пен не было никакого толку, это уже как-нибудь проявилось бы. Габриэль вновь потерял бы над собой контроль.

Пенелопа продолжила чистить кисти, а Бромвич встал напротив полотна, всматриваясь в изображение бала. Да, Пен прекрасно передала всю суть, решил он. Яркие чистые краски в виде россыпи точек и цветовые сполохи производили ни с чем не сравнимое впечатление. Стиль Пенелопы не оставлял сомнений: у нее определенно есть талант.

Габриэль знал, что его кузен и Пен познакомились в парке. Оба писали пейзажи, и Майкл, завершив работу, подошел посмотреть на ее холст. Она работала над изображением лондонского дома своей семьи.

Но эта картина написана для него, Габриэля.

– Могу я взять это себе? – спросил он.

Пенелопа окинула его недоуменным взором.

– Как напоминание. О том, что страх ненастоящий, – объяснил Габриэль, употребляя ее же слова.

– Конечно, – улыбнулась она. – Вообще это замечательная идея. Кстати, один из соседей устраивает бал через пару недель. Давай сходим туда вместе? Это прекрасная возможность выяснить, сработал ли наш сегодняшний эксперимент.

Габриэль ощутил приступ тревоги от одной только мысли об этом, однако, понимая, что Пенелопа будет в зале рядом с ним, успокоился.

– Возможно, если ты каждый день будешь видеть эту картину, тебе станет легче. – Пен встала напротив холста. – Видишь, ты в самом центре, вот здесь, – указала она. – Когда смотришь на полотно, старайся концентрироваться на себе, на твоем изображении. Даже если ты почувствуешь прилив страха, не отводи взора от картины и напомни себе, что это не поле боя, что ты в безопасности. Попробуй, если так можно выразиться, приучить свой разум к реальности.

Бромвич последовал совету Пенелопы и действительно обнаружил в самом центре мужчину. Позади него была изображена светловолосая женщина. Оба персонажа, кажется, держались за руки.

– Это ты? – спросил он, указывая на женщину.

Пенелопа внимательно всмотрелась в картину и зарделась от смущения.

– А, это… – Она засмеялась. – Да. Кажется, да.

Неужели Пен нарисовала себя ненамеренно?

– Ну… – Она облизнула губу. – Тебе ведь вроде помогли мысли о том, что я рядом с тобой. И… эм… кажется, поэтому я нарисовала и себя.

Габриэль с интересом слушал ее сбивчивые объяснения. Ведь что она говорила? Что порой художник может изобразить эмоции или символы, о которых никогда не упомянул бы вслух? Он вновь посмотрел на женщину, держащую его за руку, и ощутил, как по его телу пробежала волна тепла. И потом Бромвич заметил кое-что еще.

– Здесь ты в черном, – проговорил он.

– Что? – смущенно переспросила Пенелопа.

Габриэль дотронулся до невысохшей краски: на пальцах осталось черное пятнышко.

– Ты осознаешь, что не виновата в смерти Майкла, так ведь? – спокойно спросил он, копируя ее тон, каким она задавала ему вопрос в отношении погибших при Ватерлоо солдат.

Пенелопа вздохнула. Ее ясные глаза заблестели от слез.

– Ты не могла его контролировать.

Она отрицательно помотала головой.

– Я знаю, куда ты ведешь, но это не одно и то же, – прошептала Пенелопа. – Если бы я сразу поехала за ним в Лидс, он все еще был бы жив!

– Если б я выполнил эту миссию в одиночку, все те люди остались бы живы, – отозвался Габриэль. – И я мог отправиться один, ты это знаешь. Я достиг расположения Блюхера и передал сообщение. И мог бы сделать это без их участия не менее успешно, но все равно взял подкрепление.

Она сжала губы.

– Я просто хочу сказать, Пен: мы не в силах знать заранее, что произойдет. Мы делаем то, что, по нашему мнению, верно. И ты не убивала Майкла, как и я не убивал тех солдат. Многие люди ошибаются так же, но это не делает их убийцами.

Слеза пробежала по щеке Пен. Габриэль потянулся было смахнуть ее, вовремя вспомнив об испачканном пальце. Он вытер краску о штаны, но, к его сожалению, Пенелопа сама успела смахнуть слезу тыльной стороной ладони. Он тяжело вздохнул: как же ему хотелось найти предлог прикоснуться к ней…

– Ты сама говорила, Пен, что мы можем контролировать наше восприятие событий.

Она опустила голову, устремив взгляд в пол. Габриэль подошел ближе и поднял за подбородок ее лицо, с ужасом ощутив ее дрожь.

– К тому же только взгляни, сколько хорошего ты совершила, Пен. Посмотри на людей, которым ты помогла. Ты вернула к жизни меня, Пен.

Пенелопа закрыла глаза.

– Но это, – Габриэль указал на ее наряд, – ты, в черном… Это просто отвратительно.

Она открыла глаза и одарила его взволнованным взором.

– Такой внешний вид тебе совершенно не подходит. Это неестественно. Ты должна оставить траур в прошлом. Хочешь знать, о чем я подумал, впервые увидев тебя?

Медленно, словно против воли, Пенелопа кивнула.

– Я сравнил тебя с лучом летнего солнца. Для меня было счастьем лишь смотреть на тебя. Ты притягивала всех окружающих. И сейчас притягиваешь, но теперь вокруг тебя словно сгустился мрак. Это неправильно. Раскаяние, или… наказание, словом, туча, заслонившая твой внутренний свет, должна рассеяться.

Бромвич отпустил лицо Пен и отошел к столу, где лежала палитра. Он взял чистую кисть и окунул ее в краску. Затем подошел к холсту и занес кисть над изображением женщины в черном. Пришлось сделать несколько мазков, чтобы добиться желаемого эффекта, и когда Габриэль отступил, чтобы Пенелопа могла видеть полотно, мрачное прежде платье приобрело насыщенный желтый цвет.

– Вот как выглядит настоящая Пен, – мягко сказал он. – И, думаю, тебе давно пора стать прежней.

Она ничего не ответила. Она просто стояла и молча смотрела на тот маленький символ, на который Габриэль указал ей. Пенелопа будто ушла в себя: сжалась и закрыла лицо руками. Послышались тихие всхлипы, и Габриэль ощутил давящую боль в груди, холодная дрожь пробежала по всему телу. Он бросил кисти и подбежал к ней.

– Пен, не плачь, прошу тебя! Прошу, Пен, посмотри на меня! – молил он, стараясь отстранить ладони от ее лица.

Боль, исходящая из глубины ее глаз, нанесла ему большую рану, нежели копье, которым поразил его француз при Ватерлоо. Господи, ведь он не хотел обидеть ее! Он просто пытался помочь ей теми же методами, которыми помогала ему она.

– О, Пен… – проронил Габриэль, поглаживая ее лицо, мокрое от слез. Созерцание ее страданий разрывало его душу на части, хоть он и понимал: ей следовало знать правду.

И он нашел другой способ помочь ей – к этому же способу прибегла она недавно в карете, когда хотела привести в чувства.

Он поцеловал ее.

Глава 14

Пенелопа замерла, когда губы Габриэля коснулись ее губ. Но из нежного поцелуй мгновенно превратился в страстный, и она уже не могла думать ни о чем на свете. Ни о чем, кроме него. Все перестало быть ей нужным в этом мире, а требовалось лишь то чувство, которое вызывал в ней он.

Пен протянула руки к плечам Габриэля, поглаживая их и наслаждаясь его силой, своей защищенностью. Но даже находиться в объятиях Габриэля для нее было недостаточно – недостаточно близко. Она дотянулась до его шеи и поднялась на цыпочки, прижимая его к себе так сильно, словно старалась слиться с ним в единое целое.