Полное собрание сочинений в 90 томах. Том 37 - Лев Толстой

В каждой газете последнего времени всё реже и реже известия о том, где и как ограблена касса, где убиты жандарм, офицер, городовые, где обнаружено покушение, и в каждой газете всё чаще и чаще известия о казнях и смертных приговорах.

Застреливают и вешают не переставая уже год и два, и задавлены и застрелены тысячи. Побито и разорвано революционными бомбами тоже тысячи; но так как в последнее время убиваемых властвующими всё больше и больше, убиваемых же революционерами всё меньше и меньше, то правящие классы торжествуют, и им кажется, что они победили и что они теперь будут продолжать свою обычную жизнь, насилием поддерживая обман и обманом поддерживая насилие.

Сущность заблуждения всех возможных политических учений, как самых консервативных, так и самых передовых, приведшего людей к их бедственному положению, в том, что люди этого мира считали и считают возможным посредством насилия соединить людей так, чтобы они все, не противясь, подчинялись одному и тому же устройству жизни и вытекающему из него руководству в поведении. Понятно, что люди могут, подчиняясь страсти, заставлять посредством насилия несогласных с ними людей исполнять свою волю. Можно силою вытолкать человека или втащить его туда, куда он не хочет идти. (Как животные, так и люди всегда и поступают так под влиянием страсти.) И это понятно, но совершенно непонятно рассуждение о том, что насилие может быть средством побуждения людей к совершению желательных нам поступков.

Всякое насилие состоит в том, что одни люди под угрозой страданий или смерти заставляют других людей делать то, чего не хотят насилуемые. И потому насилуемые делают то, чего они не хотят, только до тех пор, пока они слабее насилующих и не могут избавиться от того, что им угрожает за неисполнение требуемого. Как только они сильнее, то они естественно не только перестают делать то, чего не хотят, но, раздраженные борьбой с насиловавшими и всем перенесенным от них, сначала освобождаются от насилующих, а потом заставляют в свою очередь несогласных с ними делать то, что они считают для себя хорошим и нужным. И потому казалось бы ясно, что борьба насилующих с насилуемыми никак не может соединить людей, а, напротив, чем дальше продолжается, тем больше разъединяет их. Казалось бы, это так ясно, что не стоило бы говорить про это, если бы с давнего времени обман о том, что насилие одних людей над другими может быть полезно людям и соединять их, не был бы так распространен и принят молчаливым согласием, как самая несомненная истина, не только теми, кому выгодно насилие, но и большинством тех самых людей, которые более всего страдали и страдают от насилия. Обман этот существует давно, и до христианства и после него, и оставался и остается еще во всей силе и теперь во всем христианском мире.

Разница между тем, что было в старину, до появления христианства, и тем, что есть теперь в христианском мире, только в том, что неосновательность предположения о том, что насилие одних людей над другими может быть полезно людям и соединять их, в старину была совершенно скрыта от людей, теперь же, выраженная особенно ясно в учении Христа истина о том, что насилие одних людей над другими не может соединять, а может только разъединять людей, всё более и более уясняется. А как только люди понимают, что насилие одних людей над другими, кроме того, что мучительно для них, еще и не разумно, как тотчас же люди, прежде спокойно переносившие насилие, возмущаются и озлобляются против него.

Это самое происходит теперь во всех народах среди насилуемых.

Но мало того, что истину эту всё более и более сознают насилуемые, ее сознают в наше время и насилующие. У самих насилующих в наше время уже нет уверенности в том, что, насилуя людей, они поступают хорошо и справедливо. Заблуждение это разрушается как для правителей, так и для борющихся с ними. Увлеченные своим положением, как те, так и другие — хотя и стараются всякого рода убеждениями, большей частью лживыми, убедить себя, что насилие полезно и необходимо, — в глубине души уже знают, что, делая свои жестокие дела, они достигают только подобия того, чего желают, и то только временно, в сущности же отдаляющего, а не приближающего их к цели.

Вот это-то сознание, всё яснее и яснее усваиваемое людьми христианского мира, и приводит их неизбежно к тому выходу, который один может вывести их из их бедственного настоящего положения. Выход этот в одном: в принятии человечеством скрытого от людей учения Христа в его истинном значении, неизвестного еще большинству людей и вытекающего из него руководства поведения, исключающего насилие.

IV

Когда среди 100 человек один властвует над 99, это несправедливо, это деспотизм; когда 10 властвует над 90, — это также несправедливо, это олигархия; когда же 51 властвует над 49 (и то только в воображении — в сущности же опять 10 или 11 из этих 51) — тогда это совершенно справедливо, — это свобода!

Может ли быть что-нибудь смешнее, по своей очевидной нелепости, такого рассуждения, а между тем это самое рассуждение служит основой деятельности всех улучшателей государственного устройства.

Народы земли трепещут и содрогаются. Всюду чувствуется какая-то работа сил, как бы подготовляющая землетрясение. Никогда еще человек не имел за собою такой огромной ответственности. Каждый момент приносит с собою всё более и более важные заботы. Чувствуется, что что-то великое должно совершиться. Но перед явлением Христа мир ждал великих событий и, однако, не принял его, когда он пришел. Так и теперь мир может испытывать муки родов перед его новым пришествием и всё не понимать того, что происходит.

Люси Малори.

И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить.

Матф. X, 28.

Государства христианского мира не только дошли, но перешли в наше время тот предел, до которого доходили перед своим распадением государства древнего мира. Это особенно ясно видно из того, что в наше время всякий шаг вперед в технических усовершенствованиях не только не содействует общему благу, но, напротив, всё с большей и большей очевидностью показывает, что все эти усовершенствования могут только увеличить бедствия людей, но никак не уменьшить их. Можно выдумать еще новые — подводные, подземные, воздушные, надвоздушные снаряды для быстрейшего перенесения людей с места в место и новые приспособления для распространения людских речей и мыслей, но так как переносимые из места в место люди ничего другого, кроме зла, не хотят, не умеют и не могут делать, то и распространяемые ими мысли и речи ни к чему иному, как только к злу, не могут побуждать людей. Те же, всё усовершенствующиеся и усовершенствующиеся средства истребления друг друга, которые делают всё более и более возможными убийства без подвержения себя опасности, только всё яснее и яснее показывают невозможность продолжения деятельности христианских народов в том направлении, в котором она теперь происходит.

Жизнь христианских народов теперь ужасна и в особенности по отсутствию какого бы то ни было нравственного начала, соединяющего их, и по неразумности своей, сводящей человека, несмотря на все его умственные приобретения, в нравственном отношении на степень низшую, чем животные, и, главное, по той сложности установившейся лжи, которая всё более и более скрывает от людей всю бедственность и жестокость их жизни.

Ложь поддерживает жестокость жизни, жестокость жизни требует всё больше и больше лжи, и, как ком снега, неудержимо растет и то и другое.

Но всему бывает конец. И я думаю, что конец этого бедственного положения народов христианского мира наступил теперь.

Положение людей христианского мира ужасно, но вместе с тем оно — то самое, которое не могло не быть, которое должно было быть и которое неизбежно должно привести эти народы к избавлению. Страдания, испытываемые людьми христианского мира, вытекающие из отсутствия свойственного нашему времени религиозного миросозерцания, суть неизбежные условия роста и неизбежно должны окончиться принятием людьми своиственного их времени религиозного миросозерцания.

Свойственное же нашему времени миросозерцание есть то понимание смысла человеческой жизни и вытекающее из него руководство поведения, которое было открыто христианским учением в его истинном значении 1900 лет тому назад, но было скрыто от людей искусственным и лживым церковным извращением.

V

С того часа, как первые члены соборов сказали: «изволися нам и святому духу», то есть вознесли внешний авторитет выше внутреннего, признали результат жалких человеческих рассуждений на соборах важнее и святее того единого истинно святого, что есть в человеке, — его разума и совести, — с того часа началась та ложь, убаюкивающая тела и души людей, которая погубила миллионы человеческих существ и продолжает до сей поры свое ужасное дело.