Сказки и предания алтайских тувинцев - Сборник Сборник

Хаана, она подала ему все лучшее, что у нее было, и отпустила его — что ж поделаешь?

Приехали они — да иначе и быть не могло — в страну среднего Гургулдая. Ах, дорогие, он и на этот раз привязал своего коня к молодому сандаловому дереву в тени старого сандала. Вбежал в юрту и, конечно, опять сел на самом почетном месте.

— О горе! Какое высокомерие, Хевис Сююдюр! Еще не пришло время сидеть тебе, скрестив, под собой ноги, на почетном месте. Если ты такой храбрый, как же могло случиться, что ты стал чужой добычей? Не лучше ли тебе отступиться и возвратиться домой, пока ты еще цел? — Такие веские слова сказала ему жена этого среднего Гургулдая.

— Ой, ай, почему ты насмехаешься надо мною, над тем, кто узнал столько страданий и явился к вам в гости? Подай мне хозяйскую еду, коли она готова. Почему ты оскорбляешь меня, брошенного всеми сироту, пришедшего к тебе в гости? И хоть уже готова еда, которую ты готовишь для своего мужа, ты даже не дала мне отведать лучшего куска. Если еда готова, подай же мне ее, милая старшая сестра, — сказал он.

— Вот горе, что за спесь! Вон! — заорала она, замахала деревянной лопатой для выгребания пепла и щипцами и давай его выталкивать — иначе и быть не могло!

— О, это действительно никуда не годится! Я ведь пришел в гости, а вовсе не для того, чтобы меня отсюда выгоняли, — сказал Хевис Сююдюр и запихнул ее под постель. А потом — что же было ему еще делать? — сел, скрестив под собой ноги, на самом почетном месте.

— А ты и впрямь парень, с которым нельзя не считаться, правда? — сказала женщина, вылезла, распрямилась, угостила его лучшим, что было у нее, и сказала:

— Храбрый богатырь! Иди же туда, куда хочешь, сын мой! — и отпустила его.

Вот едет он, и вдруг его зубы делают: крак, а бронзовый лоб: трах, и очень он разъярился, потому что наконец приехал туда, где ему надо было убивать. И направился он к юрте младшего Гургулдая. По твердой почве пустил он своего коня так, что ноги его уходили в землю по щиколотку, а по мягкой почве так пустил он своего коня, что ноги его уходили в землю по колено, а потом погнал его, и он помчался словно ветер. Поскакал он так, что разгорелось все пространство меж облаков небесных, и ни одна душа человеческая не посмела приблизиться к нему. И возникла вдруг перед ним большая, белая, как дворец, юрта — войлок ее крыши мог бы покрыть весь мир, а войлок ее стен мог бы покрыть весь свет. Доскакав до нее, Дёнен Хула покружил в нерешительности вокруг юрты и совсем смутился. Даже Хевис Сююдюр взволновался и остановился в полной нерешительности, что же ему предпринять. Но через некоторое время он все-таки сказал:

— Раз уж мы здесь, не будем терять присутствия духа! Соберем все свое мужество, бросимся туда!

И, услыхав это, сказал Дёнен Хула:

— Ладно, раз так, привяжи меня покрепче к молодому сандаловому дереву и поставь меня хорошенько в теплую тень старого сандалового дерева.

Хевис Сююдюр подбежал к нему и привязал его трижды к молодому сандаловому дереву в тройной тени старого сандала и подвязал ему назад голову. А потом Хевис Сююдюр откинул войлок над дверью юрты до высоты своих бедер. Опершись о плечи богатыря, сидевшего у самой двери, он прижал голову богатыря, сидевшего в середине, и уселся на самом почетном месте в благородной позе — а что же ему было еще делать?

Жена младшего Гургулдая сказала:

— Один мужчина предан другому. Относитесь друг к другу как друзья!

Сказав эти дружелюбные слова, она разожгла свой огонь без дыма и приготовила еду без пара. Она зажарила мясо серого барана Борукчу Хаана, дала ему от него курдюк и наполнила миски едой. Когда оба славных героя [63] были гостеприимно накормлены, Хевис Сююдюр вышел, чтобы пуститься в путь. Женщина помогла ему сесть на лошадь, поддержав его под руку, и сказала:

v — Один мужчина предан другому. Отнеситесь друг к другу как друзья и возвращайтесь! Не гонитесь слишком за местью!

Она трижды погладила его по голове и продолжала:

— Как раз сегодня он вернется с севера. Я слыхала, что его конь несется прямо над головами всадников — так высок его конь! Когда он возвращается с севера, он выбирает дорогу, вырубленную в отвесной скале. Уж близится время, когда он вернется.

С этими словами жена младшего Гургулдая отпустила Хевис Сююдюра в путь — а что же ей еще оставалось!

Они отправились к дороге, по которой должен был возвратиться младший Гургулдай. Пока они ждали, начался сильный снегопад и пошел град. Стали они думать да гадать, и им показалось, что слышно уже приближение младшего Гургулдая. И почудилось им, что приближается храбрый человек, слюна которого, вытекая изо рта, превращается в град, дыхание которого падает туманом, — человек, который свистит и держит в руках двенадцать молний Алтая. Прислушался Хевис Сююдюр, и показалось ему, что шум слышится с юга; прислушался еще раз, и показалось, что слышится он с севера. Но как бы то ни было, а приближался необычайно сильный герой! Подтянул Хевис Сююдюр еще раз шестидесятислойный нагрудный ремень Дёнен Хулы, вскочил на него и прислушался. Но как ни старался, никак ему уже было не удержаться наверху, он опять спешился и стоял, прислушиваясь, в конце дороги, и тут он понял по шуму, что тот уже довольно близко. Он приближался со свистом, с двенадцатью молниями Алтая в руке, и дыхание, вылетая из его рта, тотчас же превращалось в туман. Капельки слюны, падая с его губ, превращались в градины. И вот он уже совсем близко. Поднялся такой ветер, что обычному человеку было не удержаться на ногах. Крепко держась одной рукой за гриву своего коня, а другой цепляясь за седло, Хевис Сююдюр зорко оглядывал все вокруг. Ха, да вот он, этот превосходный муж! Он не знал, сколько прошло суток с тех пор, как показалась его голова и стал различим его затылок; он не знал, сколько прошло суток с тех пор, как показался его лоб. Ах, и пока он стоял так, в крайнем удивлении, через какое-то время появилась вся верхняя часть тела, и наконец стал виден и весь человек — прекрасный герой — могло ли быть иначе!

У него было молодое красное лицо, способное навести ужас на десять тысяч человек, черная борода, круглая, как дымовой круг, способная запугать шестьдесят человек, а от четырех его зубов-резцов шли радуги. Преградив ему путь, Хевис Сююдюр поздоровался с ним — могло ли быть иначе?

— Досточтимый герой, как твое здоровье?

— Ой, эй, Хевис Сююдюр, ты ли это? Мясо твое еще не стало мясом, кровь твоя еще не стала кровью! А высокомерие! Прямо беда! Ты что, пришел драться со мной? Отойди-ка в сторону да освободи мне дорогу! — ответил, конечно, Гургулдай.

— О, я собираюсь утолить свою ненависть на ненавистной мне земле, обрушить мою месть на эту проклятую землю. Ну что, хватило тебе, когда ты разграбил мою землю? Я пришел сражаться с тобой, и я не уйду. Хочешь испытать свои мужские плечи, нет? Хочешь биться гибким голубым [64], выкованным искусным мастером? Я все равно буду биться с тобой! — сказал Хевис Сююдюр.

— Раз ты явился сюда из упрямства, я стану биться с тобой и так и эдак, — ответил Гургулдай.

— А где мы станем мериться силами? — спросил Хевис Сююдюр.

— Полем битвы будет нам вся земная ширь и вся даль мира!

Эй, тут Хевис Сююдюр вскочил, конечно, на коня Дёнен Хулу, а младший Гургулдай — на своего коня. Так и ехали оба богатыря, улыбались: хюрс-хюрс, задевали друг друга плечом, смеялись: тарс-тарс и тыкали друг друга в бедра — так не терпелось им подраться!

Накойец-то оба приехали в мировую даль и земную ширь. Тут они немного поспорили, а потом накрепко подвязали своих коней Дёнен Хулу и Дёнен Галдара поводьями к седлу так, что они стояли неподвижно, как скала. Связали им ноги так крепко, что они стояли неподвижно, как сундук. Тут оба богатыря стукнули себя по своим соколиным коленям, как и полагается настоящим борцам, и стали драться. Они срывали горы вместе с лесом и били ими друг друга — а что им было еще делать? Рожденный ранее Гургулдай свалил, конечно, однажды Хевис Сююдюра. Но когда рожденный позже Хевис Сююдюр ударил Гургулдая горой, покрытой лесом, тот даже не почувствовал удара. Тогда они схватили по горе в каждую руку и стали драться, прыгая на вершинах гор и хватая друг друга.