Опасная пара для темной (СИ) - Дарья Вознесенская

то ли обреченно, внезапно переходя на “ты”.

- Удивил, - фыркнула Эва Танья, не оставшись в долгу.

- А что ты будешь делать завтра, когда он снова потребует “огонь”? - прищурился. И сделал несколько шагов вперед, нависая над ней, - Дашь его?

- Не твое дело, - сердито поджала губы темная.- Разберусь.

- Не мое? - недобро усмехнулся Киану, - Может быть. Но точно я скажу только тогда, когда попробую на вкус твой поцелуй. И пойму, откуда я помню сладость вереска...

Одним движением пресветлый притянул темную к себе и накрыл ее губы своими.

Вересковый мед

Всегда надежней успокоить инквизитора, чем взбесить, если вы наедине.

Всегда безопасней сделать вид, что со всем согласен, а только потом действовать, как хочешь, чем доказывать свою правду с нечистью за плечом.

Всегда лучше целоваться с пресветлым, надеясь, что он только про поцелуй и вспомнит, чем вызвать воспоминания о моих слишком специфических умениях по вытягиванию Запределья из ран…

Вот так я себя уговаривала, да. Иначе как объяснять, что я целуюсь с главой? Да еще с таким… хм, удовольствием.

Ведь если первый поцелуй был неожиданный и вообще, против воли, то сейчас это что, а? Конечно же исключительно в ведьминых интересах и ради будущих ведьминых каверз! И вообще, то что он про вереск сказал, было столь точным попаданием в самые темные воспоминания, что…

...Вереск рос в единственном месте в Индауре: не так уж часто на островах можно встретить скудные, пронизываемые ветрами места. Фиолетово-розовые мелкие цветки покрывали скалы вокруг моего Источника, возле которого я родилась, не боясь ненастья или бедности земли. По легенде только вереск и не побоялся подарить безжизненным холмам свою красоту. И за отвагу Луна и Солнце подарили ему мощь дуба - кора его более крепка, чем кора любого другого дерева; тонкий аромат цветущих кустов черники, гибкость ивы. И живет вереск там, где другая растительность выжить не способна. Верно сплетенный, способен защитить от любой враждебной магии. А мед из него тягуч, насыщенного коричневого цвета, с горечью и терпкостью… Как наш поцелуй. Хочется пить этот поцелуй, сладкий, горький и терпкий одновременно, вдыхая запах инквизитора, вбирая его жар - вот уж точно, как Солнце, самому не горячо? И вспоминая, как бывает, когда в крови не только Тьма, но и желание бурлит. Желание прогнуться, покориться, поддаться - ненадолго, всего на одну ночь. Одну, две, три… А потом...

Вот это “потом” меня отрезвляет. Да так сильно, что уже зарывшиеся в темные кудри пальцы, ослабев, выскальзывают. А стон, зародившийся где-то в грудной клетке, там и остается. Я делаю над собой усилие - во всех смыслах - и отступаю.

Пытаюсь отдышаться.

На пресветлого не смотрю. Что я там не видела?

- Это было уже, - говорит, тоже делая шаг назад. Утверждает, не спрашивает. Теперь точно уверен.

- Страх смерти многих превращает в животных, - объясняю сухо. Не смотрю!

- Сейчас я точно не умирал, - сообщает глухо и немного в упрек. То ли себе, то ли мне. Меня то за что упрекать, лохматый? Это ты ко мне приперся, прятался там, за дверями, вспоминал, накинулся… Живи теперь с этим.

А я позабуду.

Мне не нужны проблемы. А в моем мире проблема - всегда “равно” мужчина.

- Желание доказать некую правоту тоже ко всякому приводит, - отвечаю еще суше.

Он может и хочет что-то сказать, но что тут скажешь?

Любое слово я использую против тебя, пресветлый, и не потому, что вредная… Смущена до Запределья. И очень-очень хочу, чтобы ты ушел.

Кажется, понимает.

Кажется, тоже уйти хочет.

Но продержался бы он главой долго в такой обстановке, если бы не прояснял все как можно точнее? Вряд ли. Потому спрашивает. Не про поцелуй, нет. Что там про него спрашивать? “Почему ты мне не сказала, что мы целовались при встрече?” Ха. Даже в голове смешно звучит.

- Было что-то, тогда, на постоялом дворе, что мне еще следует знать? - находится через какое-то время.

- Нет. Вы все из меня вытащили.

- Мы снова на “вы”?

Молчу на это. Вздыхает. Но продолжает сам:

- Хиран не совсем верно рассказал о том, что произошло тогда…

- Поведаете правду? - вот на это реагирую.

- Она не имеет значения, - отрезает. - А вот что имеет значение, так это то, как он свободно это обсуждает...

Как я и предполагала.

Впервые с момента, как мы поцеловались, я смотрю на главу.

Мрачный, руки в кулаки сжаты, взгляд - в сторону. И тело напряженное.

- У вас есть предположение, что именно происходит?

- Пока нет, - морщится досадливо. - Но я намерен все выяснить. И… он пожалеет, что так себя вел.

Мстительный какой.

Это мне понятно.

- У вас есть предположение, как избавиться от его настойчивости? - спрашивает в ответ. И добавляет с некоторым смирением, - Если вы конечно этого хотите…

- Нет, - отвечаю сразу на два вопроса, - Но я намерена что-то придумать.

- Угу… - бормочет себе под нос и делает несколько решительных шагов в сторону двери. Прощается коротко, отодвигает засов и выходит.

А я чувствую неимоверную усталость.

- Кар-р… - сообщает проявившийся Ворон. И открывает клюв, чтобы…

- Заткнись, - говорю совсем невежливо. Мне это еще потом выльется во что-то - говорю же, у птички мой характер - но сил нет нотации слушать сейчас. - Сама знаю.

Куда спрячем труп?

Знаете, что ужасного во всей этой ситуации? Осознание, что единственный, кому глава может доверять - это ведьма. Ведьма, ненависть к которой в крови должна быть. Ведьма, которую с детства приучали опасаться. Ведьма, которая бесила одним своим присутствием!

И что?

Не прошло и половины оборота, как именно она и никто другой так глубоко погрузился в темноту его прошлого и настоящего, да еще и встала на его сторону, что теперь и шагу от этого союза не ступишь!

Знаете, что еще более ужасного?

Видеть этого “союзника” во сне и самых жарких фантазиях. Знать, как раскрываются губы под его напором, помнить запах, вкус, да так, что ни одно ранение не поможет - ну, голову разве что отрезать. Говорят, это от всего