Паранойя - Файндер Джозеф

— Пригодится на случай, если Годдард пригласит меня поохотиться на кроликов.

— Мораль в том, — заявила Джудит, — что льстить нужно уметь.

— Ну, я не с кроликами, Джудит. Я скорее с волками.

— А много ты о волках знаешь?

— Кое-что.

— У них все откровеннее, чем у людей. Да, есть самец-альфа, конечно, однако нам интересно другое: иерархия постоянно проверяется. Она очень нестабильна. Иногда самец-альфа бросает свежий кусок мяса на землю перед остальными, отходит на пару шагов и просто наблюдает. Это открытый вызов остальным: мол, попробуйте только понюхать!

— А кто понюхает, становится обедом.

— Неверно. Обычно альфе достаточно злобного взгляда. Или угрожающей позы. Поднять хвост и уши, рыкнуть, показаться больше и злее. А если драки не избежать, альфа будет нападать на наименее уязвимые части тела нарушителя. Он не собирается наносить увечья члену собственной стаи, а уж тем более убивать. Видишь ли, альфа не может жить без других волков. Волки — небольшие животные, которые в одиночку не завалят ни лося, ни оленя, ни карибу. Так что запомни: они постоянно друг друга проверяют.

— То есть так будет и со мной. — Эх, не на того я учился. Надо было ветеринарные курсы оканчивать.

Она искоса посмотрела на меня.

— У людей это не так очевидно, Адам. И все же генеральный директор, как вожак волчьей стаи, хочет, чтобы его команда была сильной. Поэтому демонстрация агрессии иногда приемлема: это признак выносливости, силы, жизнеспособности стаи. Вот почему так важна честность и продуманная прямота. Когда ты льстишь, делай это тонко и неявно, и пусть Годдард думает, что всегда услышит от тебя правду без прикрас. Джок Годдард в отличие от многих других начальников прекрасно понимает: если он хочет быть в курсе того, что происходит в компании, такие помощники необходимы. А если он не в курсе, грош ему цена.

И еще одно. В любых отношениях между ментором и протеже есть что-то от отца и сына, но в нашем случае это выражено еще ярче. Скорее всего ты напоминаешь ему сына, Элайджу.

Годдард действительно так меня называл.

— Мой ровесник?

— Был бы ровесником. Он погиб года два назад, когда ему был двадцать один. Некоторые думают, что после трагедии Годдард очень изменился, даже сдал. Возможно, ты начнешь идеализировать Годдарда, видеть в нем отца, которого хотел бы иметь. Но и он будет видеть в тебе сына, которого потерял. Помни об этом, может пригодиться. И будь осторожнее: иногда он будет к тебе слишком мягок, а иногда — неоправданно требователен.

Джудит нажала на пару клавиш ноутбука.

— А теперь — внимание. Мы посмотрим несколько интервью, которые Годдарддал на телевидении, — одно из «Уолл-стрит уик» с Луисом Рукейзером, несколько на Си-эн-би-си, и еще одно — с Кейти Курик на «Тудэй шоу».

На экране застыло видеоизображение Джока Годдарда — гораздо моложе, но такое же лукавое. Джудит повернулась ко мне.

— Адам, тебе предоставляется экстраординарная возможность. В то же время ситуация осложняется. Теперь тебе будет сложнее передвигаться по компании незамеченным и тусоваться с рядовыми сотрудниками. Парадоксально, однако твоя задача крайне осложнилась. Придется пользоваться всем, что у тебя есть. А сегодня я хочу, чтобы ты выучил Годдарда вдоль и поперек, ясно?

— Ясно.

— Отлично, — сказала она и холодно улыбнулась. — Я знаю, что ясно. — Джудит понизила голос почти до шепота: — Адам, я должна тебя предупредить, ради твоего же блага, — у Ника кончается терпение. Ты сколько недель в «Трионе»? А по секретным проектам до сих пор ничего не принес.

— Так ведь есть же предел... — начал я.

— Адам, — тихо, но угрожающе оборвала Джудит, — с этим человеком шутки плохи.

40

Алана Дженнигс жила в многоэтажке из красного кирпича неподалеку от головного офиса «Триона». Я сразу же узнал ее дом, потому что видел его на фотографии.

Вы замечали: когда начинаешь встречаться с девушкой, обращаешь внимание на то, что с ней связано — где она живет, как одевается, какие любит духи, — и все кажется таким новым, необычным? Ну а у меня получилось наоборот: я знал об Алане больше, чем некоторые мужья — о собственных женах, хотя провел с ней всего час или два.

Я подъехал к дому Аланы на «порше» (разве классные тачки придумали не для того, чтобы производить впечатление на девушек?), поднялся по ступенькам и позвонил. Голос из динамика прощебетал: «Спускаюсь!»

Алана вышла из подъезда в белой крестьянской блузке с вышивкой, черных леггинсах и с крошечной черной сумочкой на плече. Она заколола волосы, темные очки не надела. «Интересно, — подумал я, — носят ли крестьянские блузки крестьяне? И есть ли крестьяне в наше время? А если да, то осознают ли они себя именно крестьянами?» Алана выглядела ошеломляюще. И пахла замечательно, лучше, чем большинство девушек, с которыми я обычно встречался. Цветочный аромат под названием «Флориссимо». Я вспомнил: она покупает его в «Хаус оф Крид» каждый раз, когда бывает в Париже.

— Привет, — сказал я.

— Привет, Адам!

На губах Аланы блестела ярко-красная помада.

— Вот моя машина, — произнеся нарочито небрежно, стоя перед своим новеньким железным конем. Думаю, Алана заметила и автомобиль, и мой костюм от Зенья, и черную тенниску с открытым воротом, и пятитысячедолларовые итальянские часы — и решила, что я любитель внешних эффектов. Алана в крестьянской блузке, я — в прикиде от Зенья. Прелестно: она притворяется бедной, я — богатым. Боюсь, что я перестарался.

Я открыл перед Аланой дверцу (сиденье я предусмотрительно отодвинул, чтобы было просторнее). Внутри стоял сильный аромат новой кожи. Слева на задней части машины осталась наклейка со стоянки «Триона». Сидя в салоне, Алана ее, конечно, не увидит, но когда мы выйдем, должна обратить внимание. Так и лучше: ведь рано или поздно она все-таки узнает, что я работаю в «Трионе», причем на ее старом месте. Странное совпадение — мы ведь познакомились не на работе, — и чем скорее это всплывет, тем лучше. Я даже заготовил глупейшую фразу: «Да ты шутишь! Неужели? Я тоже! Поразительно!»

Мы ехали в ее любимый тайский ресторан. Через какое-то время в салоне наступило неловкое молчание. Алана бросила взгляд на спидометр.

— Здесь поосторожнее. Ловушка. Копы стоят и ждут, когда ты превысишь скорость.

Я улыбнулся, кивнул и вдруг вспомнил строку из одного из ее любимых фильмов-нуар, «Двойная страховка», который позавчера взял напрокат.

— С какой скоростью я ехал, мэм? — спросил я голосом Фреда Макмюррея.

Алана мгновенно все поняла. Умница. Она широко улыбнулась и подхватила:

— Думаю, девяносто миль в час. — Она прекрасно сымитировала голос роковой женщины, Барбары Стэнвик.

— Может, слезете с мотоцикла и выпишете мне штраф?

— Может, на первый раз сделать вам предупреждение? — ответила Алана, и в ее глазах заплясал озорной огонек.

Я запнулся всего на пару секунд, но все-таки вспомнил:

— А если предупреждение не сработает?

— А если я стукну вас по рукам?

Я улыбнулся. У нее здорово получалось.

— А если я зарыдаю и положу голову вам на плечо?

— А не воспользоваться ли вам плечом моего мужа?

— Все, хватит! — сказал я. — Конец сцены. Снято.

Алана радостно засмеялась.

— Откуда ты это знаешь?

— Убил много времени на просмотр старого черно-белого кино.

— Я тоже! А «Двойная страховка», наверное, мой самый любимый фильм.

— Мой тоже. И еще «Бульвар Сансет». — Это тоже из ее досье.

— Точно! «Я большой! Просто кинематограф измельчал».

Пора заканчивать игру, пока я не прокололся: мой запас цитат из фильмов-нуар почти закончился. Я перевел разговор на теннис. Когда остановился перед рестораном, глаза Аланы снова засияли:

— Ты знаешь об этом ресторанчике? Он же самый лучший!

— Не просто самый лучший — единственный.

Здесь машину тоже парковали служащие. Я скрепя сердце отдал ключи от своего новенького «порше» восемнадцатилетнему пареньку, который наверняка захочет прокатиться, если не будет посетителей. Алана так и не заметила трионовской наклейки. Скоро придется заводить разговор о работе. Лучше поднять тему самому, чем ждать, пока это сделает она.