Распущенные знамёна - Александр Антонов

Выдающийся русский медик-психиатр, невропатолог, физиолог, психолог, и прочая, и прочая Владимир Михайлович Бехтерев, увидев на пороге своего кабинета в возглавляемом им Петроградском психоневрологическом институте давнего приятеля и ученика Порфирия Карловича Вайнштейна, был несколько удивлён. Не тем, разумеется, что увидел, — как-никак сам пригласил на работу – а тем, как тот выглядел: будто не в столицу приехал из Тмутаракани, а как раз наоборот.

— Отчего невесел, Порфирий? — спросил Бехтерев, обнимая Вайнштейна. — И где твой подопечный?

— Оттого и невесел, Владимир Михайлович, что сбежал от меня подопечный-то, — невесело усмехнулся Вайнштейн.

— Как сбежал? — удивился Бехтерев. — А санитары?

Вайнштейн только рукой махнул.

— Всех обманул, шельма. На ходу через окошко в туалете выпрыгнул.

— И не разбился, на ходу-то?

— Мы только от станции отъехали, скорость ещё набрать не успели, а когда хватились, было уже поздно. Потом вернулись с ближней станции, но Слепакова так и не нашли. Нам сказали, что его увезли с собой какие-то махновцы: то ли бандиты, то ли власть местная, но люди опасные. Я решил не связываться, отпустил санитаров, а сам сюда.

— Занятная история, — покачал головой Бехтерев. — Ладно, бог с ним, с этим Слепаковым, главное, что сам в целости остался!

* * *

Постановление ВЦИК: «Образовать при Совете Народных Комиссаров Наркомат по делам здравоохранения и социального призрения. Наркомом здравоохранения и социального призрения назначить товарища Семашко Николая Александровича».

Михаил

По случаю назначения нового наркома, пили чай у нас в гостиной. О том, что Маша является ярой противницей употребления алкоголя, знали все, кому следовало, потому даже Сталин не рискнул принести с собой бутылку. Кроме него, в гостиной собрались: Ленин с Крупской, Дзержинский, который с недавнего времени обосновался в Комендантском доме, Александрович, Васич, один – Ольга осталась с маленьким Глебом, — ещё несколько товарищей. Ежовых не было: Ёрш был в командировке, а Наташа без мужа прийти не решилась.

Было нескучно. Семашко, как украшение стола, старался всех развеселить и рассказывал курьёзные истории из врачебной практики, своей и своих знакомых.

— …Появился этот мужчина, как рассказывают, самым таинственным образом. После шторма нашли его на пляже местные рыбаки, обнажённым. Как он туда попал – непонятно, а сам он ничего вразумительно объяснить не мог, потому что вскоре после спасения тронулся умом, бедняга, после чего и оказался в местной психиатрической больнице. Наблюдавший его врач писал Бехтереву, что его новый пациент пытается пророчить, только без особого успеха. Например, начало нашего прошлогоднего наступления он предсказал, а с его исходом напутал…

Я обменялся с Васичем понимающим взглядом.

— …И вот, представляете, этот сумасшедший покинул поезд на ходу, через окно туалета. Говорят, он теперь у каких-то там махновцев.

Васич уходил последним, специально задержался, чтобы без помех переброситься нам в прихожей парой слов.

— Похоже, по нашим следам прибыл ещё один попаданец, — сказал он.

— Похоже, — кивнул я, — но как это могло произойти?

— А я знаю? — пожал Васич плечами. — Полагаю, надо нам этого психа отыскать – пусть всё расскажет сам.

— Надо, — согласился я. — Только боюсь, сделать это будет непросто. Думаешь, он случайно оказался у Махно?

— Чёрт! — воскликнул Васильевич, и тут же боязливо покосился в сторону зала: не услышала ли вскрик Маша? Потом заговорил уже на полтона ниже: – А ведь ты прав. Но тогда получается, что парень уже сориентировался в обстановке.

— А может, и про нас узнал, — добавил я.

— Да ну, — усомнился Васич, — откуда?

— Например, из газет. Наши рожи там теперь часто мелькают.

— Но тогда получается, что он должен был видеть нас ТАМ, — слегка осевшим голосом произнёс Васич.

— Получается, так, — согласился я. Ну да чего гадать-то? Ты стопудово прав: нам надо его непременно найти, поскольку он может быть для нас чрезвычайно опасен. Расскажи об этом Ольге… расскажи, расскажи, — постарался я рассеять появившееся на лице моего друга сомнение, — а я поставлю в известность Ерша.

Глава четвёртая

Глеб

После очередного заседания коллегии ВЧК у меня на квартире собрались все «посвящённые», кроме Ленина и Спиридоновой. В кабинете расположились одни мужики, поскольку Ольга, по своему обыкновению, наше сборище проигнорировала. Я смотрел на хмурые лица друзей и догадывался, что выгляжу не лучше. Причины тому были: весна образца 1918 стала для советской России не лучшим временем года. Колобродила деревня. Земельная реформа не поспевала за пустившимся во все тяжкие ещё с февраля 1917 года крестьянством. Случаи самозахвата помещичьей земли, дикие погромы усадьб и «образцовых хозяйств» зачастую со смертельным исходом для представителей обеих конфликтующих сторон прирастали, судя по сводкам, если не в геометрической (слава богу, этого нам удалось пока избежать), то в арифметической прогрессии точно.

— …эта «сказочная» деревенская жизнь скоро пойдёт на убыль, — вещал Ёрш, имея в виду старый анекдот: «Как живёшь?» – «Как в сказке!» – «Так хорошо?» – «Нет. Чем дальше – тем страшнее!» – Крестьянин зароется в землю, и ему станет не до погромов.

— Пашут уже практически везде, а обстановка мягче не становится, — усомнился в праведности слов Ерша Бокий. — Боюсь, пришло время более жёстких мер.

— Предлагаешь стрелять в народ? — спросил Ёрш.

— Не в народ, — поправил товарища Бокий, — а в тех, кто оказывает вооружённое сопротивление в ответ на законные требования властей. Кто мутит воду в крестьянском болоте? Кулаки! То бишь, мироеды. Если мы их немножко постреляем – хуже от этого не станет!

— Как хочется с тобой не согласиться, но, боюсь, придётся, — вздохнул Макарыч. — Одними уговорами и «трудовым фронтом» для наиболее упрямых мы уже точно не обойдёмся. Тут, главное, удержаться в рамках разумной достаточности, простите меня, друзья, за цинизм. Чем меньше мы прольём крови сейчас, пусть и вынужденно, тем здоровее будет новое российское общество, и тем меньше нам это впоследствии аукнется.

— Под «аукнется» ты имеешь в виду падение советского режима в ВАШЕМ мире? — уточнил Кравченко.

— Именно это, — кивнул Макарыч.

В разговоре возникла небольшая пауза, которую прервал Бокий:

— Я думаю, что много стрелять и не придётся. Во-первых, на нашей стороне сила. Во-вторых, почти все агитаторы уже добрались до мест. В-третьих, нам помогут фронтовики.

Это да. В этом он прав. Готовясь к внутренним потрясениям – не настолько же мы были наивны, чтобы не верить в их неизбежность? — в спешном порядке создавали мы внутренние войска при НКВД. Для этого пошли даже на временное ослабление армии и флота по принципу минимальной достаточности. В окопах оставили столько солдат, чтобы хватило держать оборону. Благо, противник нам в этом помог. Значительная часть германских войск была переброшена на Западный фронт, где давили союзники.

Теперь нашим фронтам противостояли по большей части австрияки, которые в условиях охватившего их ряды разложения вряд ли могли наступать. Наиболее серьёзному ослаблению подвергся флот. Примерно половину кораблей перевели на режим «мягкого отстоя», то есть оставили на них столько членов команды, сколько хватало для поддержания судна в эксплуатационном режиме.

Генеральный штаб и Главкомверх отнеслись к нашей инициативе без восторга, но, вникнув в суть происходящего внутри страны, вынуждены были уступить. Из образовавшегося таким образом воинского резерва стали в спешном порядке формироваться ОМСН (Отряды Милиции Специального Назначения) для борьбы с организованной преступностью и для подавления вооружённой контрреволюции. Каждый ОМСН формировался из лояльных к Советской власти бойцов, был хорошо укомплектован вооружением (вплоть до артиллерии) и мобилен (лошади, автомобили, броневики, бронепоезда). По последним данным, ОМСН полностью контролировали центральную и южную часть России (за исключением Украины и Кавказа), а также Поволжье и Транссибирскую магистраль.

Строго следуя принципу «Никакого двоевластия ни в центре, ни на местах!» ВЦИК нигде напрямую не вмешивался в действия исполнительных органов власти, но оставлял за собой право эти действия контролировать. Функции контроля были возложены на ГПУ. ГПУ назначало губернских и уездных комиссаров, а также комиссаров в крупные города и на важнейшие промышленные предприятия. Каждый комиссар собирал вокруг себя добровольных помощников, наиболее подготовленные становились агитаторами. Сейчас основная масса агитаторов направлялась в деревню для ведения разъяснительной работы среди крестьян.