Читая «Лолиту» в Тегеране - Азар Нафиси

году и опубликованного в радикальном журнале «Новые массы». В свое время очерк привлек немало внимания и привел к рождению нового термина в американской литературе: пролетарский писатель. Сам факт, что очерк оказался таким значимым и именитые авторы приняли его всерьез, свидетельствовал о том, что времена менялись. «Великий Гэтсби» был опубликован в 1925 году; «Ночь нежна» – в 1934. В промежутке между выходом этих двух великих романов в США и Европе случилось множество событий, в силу которых влияние Голда временно возросло, а Фицджеральда – ослабло до такой степени, что тот стал почти несущественной фигурой на общественной и литературной арене. То были времена Великой депрессии, растущей фашистской угрозы и усиливающегося влияния советского марксизма.

Прежде чем перейти к изучению «Великого Гэтсби», мы в классе обсудили рассказы Максима Горького и Майка Голда. Горький в то время был очень популярен – многие его рассказы и роман «Мать» вышли в переводе на персидский, их активно читали революционеры, молодые и старые. «Великий Гэтсби» на фоне Горького казался каким-то баловством, странным выбором для университета, где почти все студенты горели революционным пылом. Однако теперь, с высоты лет, я понимаю, что поступила правильно, включив эту книгу в программу. Лишь позже я осознала, что ценности, лежащие в основе этого произведения, являются прямой противоположностью революционным ценностям. И, как ни парадоксально, с прошествием времени восторжествовали именно ценности из «Гэтсби», но тогда мы еще не понимали, как далеко зашли в предательстве своей мечты.

Мы начали читать «Гэтсби» в ноябре, но закончили его изучение лишь в январе, так как нам постоянно приходилось прерываться. Я рисковала, включая в программу эту книгу в такое время, когда некоторые книги запрещали как «вредоносные для морали». Большинство революционных группировок соглашались с правительством по вопросу индивидуальных свобод, презрительно называя их «буржуазными» и «упадническими». Благодаря этой поддержке новой правящей элите было намного легче принимать самые реакционные законы; дошло до того, что они запретили ряд жестов и проявлений эмоций, в том числе любви. Еще до принятия новой конституции и избрания парламента новый режим аннулировал закон о минимальном возрасте для вступления в брак. Запретили балет и танцы; балеринам предложили стать актрисами или певицами. Впрочем, потом женщинам запретили и петь, потому что женский голос, как и волосы, приравнивался к сексуальной провокации и потому его надлежало прятать.

Однако, я выбрала «Гэтсби» не из-за политического климата того времени, а потому что это действительно великий роман. Меня пригласили вести курс литературы двадцатого века, а у «Великого Гэтсби» были все причины быть включенным в этот курс. Кроме того, этот роман дал бы моим студентам возможность одним глазком заглянуть в другой мир, который теперь от нас ускользал, утопая в громогласном порицании. Смогут ли мои студенты посочувствовать роковой влюбленности Гэтсби в прекрасную и неверную Дейзи Фэй так же, как ему сочувствовал Ник? Я читала и перечитывала «Гэтсби» с ненасытным любопытством. Не могла дождаться, когда смогу обсудить эту книгу с группой, но меня сдерживало странное ощущение: мне не хотелось делиться ей ни с кем.

«Гэтсби» вызвал у моих учеников легкое недоумение. История идеалиста, горячо влюбленного в красивую богатую девушку, которая его предала, не могла удовлетворить тех, чьи жертвы определялись словами «массы», «революция» и «ислам». Страсть и предательство были для них эмоциями политическими, а любовь означала нечто совсем иное, чем душевные терзания Джея Гэтсби и миссис Том Бьюкенен. Супружеская измена в Тегеране считалась одним из множества преступлений, и кара за нее была соответствующая – публичное избиение камнями.

Я объяснила, что «Великий Гэтсби» считается классикой американского романа, во многих смыслах его образцом. Другими претендентами на звание образцового американского романа были «Приключения Гекльберри Финна», «Моби Дик», «Алая буква». Некоторые считали, что тема романа – американская мечта – позволяет отнести его к классике. У нас в «старых» странах было прошлое – мы были одержимы прошлым. Что до американцев, у них была мечта; они ностальгировали по светлому будущему.

Я сказала, что этот роман хоть и посвящен Гэтсби и американской мечте, автор стремился, чтобы он прозвучал общечеловечески, вне времени и места. Я зачитала студентам любимый отрывок Фицджеральда из предисловия к повести Джозефа Конрада «Негр с „Нарцисса“». Конрад писал, что художник «взывает к нашей способности радоваться и удивляться, к ощущению, что окружающий мир является для нас непознанной загадкой; к нашему милосердию, к красоте и боли… к подспудному, но несокрушимому убеждению в единстве, связывающем одиночество бесчисленных сердец; к единству чаяний, радости, печали, стремлений, иллюзий, надежд и страхов, которое привязывает друг к другу людей и все человечество: мертвых к живым, а живых к еще не рожденным».

Я пыталась объяснить им, что Майк Голд и Фрэнсис Скотт Фицджеральд писали об одном: о мечтах, а если конкретнее – об американской мечте. Мечты Голда реализовались только сейчас в нашей далекой стране, которая теперь носила новое непривычное название – Исламская Республика Иран. «Старые идеалы должны умереть», – писал Голд. «Бросим все, что мы есть, в котел Революции. Из смерти нашей восстанет слава». Фразы вроде этой сейчас встречались сплошь и рядом на страницах иранских газет. Правда, Голд жаждал марксистской революции, а наша была исламской, но их многое объединяло – обе были идеологическими и тоталитарными. И как выяснилось, превратив ислам в инструмент подавления, Исламская Революция причинила исламу больше ущерба, чем удалось бы любому ее врагу.

Не ищите основную тему романа, предостерегла я студентов; не думайте, что та существует отдельно от сюжета. Идея или несколько идей, скрытые за сюжетом, должны сами проявиться во время чтения; они не «прикрепляются» к роману сбоку. Давайте выберем эпизод и проиллюстрируем эту мысль. Откройте страницу сто двадцать пять. Гэтсби впервые приходит в дом к Дейзи и Тому Бьюкененам. Бахри, не могли бы вы прочесть первые строки, начиная с «кто хочет…»?

– Кто хочет поехать в город? – настойчиво спросила Дейзи. Взгляд Гэтсби обратился на нее. – Ах, – воскликнула она, – вы так роскошно выглядите.

Их взгляды встретились, и они долго смотрели друг на друга, словно кроме них вокруг никого не было. Потом она с трудом отвела взгляд и посмотрела на стол.

– Вы всегда так роскошно выглядите, – повторила она.

Она призналась ему в любви, и Том Бьюкенен это понял. Он был ошеломлен. Слегка раскрыв рот, он взглянул на Гэтсби, а потом снова посмотрел на Дейзи, словно только что узнал в ней давнюю знакомую.

С одной стороны, Дейзи просто говорит Гэтсби, что тот роскошно выглядит; Фицджеральд сообщает нам, что она все еще любит его, но не