Молодой Сталин - Саймон Монтефиоре

Тифлисский прокурор решил: чтобы обвинить Сталина в руководстве батумским восстанием, улик недостаточно. Возможно, свидетели боялись и поэтому не показывали на Сталина. Это обвинение с него сняли, но он остался в тюрьме, потому что ротмистр Лавров расследовал другие обстоятельства: роль Сталина в Тифлисском комитете. 29 августа жандармы предъявили Сталину и его соратникам обвинение. Но бюрократические процедуры тянулись еще долго9.

Сталин заболел давно мучившей его грудной болезнью (иногда он говорил, что это проблемы с сердцем, иногда – что с легким). В октябре Сосо добился того, чтобы его вместе с подельником Канделаки переправили в больницу10. Вопреки революционной этике он трижды обращался к самому генерал-губернатору – князю Голицыну:

Все усиливающийся удушливый кашель и беспомощное положение состарившейся матери моей, оставленной мужем вот уже 12 лет и видящей во мне единственную опору в жизни, заставляет меня второй раз обратиться к Канцелярии главноначальствующего с нижайшей просьбой освободить меня из-под ареста под надзор полиции. Умоляю… не оставить меня без внимания и ответить на мое прошение. Проситель Иосиф Джугашвили. 1902 г., 23 ноября11.

Болезнь не мешала ему творить бесчинства. Когда 17 апреля 1903 года экзарх Грузинской церкви явился, чтобы отслужить обедню для своих заблудших сыновей, бывший семинарист организовал против него демонстрацию, после чего был заточен в одиночку. За этот бунт, не первый в карьере, Сталина перевели в более строгую Кутаисскую тюрьму на западе Грузии.

Через два дня, когда заключенных собрали для переезда, Сталин увидел, что Наташу переводят вместе с ним. Тюремщики стали надевать на него кандалы.

“Мы не воры, чтобы нам сковывать руки!” – отрезал Сталин. Надсмотрщик убрал кандалы. Эта история говорит об авторитете Сталина у заключенных и властей – царскую полицию можно было “прогнуть”, что было немыслимо в отношении советской тайной полиции[64]. Затем арестантов согнали в строй, чтобы провести через Батум. Сталин потребовал телегу для их вещей и “для меня, женщины, фаэтон”, с гордостью пишет Киртава. Невероятно, но Сталин, повелитель тюремной системы, и тут добился своего. Для девушки Сталина – только лучшее: Наташа доехала до вокзала в фаэтоне.

Когда поезд подъехал к Кутаису, Сталин задержал своих товарищей у выхода: “Пропустите Наташу вперед, пусть видят все, что и женщины борются против этих собак!”12

В Кутаисе власти попытались заставить заключенных слушаться. Политических расселили по разным камерам, но Сталин вскоре нашел способ сообщения и запланировал контратаку. Когда Наташу Киртаву увели из общей камеры в одиночку, ее “одолела тоска, неизвестность, и я стала плакать”. Сталин узнал об этом по тюремному телеграфу и передал ей записку: “Что означают, орлица, твои слезы? Неужели тюрьма надломила тебя?”

В тюремном дворе Сталин встретился с “умеренным” товарищем Григорием Уратадзе. Тот ненавидел Сталина, но почти что восхищался его “ледяным характером”: за полгода он “ни разу не видел его, чтобы он возмущался, выходил из себя, сердился, кричал, ругался, словом, проявлял себя в ином аспекте, чем в совершенном спокойствии”. У Сосо “размер улыбки зависел от размера эмоции, вызванной в нем…” Они познакомились на прогулке во дворе. Сталин ходил “походкой вкрадчивой, с маленькими шагами”, “своей нелюдимостью обращал на себя всеобщее внимание”, но в то же время он был “абсолютно невозмутим”.

Сталин враждебно относился к надменным интеллигентам, но перед более приземленными рабочими-революционерами разыгрывал учителя – Пастыря. Сосо “устроил чтение газет, книг и журналов, читал заключенным лекции”. Попутно он боролся со строгостью кутаисского тюремного режима. Местный губернатор отказывался выполнять его требования. 28 июля по знаку Сосо арестанты начали шумную забастовку – колотили в железные ворота так громко, что переполошили весь город. Губернатор приказал солдатам окружить тюрьму, но затем сдался, согласившись перевести всех “политических” в одну камеру. Сталин победил, но губернатор отомстил: камера оказалась худшей в тюрьме, на нижнем этаже.

Когда нескольких заключенных отправляли в сибирскую ссылку, Сталин предложил сделать групповой снимок. Так же, как в годы нахождения у власти, он с удовольствием расставлял всех по местам и сам встал в любимое место – в середину верхнего ряда. “Я так же, как один из солдат революции, стану посредине”. Вот он: длинноволосый и бородатый самопровозглашенный вождь.

Когда его товарищей уводили в долгий путь, “товарищ Сосо во дворе тюрьмы поднял красный флаг… <…> Вышедшие во двор товарищи… запели “Марсельезу”13.

Тем временем тайная полиция потеряла Сталина… в собственной тюрьме. Жандармы и охранка в Тифлисе полагали, что “Чопур, то есть Рябой” давно на свободе. Ротмистр Лавров считал, что он вновь руководит рабочими в Батуме “под особым надзором”. Очевидно, шпики следили за кем-то другим. В Батуме тоже не знали, где Сталин, пока подполковник Шабельский не разрешил загадку пропавшего Рябого, сообщив всем, что “Джугашвили уже год как содержится в тюрьме (ныне в Кутаисской)”14.

Скрежещущие шестерни царистского правосудия (случаи, подобные сталинскому, местные власти перепоручали петербургским министерствам юстиции и внутренних дел) наконец породили предложение о наказании: три года ссылки в Восточной Сибири[65]. 7 июля 1903 года министр юстиции отправил свой доклад императору, который скрепил приговор Сталину императорской печатью. Николай II был очень педантичен, хотя и лишен воображения, – он исправно читал все, в том числе самые тривиальные документы, попадавшие в его кабинет. Таким образом, несколько раз судьба будущего красного монарха ложилась на стол к последнему императору.

После этого полиция исхитрилась опять потерять Сталина. Губернатор Тифлиса думал, что он в Метехской крепости, но оттуда ответили, что там Сталин никогда не содержался. Глава тифлисской полиции констатировал: “Местонахождение Иосифа Джугашвили… еще не обнаружено”. Полиция обратилась к жандармам, которые установили, что Сталин все еще в Батумской тюрьме, – все бы замечательно, только на самом деле он до сих пор сидел в Кутаисе. Искали его полтора месяца. Эта путаница и сейчас будоражит умы сторонников теории заговора. Не прятали ли Сталина жандармы или охранка, потому что он был двойным агентом? Подтверждений этому нет. Проволочка могла бы вызвать подозрения, случись она с одним Сталиным, но такое происходило повсеместно. Между двумя мирами – кровавых заговоров и неторопливого крючкотворства – было столько же неразберихи, сколько конспирации.