Большой Хинган — Порт-Артур - Василий Романович Бойко

с их стороны довольно дружным. На пути к ангару к нам подошел и представился молодой капрал с лицом больше европейским, нежели японским. Говорил он на чисто русском языке и, сразу определив мое звание, спросил: «Господин генерал, какие будут указания?» Эта предупредительность немного успокоила нас, но далеко не совсем.

Капрал подробно рассказал нам об обстановке на аэродроме и о том, что ему известно о Ляояне. По его словам выходило, что до сего времени в городе советских войск не было, но где-то недалеко от города проходят их колонны.

В это время раздалась громкая, как истошный крик, команда по-японски. Для нас она была так внезапна, что мы вздрогнули. Из ангара к нам направлялся строевым шагом высокого роста, хорошей выправки офицер. Он выделялся среди японских солдат, которые, как правило, низкорослы.

Переводчик пояснил, что нам представляется командир батальона аэродромного обслуживания. Тот подробно доложил нам о наличии и состоянии аэродромной техники. Техника, признаться, меня сейчас мало интересовала, однако я до конца выслушал доклад офицера, потом дал команду «Вольно» и спросил, знает ли он приказ императора о капитуляции Квантунской армии. Оказалось, что знает.

— Когда я вернусь из Ляояна, вы получите указания, что делать дальше, а сейчас мне срочно нужно туда выехать, — сказал я офицеру.

Выяснилось, что водитель на аэродроме есть, но машины только грузовые, стало быть, выбора не было. Виктору я приказал надежно укрыть самолет, оставив свою метку на его дверце.

В машине я сел в кабину с водителем, а Виктор с автоматом — в кузов. Видимо, переводчик заметил наше беспокойство. Он подошел ко мне и заверил, что шофер его друг, честный парень, на которого можно положиться.

Водитель действительно оказался очень опытным и сообразительным. Объяснялись мы с ним в пути хоть и на пальцах, но довольно успешно.

Я знал, что в Ляояне дислоцируются две японские дивизии, которые надо было разоружить. Почему же сюда не прибыли представители нашей армии? Водителю я показал на карте точку к северу от Ляояна, у мостов через Ляохэ, куда нам требовалось добраться. Он меня понял хорошо и ближайшими дорогами, минуя центр города, быстро доставил нас к железнодорожному и шоссейному мостам. Мосты были взорваны, нужны были очень серьезные восстановительные работы. Вот теперь мне стала ясна причина, почему до сего времени нет наших войск в Ляояне.

У мостов к нам подошел старик-китаец. Голова у него была лысая, но на затылке торчала маленькая косичка. Неожиданно для меня он произнес по-русски: «Здрасте» — и сразу же объяснил, что когда-то служил во Владивостоке в ресторане и немного помнит русский язык. Старик рассказал, что большие колонны наших войск обошли Ляоян восточнее, там, где мосты целы. Картина полностью прояснилась, и мы взяли обратный курс на аэродром.

Когда солнце уже клонилось к закату, мы вернулись на аэродром. Нужно было спешить. Порывшись в своем портфеле, я нашел несколько открыток и одну из них, с портретом Пушкина, подарил водителю, поблагодарив его за услугу. Тот, посмотрев на открытку, громко выговорил: «Пуси-кин». Вот это было для меня полнейшей неожиданностью.

— Да, Пушкин, — подтвердил я.

Японец ничего больше не сказал и побежал к своим друзьям. Мы с Виктором переглянулись — картина буквально повторилась: у мостов, когда мы закончили толкование со старым китайцем, я его поблагодарил и написал на довольно большой денежной купюре: «На добрую память». Как только он увидел ассигнацию и написанные на ней слова, то, должно быть от волнения, ни слова нам не сказав, быстро убежал, как мальчишка.

На аэродроме нас уже ждали. Переводчик встретил меня и сказал, что в Японии довольно хорошо знают Пушкина, любят его стихи. О моем подарке знают уже все присутствующие.

— Правда, — заметил он, — на открытке Пушкин немного другой, чем на японских иллюстрациях.

На аэродроме вокруг командира батальона обслуживания собралась большая группа японских военнослужащих, чуть в стороне многие стояли с оружием.

Я объявил командиру, что все они считаются военнопленными Красной Армии, батальон пока не расформировывается, остается под его командованием. Из оружия приказал оставить только то, что нужно для охраны части, а остальное до прибытия советского представителя собрать на склад. Рассказал японцам о вещевом и продовольственном снабжении в плену. Очень внимательно они слушали мои слова о нашей Родине и советском народе. Чтобы оживить беседу, я намекнул, что в свое время среди японцев было много охотников, желавших побывать на советском Дальнем Востоке и дойти до Байкала.

— Возможно, — продолжал я, — кому-то из вас доведется увидеть и Байкал.

Когда толмач перевел это, раздался громкий смех. Я спросил, чем он вызван. Переводчик ответил:

— Господин генерал, я перевел вас очень правильно, но вставил из нашей поговорки слова о хвастунах, а на русский язык она не переводится.

Как только мы с Нуждиным направились к самолету, раздалась громкая команда, и солдаты с винтовками начали строиться. Мне это показалось подозрительным, невольно шевельнулась мысль, что мы с Виктором можем оказаться в списках «без вести пропавших». Командир батальона, видимо заметив мое недоумение, через переводчика объяснил, что по уставу императорской армии всем генералам положен почетный караул.

Виктор был предельно напряжен. До конца взлетной полосы он не отрывал самолет от земли. Над рекой Ляохэ мы пролетели на высоте 15–20 метров.

Когда река осталась позади, мы обменялись взглядами и облегченно вздохнули. Теперь все будет хорошо. Пилот набрал высоту и повел самолет курсом на Мукден.

Пролетели минут двадцать пять. Виктор обратил мое внимание на раскинувшееся под нами ровное поле — бахчу, на которой хорошо виднелись арбузы. Они лежали так заманчиво, а мы так проголодались и хотели пить, что я без колебаний согласился на предложение летчика приземлиться здесь. Пока он делал разворот, я вспомнил, что сызмала знал толк в кавунах. Без ошибок выбирал спелые, самые лучшие. Наша семья когда-то имела баштаны в деревне Водяно, что в Шполянском районе Черкасской области. В 1928 году я там был председателем сельского Совета. Однажды, помнится, приехал к нам в деревню председатель райисполкома, и я повел его на баштан, чтобы показать, какой арбуз удался у моей матери: он весил 18 килограммов. Стараниями председателя райисполкома гигант арбуз даже был отправлен в Киев на Всеукраинскую сельскохозяйственную выставку. Надо же было всему этому всплыть в моей памяти через столько лет!

Но вот мы приземлились. На поле ни души. Значит, будем «пробовать» арбузы без разрешения. Но раз уж так случилось, выбрал я самый привлекательный. Пока уплетали его, не проронили ни единого слова. Возможно бы, и дальше молча продолжили свое пиршество, но