Высшая ценность - Александр Лоскутов

Вывернув из карманов растерянно шлепавшего глазами Осипова все боеприпасы, я дорвался до пистолета и после двухминутных усилий выщелкал из его обоймы все патроны, кроме двух. После чего вернул пистолет обратно Димке. Надеюсь, чтобы преодолеть оставшиеся до ворот пятьдесят метров, двух пуль ему хватит?

— Теперь меч… Давай-ка его сюда!

Такой наглости Осипов не выдержал. Прошипев сквозь зубы что-то невразумительное, он рывком выдернул свое оружие из ножен. И с ходу нанес удар.

Я мог бы уклониться. Я три раза мог бы уклониться. Но я не стал этого делать. Просто спокойно стоял и смотрел.

Меч остановился в каком-то миллиметре от моей груди. Даже куртку оцарапал.

Некоторое время мы с Осиновым смотрели друг другу в глаза. Потом он тихо спросил:

— Почему?

Оно только короткое слово: «почему»… И сколько ни вываливай стройных красивых фраз, ответить на этот вопрос невозможно.

Почему? Почему ты не убил меня, Осипов Дмитрий из третьей группы Управления внешней разведки и зачистки? Почему? Почему я не стал уходить от удара?

— Потому что в тебе нет тьмы, — столь же тихо ответил я.

Он медленно кивнул. И вдруг, залихватски крутанув в руках меч, протянул его мне рукоятью вперед. После чего, не говоря больше ни слова, повернулся и медленно пошел к воротам. Совсем еще молодой, полный идеалов, смешной парнишка с пустыми ножнами за спиной, всеразрушающее дыхание тьмы в нем пока еще не чувствуется…

Ты еще поймешь, парень, что тьма — это неизменная составляющая нашей работы.

Только святые способны бороться со злом с помощью добра… Много ли у вас знакомых святых?.. Мы же отвечаем ударом на удар, кровью на кровь, мы убиваем, плодя зло в ответ на зло. Но это наше зло, человеческое, простое и понятное. И мы платим за него. Каждый день, каждый час, мы платим.

Ты поймешь это, парень…

Прислонившись к стене и потирая большим пальцем старательно оплетенную кожаными ремешками рукоять чужого меча, я молча следил за Осиповым.

Вот он прошел мимо натягивающего длинные перчатки мужика в майке, кивнул полностью поглощенному борьбой со своим желудком Вовке-штабисту, обменялся несколькими словами со свесившимся с вышки солдатом.

Только когда тяжелые стальные створки ворот медленно разошлись, пропуская гордо вскинувшую голову человеческую фигуру, я наконец отлип от стены и, сразу же переходя на бег, скользнул в ближайший переулок.

Непонятно почему, но я чувствовал, что эту битву я проиграл.

* * *

Я помню, как это случилось. Помню оскаленные лица своих убийц, помню пули, с хлюпаньем входящие в тело, и момент мучительной боли, за которым меня ждала непроглядная завеса тьмы, я помню тоже. Я все помню. И это так больно — помнить.

Больнее лишь гложущая меня изнутри пустота… Но это как раз та боль, которую я могу утолить. Знаю, что могу… Надо лишь… Надо сначала встать.

Оттолкнувшись ставшими неожиданно чужими руками от пола, я медленно поднимаюсь. Распрямляю спину. Смотрю в треснувшее зеркало на отражающуюся в нем синюшную человеческую фигуру в залитой засохшей кровью майке и с превратившимся в кровавую маску лицом. Смотрю и не могу понять, кто в нем отражается. Потом опускаю взгляд и вижу кровь, кровь, кровь…

Вспышка памяти приносит понимание: там, за этим висящим на стене большим стеклом, — это я.

Вытягиваю руку и пытаюсь схватить себя, подло спрятавшегося за стеклянным барьером от снедающей изнутри боли, но лишь бессильно скребу стекло. Тогда я бью его кулаком. И удовлетворенно урчу, когда второй «я» рассыпается крошевом блестящих осколков.

На предплечье остается длинный рваный порез, но он не болит и не кровоточит, а потому я на него не обращаю внимания.

Бестолково кружусь по комнате, натыкаясь на предметы и сдавленно рыча. Режу босые ноги о крошево битого стекла, но и этого я не чувствую и не вижу.

Я знаю, что чего-то не хватает. Я знаю, что когда-то давно у меня было нечто… нечто такое, чего сейчас нет. Это нечто украли, забрали, вырвали из меня. Осталась лишь пустота. Она гложет меня изнутри, и это единственная боль, которая мне осталась. Единственная мука.

Я должен вернуть пропажу. Я обязан отыскать.

Перешагивая через перевернутые стулья, я подхожу к двери. Она закрыта… Почему она закрыта? Бешено реву, дергая дверную ручку до тех пор, пока, сломав себе палец, не отрываю ее напрочь. И только потом припоминаю, что для того, чтобы выйти на улицу, сначала вроде бы надо потянуть вот за этот рычажок.

Тяну… И за это вознаграждаюсь звуком щелкнувшего замка. Но дверь все еще не открывается.

Тяжело… Так тяжело думать. Мысли липкие и скользкие, словно протухшее желе. Невыносимо давит пустота в том месте, где некогда находилось то, чего у меня больше нет.

Я должен вернуть это! Я знаю, где искать. Чувствую этот запах… Но как мне выйти?

Окно…

Переваливаюсь через подоконник и в сопровождении тысяч сверкающих на солнце осколков тяжело падаю вниз. Влажным хрустом отдается удар о землю.

Громко визжит проходящая мимо женщина. А когда я поднимаю голову, она визжит еще громче.

Фокусирую на ней свой взгляд и вижу, сразу же вижу: у нее есть то, чего нет у меня.

Воровка! Она украла это. Она украла это у меня.

Я должен это вернуть!

С трудом поднимаюсь на ноги и пускаюсь в погоню за не перестающей визжать даже на бегу женщиной. Она бежит не очень быстро, но я почему-то никак не могу ее догнать. Мешает бестолково шлепающая по асфальту подгибающаяся нога. Ступня болтается, как привязанная на ниточках. Очень неудобно. И сильно мешает передвигаться…

Женщине удается скрыться.

Останавливаюсь, потеряв ее из вида, и рычу в небо. Небо, подлое небо, как ты смеешь смотреть на меня так спокойно. Я пуст внутри. Я выжат, как лимон. Во мне нет того, что я не ценил, не берег раньше. Нет того, о чем я раньше даже не думал.

Но я верну пропажу. Я ее верну! Нужно только поймать кого-нибудь из этих подлых, наглых, бесчестных воров.

Принюхиваюсь. И чувствуя близость потери, срываюсь с места, ковыляя в сторону соседнего дома. Там… Он там. Я вижу его. Вор!

Мальчишка лет тринадцати осторожно прикрывает дверь подъезда, стараясь сделать это бесшумно… глупец, как будто мне нужно слышать, чтобы понять, что он там. В руках у него мешок, в котором топорщится что-то угловатое. На шее — тонкая ниточка. На ниточке болтаются два или три десятка колец из презренного желтого металла, который воры почему-то ценят выше того, что есть у них, но чего нет у меня.

Маленький вор, занятый своим делом, не видит моего приближения. А когда он все же оборачивается — уже поздно. Его глаза успевают расшириться — и только. В следующее мгновение моя рука хватает его за горло.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});