Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник) - Павел Зальцман

Перевозчик (за дорожками): Ничего не скажешь…

Балан: Я старик. Мне желателен покой.

Поручик: Я считаю, что разумно сперва избавиться от этих бандюг.

Балан: Хорошо… если они будут воровать…

Поручик: Вы допускаете, что они когда-нибудь перестанут?

Балан: К двум часам в воскресенье все будет готово. На всякий случай не шумите. Идите от Воронкова. Вас встретит управляющий у железнодорожного моста.

Поручик откланивается. Пришедшая из буфетной Настасья провожает его.

Некоторое время Балан сидит один. А потом оборачивается на шум.

IV. О первом щенке

Соня, пятясь, входит в дверь и манит щенка к холодной кафельной печке: «Смотри, дедушка, он поправился». Щенок обнюхивает пол и подходит к закрывающим дверь дорожкам. След уводит его обратно, но останавливает шорох. Насторожившись, он вслушивается в темноту за открытой дверью. Соня идет за ним. Он повертывает к ней голову и виляет хвостом. Потом опять направляет взгляд на завеси и подходит к ним, низко опустив морду и рыча.

Балан встает на сухие ноги и следит с удивлением, не нарушая молчания. Щенок делает еще осторожный шаг к дорожкам и, припадая на передние лапы, скалит белые зубы. Соня шепчет:

– Дедушка, что там такое?

Балан говорит:

– Кто там может быть? Не знаю.

Соня отступает. Щенок оглядывается на нее. Вдруг он останавливается. Что-то привлекает его внимание. Он принюхивается к новому следу на полу и тревожно водит носом. Постепенно он отходит от двери в буфетную и приближается к той, у которой стоят Балан и Соня. У самого порога он останавливается. Ничего не слышно, но он вздрагивает, скалит зубы и, неподвижно глядя на дверь, пятится, потом, стуча когтями о натертые доски пола, бросается к третьей двери – в коридор. Она закрыта. Он жмется к ней, съежившись и глядя на ту дверь, от которой бежал в страхе.

Соня ухватила руку Балана. Она следит за щенком и поглядывает на вторую дверь. Там тихо. Она говорит:

– Что с ним такое?

Балан подозрительно оглядывается. А в доме, как нарочно, ни звука.

– Дедушка, я ему открою.

Она нерешительно оглядывается на вторую дверь, подходит к третьей, но не успела открыть, жавшийся у двери щенок снова замирает и отодвигается, и вдруг у него поднимается дыбом шерсть. Расширив черные глаза, в которых горят лампы, он отрывает их от Сони и направляет на эту последнюю дверь.

Связанный, без движенья, он стоит несколько секунд и, вздрогнув, бросается ко второй двери. Там послышались шаги. Он отскакивает от нее и в отчаянии без звука мечется по комнате, минуя неподвижных Балана и Соню. Он прижимается к стене и по ней ползет, касаясь ее боком, к завешенной двери в буфетную. Вот он сейчас отпрыгнет от нее. Соне кажется, что секунда может расти и длиться. Она срывается с места. Балан не успевает удержать ее. Она с криком бьет ковровые портьеры и, пробивши темноту, вбегает в буфетную. Щенок кидается за ней. Там пусто. Быстро она возвращается, в это время вторая дверь открылась и входит Таня. Кровь прилила к Сониным щекам, ей стало жарко. За третьей дверью шаги. Все обернулись; в комнату вошел Сонин отец. Соня кричит щенку:

– Что с тобой, глупый? Где ты?

Отец говорит Соне:

– Что у тебя такое испуганное лицо? Что ты тут делаешь?

Соня:

– Я ищу своего щенка.

К счастью, дверь из буфетной была открыта, и в надежде, что густая темнота и выступы сундуков, покрытых ковровыми дорожками, и углы платяных шкафов, пахнущих пылью, с паутиной у стен, его охранят, и даже жестяные листы, набитые под дверцами печек, под когтями не звякнут, щенок пробирается по длинному коридору мимо закрытых дверей. Возле каждой он останавливается, прислушиваясь. Когда он подошел к третьей, его охватил ужас воспоминания. Ему представилось, что вытянутая шея и опущенная морда, то, как стоят лапы, и то, как рисуется угол сундука и движение в глубине за дверью, и то, что он сейчас поднимет голову и побежит дальше, – все это в точности происходило в той же связи, как и теперь, хотя этого не было, и что в то время, как это происходило в первый раз, он знал, что это будет второй раз. И затем быстро возникло несколько мелочей или ощущений, связывающих оба события, но как только он захотел отвалить крышку, он увидел закрытую дверь. Когда же дверь открылась, он все потерял, так как там пошло все по старому порядку и его ждали собственные страхи. Мелькнувшая ясность исчезла. Невыразимо странное чувство сохранялось еще некоторое время. Он уже бежит дальше. Совершенно ясно, что это не то, что было только что в столовой, так как здесь неуловимая связывающая мысль – это не страх, а надежда. Ниспослано как утешение. Двери пока закрыты. Во всяком случае, щенок знает, кто вошел в комнату и кого еще нет. «Если за каждой дверью этого дома сидит один из тех, которые меня били, то в какую дверь бежать, чтобы выбраться? Их было, кажется, шесть человек».

Портрет дочери. 1943. Б., графитный кар., акварель. 27,5x30,8

Он простаивает по минуте у двери, и чем тише за ней, тем больший страх вызывает притаившееся присутствие. Когда он, поднявшись на задние лапы, хочет толкнуть одну, он видит за порогом пол сарая и отпрыгивает к следующей. Добежавши до тупика, он ждет у последней двери.

Густая темнота смежает веки. Несмотря на чуткий страх, тишина распинает и удерживает ожидание. Шорохи под полом, само постоянство света, вслушиванье и всматриванье в неизменные и неподвижные очертания недостаточно оживляют их движением. Щенок полудремлет и забывает о секунде опасности. Усталость успокаивает его оцепенением и сном. Он говорит себе: «Мне сейчас хорошо – то, что будет, может не быть». Это он повторяет несколько раз. «Я не знаю. Значит, то, что я спокоен, – это вполне статочное дело». Все вещи поворачиваются неожиданностью, а немногие приносят радость догадками. Потому что он желает только неподвижного покоя. Это его окрыляет. «Там, где я искал, мне было плохо. Так буду же я сидеть неподвижно и буду безопасен». Эта сонная недолгая хитрость совсем успокаивает его, и он оживает. Его глаза заблестели, и, как только он уверился в покое, его тело напряглось и он обеспокоился надеждами. Он обратил глаза на двери и почувствовал, что проголодался.

Когда в конце коридора он услышал шаги Сони, он ожидал в ее руках хлеба и отозвался.

– Чего же ты хочешь? Выходи ко мне из угла, пойдем со мной в кладовую.

В темноте надежно бежать за розовым платьем, широким внизу и узким вверху, быстрыми шагами и цепкими когтями. Соня подходит к узкой двери в закутке за ситцевой занавеской, достает с полки большое красное деревянное яблоко в полосках и, скрипнув створками, открывает его. Там лежит ключ от кладовки. Она это делает тихо, чтоб никто не услышал, и, внося керосиновую лампу, пускает щенка. Он поднимает голову и видит ее открытые плечи под черными косами и голые ноги. Они в коротких белых карпетках. Когда она поднимает ногу на табурет, она потеряла туфель и раздвинула широкое платье. Щенок следит за тем, как оно открывает белую кожу все выше, и нагибает голову. Он хочет, чтоб это длилось и чтоб платье ползло еще дальше. Соня влезает на табурет и тянется за миской с холодными перцами, которая стоит высоко. Это ее любимое блюдо. Пока она, запустивши руку, достает для себя один зеленый с просачивающимся в трещины красным фаршем и ест его, щенок видит, как платье, натянувшись складками на пояснице, еще всползло, обнаживши ноги. Там под ним темно. Он удерживает ее глазами. Она спрыгнула и бросает ему на пол перец. Он жадно съедает его и давится. Горло жжет, он кашляет и, облизываясь, поднимает голову за пищей. Он хочет, чтоб она снова стала на табурет. Но она достает ему снизу мяса и, севши на корточки и подернув платье на колени, следит за тем, как он ест. Он опускает морду и поднимает глаза. Когда, соскучившись, она уходит, он, забегая, старается ее вернуть и провожает ее по коридору. Оставшись, он ждет два часа, прячась и выходя. Но она не приходит. Он возвращается, скребется, выслушивая Соню и, не отрываясь от кладовки, проклинает запертую дверь.

Решив протанцевать, щенок едва не сбился с ног. «Заплывшие зеленым жиром щеки у всех живущих и до земли без складок руки, выпростав в бока, – они меня наблюдают».

Щенок устремился по движущимся доскам – скользко-холодные без заноз – на кончиках пальцев, обмотавши хвост вокруг вытянувшихся ног. Над ним по балкам потолка в дыры глядели каменные змеи. По потолку легко, без ног катился, следовал комок.

Глотая жадно теплый пар от жареных в траве горячих камешками в воде в свернувшейся сметане бородами сдвинувшись завидуя смертельно из щелей негодуя подглядывали гады уползали в балки в дыры в дерево и плакали. А он и Соня близко в кладовке вдоволь ели горелые голени хрустели без остатка обматываясь сладко слюной по подбородку голубей по углам.

V. Сон об игрушках