Кирза и лира - Владислав Вишневский

Те невозмутимо (и не такое про себя слыхали!) переводят носилки в боевое горизонтальное положение, бросаются вслед за старшиной. Карета экстренной медицинской помощи на скоростях, грохоча сапогами, дружно въезжает в туалет, благо размеры помещения позволяли. Правда, пока «рулевой» носилок на дыбах тормозил в той луже, своими сапогами немножко побрызгал на едва отскочивших офицеров. Да и задний «двигатель» кареты сгоряча брызг добавил. Радостная, можно сказать церемония встречи эскулапов была чуть-чуть ими же и подмочена… Но, это второе. Главное, пришли почти вовремя. Вот и хорошо, вот и пусть теперь отрабатывают свой хлеб, — сами за себя говорили обрадованные лица офицеров, — а то, действительно, всё мы, да мы. Отъелись тут, понимаешь… Глянь, какие мордастые!.. Воспряв, укоризненно, меж собой, кивают на санинструкторов.

В уже достаточно тесном пространстве туалета санинструкторы остановившись, сразу вычислив объект — профессионалы! — тупо смотрят на застрявшую в туалетной дыре ногу солдата-новобранца. «Ого!» Первый, постарше, сохраняя лицо, не успев еще продумать программу экстренной помощи, оттягивает время, с серьезным видом суетится вокруг своей большой сумки… Сначала, мол, сумку нужно разложить, бинты достать, инструменты кой-какие… Оккупировал для этого подоконник.

Солдат, а он уже раскис, уже поник, весь сейчас, как спущенный резиновый шарик. Еле слышно всхлипывает, и судорожно вздрагивает. Увидев с решительными лицами появившихся дюжих санитаров, в этой для него западне, понимает: «Эти — точно отпилят! Вот, вот!.. Сейчас достанут шприц… и… И ножовку… И всё! Всё! Всё! И отпилят! Отпилят!.. — Вновь истерично взвивается. — Не да-амся! — Отчаянно и громко вдруг кричит, судорожно и безуспешно, как мышь в мышеловке, дергая ногой. Он уже понимает, что с ним будет дальше: эти подержат, те дадут хлороформ, и… Всё! Ноги нет. Не-ет — отчаянно бьется мысль. — Не да-амся!» — теряя голос, пожарной сиреной взвывает солдат.

— Да ты не волнуйся, чего ты кричишь? Кастрируют тебя, что ли?

— Не ори! Рота спит!..

— Оглохнуть можно…

— И совсем не больно… — поддерживая дух «больного», профессионально грубоватым тоном, заявляет «задний» медбрат, он пока без дела.

— Вот и всё, боец, порядок, готовься! — с уверенностью в скорой развязке, бодро шутит командир роты, хлопая и потирая руки.

Офицеры, передав эстафету профессионалам, расступились и теперь уже довольно отстранённо, пряча растерянность и накативший было страх, грубовато шутят, подсмеиваются — больше над собой — наблюдают за действиями медбратьев. Один из них, старший медбрат, возится в районе подоконника, другие — носильщики, или как их — стоят с носилками, ждут команды. «Специалисты» объект изучают пока издали и молча, профессионально хмурят лбы, прицеливаются. Если нести, нет проблем, как пару кирпичей на поддоне, — носилки и те тяжелее… А вот что нога торчит, так сказать затычкой… бля, такого ещё не было!..

Солдат, окончательно понимая, что действительно уже обречён, лицом белеет, закатывает глаза и начинает оседать. Упасть он конечно же не успевает, его вовремя подхватывают под руки. Только теперь кажется все замечают, что солдату вроде бы действительно плохо. «Он, что, уже и сознание что ли на самом деле теряет, сачок?..»

— Ты чего, это, а? Эй, товарищ солдат, эй!.. Ты испугался, что ли?

— Да мы же шу-утим, ты что? А ты подумал, что серьезно пилить будут, да?

— Да нет, конечно! Что ты! Ну, смотри, смотри… видишь, у них и пилы-то с собой нет, — наперебой бросаются успокаивать солдата. Солдат уже и не слышит. Закатив глаза, раскинув руки, он безвольно обвисает. Чего это он?..

«Ага, первая помощь при обмороке, — включается справочная система в памяти фельдшера, — это просто». Глаза мгновенно, а руки, опережая, находят нашатырный спирт, ватку, и вот уже раненый-больной, ловя воздух широко открытым ртом, вытаращив глаза, мотает головой. Ожил.

Есть, все облегченно отмечают, прошибло, сработало!

— Како-ой ты сла-абый. Ну-ка, держись давай, — грозными нотами в голосе подбадривают офицеры, приводя солдата в чувство методом резкого встряхивания, как погремушку. Предусмотрительно, при этом, с двух сторон крепко его придерживая. Он — вялый, голова болтается, из глаз текут слезы, из носа сопли… К тому же, начинает икать. Это уже ни в какие ворота… Это уже, ёпт, даже злит, бесит.

— Чего ты раскис? Чего раски-ис, ну? Распусти-ил тут сопли… понимаешь!

— Кто тебя туда пихал, в очко это, кто? Мы, что ли?.. Ты посмотри, сами лезут, а потом с ними расхлебывай.

— Эй, вы, коновалы, ёб…ные, что стоите, бля? Вы его будете наконец вытаскивать, или нет, а? — явно незаслуженно сейчас обрушивают офицеры мощь своего командирского гнева на медиков.

— Да-да, сейчас, сейчас! Уже… — продолжает суетиться старший-скорой-помощи, выдергивая штанину из сапога пострадавшего больного.

«Все! Вот сейчас… укол или хлороформ, и…», с ужасом думает рядовой, вытягиваясь в струнку от ожидания предстоящей боли, и снова теряет сознание.

— Скор-рее нашатырь! — тоже уже бледный, кричит лейтенант Ягодка. Выхватывает из рук медбрата ватку и сам, мимоходом нюхнув, ради проверки на надежность, при этом судорожно дернув головой, тычет в нос солдату. Тот опять дергается, трясет головой, ловит ртом воздух… У него из глаз безудержно, ручьём, текут слезы.

Помещение медленно и верно заполняет тягостное, давящее состояние черной безысходности… Кое у кого уже уверенно переходящее в панику.

«Н-ну, бл… попали!»

В этой общей сутолоке вокруг ноги пленника, как-то так сбоку от него, подсовывается старшина со своей — дурацкой, понимаешь, как всем виделось, банкой масла и, никого не спрашивая, булькает жидкость в широкий раструб голенища сапога, дергающегося в панике солдата. Боец, мгновенно почувствовав липкую, всё обволакивающую ногу жидкость, крупно вздрагивает, как от ожога, и замирает. «Уже? Кро-овь!.. — Изогнувшись, с перекошенным от ужаса лицом, почти в шоке, пытается заглянуть, увидеть свою обрезанную ногу… Слезы застилают глаза, не дают разглядеть, что там внизу. — Кровь! Кровь!! Что они со мной сделали?! Что они сделали?! Кровь!.. Нога холодеет… Ма-амачка!!»

Солдат пытается нагнуться, увидеть ногу. Но это у него не получается, да и не может получиться: любые его движения офицерами предупредительно пресекаются. Его с двух сторон зажали, держат крепко, надёжно, как на подставках. Чтоб, значит, не упал, чтоб, значит, не ушибся.

Изловчившись, солдат из последних сил всё же судорожно и резко дёргается, его тут же мгновенно и жестко подхватывают — не шали. Но!.. В левой нижней стороне ноги что-то громко и смачно при этом «чв-вякает»!.. Молодой солдат неожиданно совсем свободно, невесомо, как тряпка раскачиваясь, повисает на крепких плечах своей группы физической поддержки.

«Оп, ля!..»

С радостным изумлением, заворожено, не веря глазам, все замирают. Смотрят на целую и невредимую левую ногу солдата! Вот она — голая лодыжка! Вот она — ступня, вот они — все её пять пальцев, с длинными черными потеками стекающей жидкости… Всё на месте, причем, обильно, как затвор, смазано ружейным маслом.

Черное, уже сморщенное — наверное, от стыда! — голенище солдатского сапога, чуть дрогнув под напором воды — бульк! — безвозвратно исчезает в этом подлом, ненасытном, противном глазу отверстии. Бульк, и всё тут, как не бывало! Вода перестает переливаться и течь на пол, радостно и успокоено ложится в своё привычное и короткое, воронкой, русло.

Перекрывая шум беспрерывно срабатывающих клапанов и прочего шума, все обрадовано и с облегчением выдохнули. Всё?! Радостно принялись хлопать солдата по спине, плечам, поздравляя: «Всё! Всё!..»

— Ну во-от, а ты боя-алась, даже юбка не помялась! Всё, боец!

— А то привязался, понимаешь, со своим — отпилите да отпилите. Какое — пилите? — подтрунивая, весело балагурят офицеры.

— Всего-то — «совковое» масло от старшины, и всё. Да, старшина?

— Ну-ка, старшина, признавайся нам, с какой бабой втихаря от нас сдаивал «совковое» масло в своей каптёрке, а? — офицеры уже переключились на героя-спасителя старшину.

Всем становится легко и весело.

Теперь хлопают по могучей спине старшину, обнимают его, жмут руки.

— Ну, Пал Дмитри-ич, с маслом, ты это здо-орово придумал. Просто голова!

— Молодец, старшина, бульк — и готово!

Неожиданно все начинают громко, заразительно хохотать. Корчась от смеха, вспоминают отдельные эпизоды, копируют солдата, передразнивают друг-друга.

— А он… бульк, и готово!.. Ха-ха-ха…хо-хо-хо!..

— Ну, выручил, старшина! Ну, силен!

— Ха-ха-ха!

— А я, бля буду, уж думал, хана нам.

— А я уже и сам нашатырь стал нюхать, — взвизгивая от накатывающего смеха признается лейтенант Ягодка.