Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

— О нет. О, это так глупо. Я не просто так это сказала. Я обещала, что никому не скажу. Черт возьми! — повернувшись, она умоляюще смотрит на Джеймса своими невинными глазами лани. — Обещай, что ты ничего не скажешь об этом.

Какой шок. Элиза никогда не была из тех, кто хранит секреты, хотя это и не намеренно. Фильтр между ее мозгом и ртом поврежден без возможности восстановления. Вот почему я обычно не посвящаю ее в деликатные вопросы.

Или кто-либо из живущих, если уж на то пошло.

Джеймс чем-то похож в этом отношении, но у него потрясающая способность забывать почти все, что ему говорят. Он тщеславен, поэтому, если тема не затрагивает его напрямую, он не утруждает себя тем, чтобы хранить какие-либо внутренние сведения в постоянном хранилище воспоминаний своего разума.

Я не особо доверяю ему, но, если бы возникло насилие, и я была бы не в состоянии избавиться от него, он был бы моим помощником.

Но это только в том случае, если мне действительно нужно было бы выплеснуть это наружу, и я жаждала ответного понимания и одобрения со стороны человека, с которым я разговариваю. Моего ежемесячного распорядка обычно достаточно. Это мои визиты к Жюльену, где я собираю вещи для пикника — комплименты моей матери, учитывая мои слабые кулинарные способности, и монотонно подробно описываю свою жизнь в последнее время.

Он всегда слушает. И в моей голове он отвечает, говоря именно то, чего я хочу.

— Да, потому что я постоянно, черт возьми, разговариваю с твоими сестрами из женского общества, — Джеймс фыркает. — Подожди. Мне нужно быстро набрать президента вашего отделения. Пока я этим занимаюсь, позволь мне позвонить твоему папочке-сенатору и рассказать ему все о новом парне, о котором ты не сообщила ему.

Элиза выглядит скептически-паникующей, пока не понимает, что он говорит с сарказмом. Затем эти двое начинают препираться из-за того, что Джеймс настаивает на том, чтобы быть озлобленным ослом с ободранными ногами, и из-за раздражающей привычки Элизы не ругаться, черты, которую Джеймс и я нахожу прискорбной. Мы тщетно пытались развратить ее, но девушка непоколебима в своих моральных устоях. Было бы отвратительно, если бы я так сильно не восхищалась ее решимостью.

Я, с другой стороны, нахожусь в тупике, когда пытаюсь решить эту домашнюю задачу в четвертый раз. Если бы я была внимательна на уроке, задание было бы легким. Но кто захочет слушать, как дряхлый мужчина в течение часа и пятнадцати минут говорит о гребаных показателях инфляции? Не я. Кроме того, какой смысл вычислять это дерьмо, когда быстрый щелчок по строке поиска Google, алаказам! пусть ответ появится, казалось бы, из ниоткуда.

Сегодня суббота, и вместо того, чтобы предаваться типичному для колледжа времяпрепровождению в эти выходные, Элиза, Джеймс и я решили собраться в моей квартире для столь необходимой учебной сессии. На самом деле, Джеймсу это не очень нужно, учитывая, какой он гений, но нам с Элизой определенно нужно. Мы умираем. Мы посещаем много одних и тех же занятий, из-за того, что наши специальности пересекаются. Но наличие товарища на самом деле не помогает, поскольку, очевидно, мы обе чертовски глупы, учитывая, что наша средняя оценка за промежуточные экзамены оказалась 3.

Жертвовать субботним вечером ради образования — это не типичное для нас поведение. У всех нас троих проблемы с контролем импульсов, и мы определенно не привыкли себя обделять, всегда готовы принять последствия своих действий, если это означает немного повеселиться.

И, блин, какие у нас веселые субботы. Всегда можно устроить вечеринку, всегда можно сходить в клуб, всегда есть человек, который заискивает перед нами. Каждый раз, когда в течение недели случается какое-нибудь ужасное, неудобное дерьмо, я могу выдержать это с надеждой, что в пятницу и субботу вечером я смогу раскрасить город криками своей безудержной радости, пока буду выпускать пар.

Но, увы, сегодня город будет окрашен моим молчанием.

Есть что-то в угрозе моего отца, которую он повторил вчера во время семейного ужина, в его торжественном повторении, что он откажется от финансовой поддержки, если я не пристегнусь, что заставляет меня быть уверенной, что на этот раз он не блефует.

Это не первый раз, когда он предупреждает меня о моей успеваемости или использует страх, чтобы добиться своего, но это первый раз, когда я по-настоящему нервничаю, что он доведет дело до конца.

Попытка номер четыре моей проблемы завершается, и нажатием кнопки я обнаруживаю, что снова пришла к неправильному ответу. Сытая по горло и отчаянно нуждающаяся в смене обстановки, я вмешиваюсь в спор Элизы и Джеймса, чтобы предложить отвлекающий маневр.

— Пойдем возьмем немного вина для Джеймса, чтобы он перестал быть таким нытиком и заткнулся нахуй, — объявляю я, направляясь туда, где Рэйвен. Я глажу ее, и она встает, чтобы уйти, надменная от нежелательного физического контакта.

Это прекрасно. Я просто не буду брать ее любимые закуски. Неблагодарная, сопливая маленькая — кого я обманываю? Она могла бы выцарапать мне глаза, и я бы все равно души в ней не чаяла.

Джеймс взволнованно подпрыгивает на месте, на его лице широкая улыбка. Если мои родители думают, что я алкоголик, тогда я не знаю, к какой категории, черт возьми, они отнесли бы его.

— У тебя вообще есть деньги на вино? — спрашивает Элиза, вставая. Она упомянула, что хотела сходить в магазин раньше, чтобы купить коробку с закусками. Я знаю ее с начальной школы, и она всегда была одержима этими недоедающими упакованными блюдами.

К сожалению, в ее женском обществе существуют строгие правила относительно того, какие виды еды можно приносить. Все их домашние блюда, с какими они должны посещать по крайней мере раз в день, готовятся их личным шеф-поваром, и поскольку плавленый сыр в этих блюдах едва ли считается съедобным, они запрещены.

— Нет, но у Джеймса есть.

Он хватает свой бумажник со стола и выхватывает ключи, прежде чем пробормотать:

— Для того, у кого такой богатый папа, ты точно на мели.

— Это ты мне говоришь. Этот человек скорее отступит от линии роста волос, чем даст мне денег, — Затем я поворачиваюсь, чтобы обвиняюще указать пальцем на Элизу, которая невинно моргает мне. — У этой цыпочки действительно богатый папа.

Она хихикает и пожимает плечами.

— Папочка любит меня баловать.

Мы с Джеймсом давимся друг другу, и он агрессивно рычит:

— Что мы говорили о том, чтобы называть твоего отца «папочкой» без иронии?

— Вы, ребята, такие мерзкие. Даже не начинайте, — она закатывает глаза, затем поворачивается ко мне. — Означает ли это, что мы берем хорошее вино или плохое?

— Определи слово «плохой».

— Упакованный в коробку.

Мы с Джеймсом смотрим друг на друга, и она сразу понимает, что сейчас произойдет. Вскидывая руки в воздух, она стонет, топает к своей сумочке и выхватывает бумажник.

— Отлично. Я угощаю вас, маленькие дешевые маффины. Но я клянусь, если вы, ребята, допьете мое розовое вино, как в прошлый раз, я собираюсь…

* * *

Перед моей дверью сидит случайный прохожий.

В один момент Элиза ворчит и наслаждается долгим, изнурительным процессом заплетения своих новых косичек

— Джеймс просил потрогать их слишком много раз, по ее мнению, — а в следующий мы застываем как вкопанные при виде открывшегося перед нами зрелища.

— Что за черт? — я вскрикиваю от удивления. Инстинктивно я делаю два шага назад и натыкаюсь на Джеймса, который издает тихое «уф», вторя моему восклицанию, прежде чем осознает, что меня напугало.

Джеймс и я сражаемся за то, кто будет щитом из человеческого мяса, мы оба подталкиваем друг друга вперед, в то время как Элиза придерживается прагматичного подхода и отступает назад. Незнакомец, должно быть, понял нашу паранойю, и прежде, чем начнется какая-либо ссора, он встает. При тусклом свете ламп, украшающий коридор моей квартиры, и слабом свете луны, освещающем правую половину его лица, я узнаю, кто это.