Невеста. Шлюха - София Блейк

Позже, когда Егор заснул, я с нежностью глядела на его сухое тело, на седые пряди, почти закрывшие лицо. На его худощавых ногах просвечивали сквозь бледную кожу варикозные вены, и я думала, что мне хорошо с ним, именно потому, что в нем нет зла и подлости, и это, может быть, важнее всего. А, может быть, и нет, змейкой вползла мне в голову другая мысль, о том, что я снова не с тем человеком, и делаю что–то не то. Слишком уж велика была пропасть между мной, провинциальной девушкой по вызову, и Егором, коренным москвичом с дворянскими корнями, который умел вести себя, как аристократ, был умен, эрудирован, и казался столь же далеким от меня, как моя дешевая бижутерия была далека от перстня Фаберже, украшавшего безымянный палец левой руки Егора.

На следующий день нас вызвали на заказ и оставили вместе с Дилярой сразу на пять часов. Клиенты были вроде бы такие же спокойные и образованные люди, как Егор, даже его сверстники. Нам поставили задачу: лежать и не шевелиться. На моем плоском животе клиенты играли в карты, а на более пухлом брюшке Диляры поставили угощения — бутерброды, конфеты, нарезанный лимон. Бутылку дорогого коньяка разместили у нее между ног, и каждый раз, когда кто–то тянулся за выпивкой, ее щипали за самые интимные части тела. От меня же требовалась полная неподвижность, и однажды, когда я пошевелилась, и прикуп свалился с моей груди, мне обещали, что за еще одну подобную оплошность мне затолкают бутылку во влагалище. Сказано это было настолько буднично, холодным тоном повелителя жизни, что я едва не расплакалась. Эти люди, несмотря на их интеллигентный вид, умные фразы и тонкие шутки, казались мне гнуснее оравы кавказцев и их напором и жестокостью. Мы для них были даже не мясом, а просто столиками для забав, существами без душ и мыслей.

— Ну что, — сказал один из игроков, когда карты еще не были в очередной раз сданы, — пора разрядиться.

С этими словами он ущипнул за сосок Диляру и приказал ей выйти в соседнюю комнату. Поднимаясь, она нечаянно опрокинула одну из тарелок, которые сняла с живота и поставила рядом на узкий столик. Резкий удар по щеке прозвучал в ту же секунду, и тут же спокойным тоном ей пообещали выбить зуб, если такое повторится. Когда Диляру увели, оставшиеся картежники решили, что грех будет не пристроить к делу и меня. Кинули жребий: старшая карта была вытянута самым пожилым из игроков, и он завел меня в ванную. Я знала, что он проигрывает, и старательно пыталась поднять его увядший орган, однако все мои усилия пропадали впустую. Пора было делать нестандартный ход.

— Если тебе это поможет, — прошептала я, стоя на коленях и глядя снизу вверх, — сделай мне больно. Ты же хочешь этого. Возьми меня за волосы, накажи меня.

Его усталые глаза за толстыми линзами очков оживились, а рука протянулась к моей голове. Однако сказал он совсем другое:

— Ты с ума сошла, девочка, — и он погладил меня. — У меня дочка такая, как ты. Вставай, глупышка.

Я встала и оказалась почти вровень с ним. От него пахло коньяком и сигаретами. Он робко улыбнулся:

— А могла бы ты сказать…

— Конечно, ты трахнул меня, еще бы, — улыбнулась я. — Если мы останемся одни, ты так и поступишь, и тебе будет хорошо.

— Что ты делаешь со мной, девочка, — он оторопело посмотрел вниз, где моя ладонь сжимала толстый, налитый кровью член.

— Борис Аркадьевич, вас ждут, — рокотнуло из–за двери. — Вы скоро там?

— Иду-иду, — сказал Борис Аркадьевич. — Ты придешь ко мне завтра?

— Если вы будете один, — ответила я.

— Один, конечно один, это просто партнеры для карт, — сказал он, — не друзья, а так…

Грусть и одиночество плескались за стеклами очков, а на следующий день мы встретились с Борисом Аркадьевичем наедине, и он оказался умницей и замечательным собеседником. Коренной москвич и чиновник с огромным опытом, он объяснил мне многое, чего я раньше и предположить не могла о жизни в столице. С ним я встречалась за деньги, причем платил он, как за обычный заказ, с той лишь разницей, что все деньги оставались мне.

Это мне понравилось, и я начала думать, что стоило бы, наконец, послать подальше осточертевшую коммуналку с ее дурацкими склоками и снять отдельную квартиру. Но все–таки аренда отдельного жилья в Москве образовала бы сильную брешь в моих накоплениях, а хорошей компаньонки я так до сих пор и не нашла. Я уже хотела отнести свои сбережения в солидный банк или куда–нибудь типа МММ, как вдруг разразился скандал, МММ обанкротился, и Москва заполнилась враз обнищавшими людьми с безумными глазами. Они стояли в бессмысленных очередях, ждали чуда, а я думала, что могла бы оказаться вместе с ними, будь у меня немного больше денег, или просуществуй МММ лишних пару недель. Его агрессивная реклама уже почти довела меня до решительного шага, и я теперь просто не могла опомниться, настолько близко было от меня разорение и крушение надежд.

Возможно, все не сложилось бы столь удачно для меня, и я все–таки впихнула бы свои деньги в МММ, если бы не… теннис. Я уже неоднократно говорила здесь, что люблю спорт, а в девяностые годы спортом номер один для России был теннис. Это, конечно, произошло благодаря увлечению президента, но в нашей стране сверху распространяется не всегда плохое. Оказалось, что Егор много лет увлекался этим спортом, и весной 94-го он приобщил к своему увлечению меня, благо, корты в теплое время вырастали в Москве, как на дрожжах. Собственно, техника тенниса далась мне очень быстро, тяжелее обстояло дело с подачей. Лишь к лету у меня стало получаться что–то похожее на правильную подачу, и сразу же я стала выигрывать у Егора два-три гейма за сет — ведь скоростью я значительно превосходила его.

Вот и представьте, что, занимаясь теннисом, я еще уделяла время английскому языку, и вдобавок мы с Егором ходили в театры и рестораны: вполне естественно, что я так и не успела вложить свои сбережения в какой–нибудь чудо-банк.

— Может, бросишь, наконец, свою гнилую работу? — предложил Егор месяца через три после нашего знакомства.

Мы сидели в загородном ресторанчике, окруженные зеленью подмосковной природы, и слушали пение птиц — удивительная разрядка перед ночной сменой в эскорте.

— Конечно, брошу, — ответила я. — Еще вот заработаю немного, и, пожалуй, хватит, чтобы начать учиться.

— Я имею в виду, чтобы ты бросила уже и переселилась ко мне жить.

В общем–то, я ждала, что он рано или поздно такое скажет, и мне, не скрою, было очень приятно. Я накрыла ладонь Егора своей ладошкой и сказала:

— Боюсь, мы оба можем пожалеть о таком шаге. Представь себе, что через некоторое время один из нас испытает сожаление, что его свобода принесена в жертву понапрасну. Это будет, когда я уже привыкну жить в хорошей московской квартире, и уходить оттуда мне будет некуда. Ты станешь тяготиться моим присутствием, но будешь продолжать содержать меня из жалости. Мы все равно расстанемся, но это принесет нам обоим страдание. Одиночество после этого будет для меня невыносимо, потому что я привыкну к правильной хорошей жизни, и менять ее вновь на участь проститутки будет для меня жутким ударом.