День счастья — завтра - Оксана Робски

— Конечно. — Я легко согласилась. Представить себе, чтобы Антон полюбил Снежанну, было невозможно. Как невозможно представить своим мужем Телепузика.

— К тому же у него сейчас совсем нет денег. Как я его брошу?

— Да…

Катя снова тихонько всхлипнула.

— А может, тебе тоже изменить ему? И сказать, что это — животное? Посмотрим, понравится ли ему это?

— Нет… Антон считает, что у женщины все идет от головы. В отличие от мужчин. И поэтому достойная женщина спать с кем попало не будет.

Я восхитилась Антоном. Недаром мы дружим столько лет. Такая сильная аргументация! Буквально все продумано до мелочей.

— А ты его любишь? — спросила я подругу.

— Да, — выдохнула Катя.

Я словно увидела ее улыбку на другом конце провода. Дурацкую улыбку. Такую, словно мышцы лица на секунду перестали работать. Улыбка посвященных.

Я вдруг подумала, что тоже простила бы Рому.

Пусть он удовлетворяет свои тупые животные инстинкты с такими девушками, как Снежанна.

Только пусть он потом приходит домой!

Я так пронзительно остро поняла это: я очень хочу, чтобы Рома пришел домой. И пусть хрустит своими вечными сухариками перед телевизором. И даже ест семечки. Я так хочу, чтобы кто-то хрустел сухариками у меня перед телевизором! Или даже ел семечки.

И чтобы это был не кто-то. А он. Никого другого с сухариками я не вынесу.

И чтобы Артем отрабатывал на нем новые приемы карате.

Чтобы ко мне вернулась моя жизнь.

Эти каникулы слишком затянулись. И я очень соскучилась по Артему. Почему Рома отправил его за границу?

Рома не перезванивал.

Я выехала на освещенную трассу Ленинградского шоссе.

Свернула на 16-м километре. Долго плутала проселочными дорогами, сверяясь с планом, который нарисовала на титульном листе «Голого завтрака» Берроуза. Мадам диктовала мне по телефону, а я рисовала все эти повороты с ее слов.

Как в анекдоте про гинеколога.

Я искала экспериментально-строительный поселок «Эдем». Интересно, с чем они экспериментируют? Надеюсь, не со строительными материалами? Может быть, с ценами?

В поселке под названием «Эдем» скрылся Сайд.

Было уже совсем темно.

Мадам ждала меня около широкого проема в кирпичном неоштукатуренном заборе. Но недостаточно широкого для того, чтобы проехала моя машина. Я вышла.

«Эдем» располагался примерно на пятнадцати гектарах земли. И на Эдем совсем похож не был.

Огромные костры освещали одинаковые двух-трехэтажные коттеджи. Некрашеные и без окон, в красном свете костров они были похожи на страшную коллекцию черепов с пустыми глазницами.

Всюду сновали рабочие, в основном таджики.

Их были сотни.

Женщины готовили на кострах еду.

Дети играли с таким азартом, словно это была не полночь на стройке, а утренник в образцовом детском саду.

Я оставила машину около забора.

— Им к этому проходу проституток привозят, — пояснила Эрудит, — на автобусе.

— Проституток? — удивилась я.

Вспомнились проститутки из фильмов. В ботфортах и коротких шубках. Они ругаются матом и смеются с вульгарным шиком. Но я никак не могла представить их себе в данной интерпретации Эдема.

— Ну, с Ленинградки. Они берут одну на круг, человек на десять. У них же денег нет.

Эрудит уверенно пробиралась мимо людей, домов, костров и кирпичей. Таджики молча косились на нас и не уступали дорогу.

Найти Сайда в этом муравейнике было невозможно.

Я заглядывала в пустые окна домов, словно надеясь увидеть там юношу своего свекра. Или какие-то его следы. Я всматривалась в лица рабочих, и в каждом мне мерещился похититель.

Я была бы не против найти здесь и свою машину.

Я уехала домой, а мои девушки остались в «Эдеме».

***

Мне снился страшный сон. Как будто Рома разводит костер, но у него никак не получается.

Он злился и подкидывал в слабенькое пламя все новые и новые дрова. А вокруг сновали таджики.

Я стояла в стороне и смеялась с вульгарным шиком. Над Ромой, над таджиками, над всеми. Это длилось целую ночь.

Я проснулась с головной болью.

Захотелось пересказать сон Роме. Я представила себе, как он смеется надо мной. Или философски замечает, что такой сон может быть, например, к деньгам.

У Ромы отключен телефон. Я отправила еще одно SMS:

«Прошу тебя, перезвони мне. Я не буду кричать, не буду скандалить. Я просто хочу все тебе объяснить»

Свекру дали три дня, чтобы он собрал миллион долларов. Еще ничего. Вероятно, им и в голову не могло прийти, сколько миллионов мог бы собрать мои свекор за три дня. К счастью.

Они сказали, что перезвонят и скажут, куда привезти деньги.

Я не могла заставить себя встать с кровати.

Я вела бесконечный монолог с Ромой. Я мысленно все ему объясняла и рассказывала. Я вспоминала все наши ссоры и заново оправдывалась перед ним. И обвиняла его. Я вытирала слезы, и жалость к себе сменялась обидой. Бессилием. Меня бросил муж, и я уже ничего не могу поделать с этим.

Я звонила Рембо. Телефон отключен. Я была рада этому. Через несколько минут звонила снова. Я боялась, что он ответит. Но все равно звонила.

Я постаралась взять себя в руки. Не плакать.

Я облизала губы. Они были солеными. Хорошо к пиву.

Плакать не буду.

Буду.

Меня бросил муж.

Подлец! У-у-у!…

Интересно, а как плачут глухонемые? Не слыша собственных завываний? Наверное, от тишины в этот момент у них лопаются барабанные перепонки.

Позвонил Стас.

— Что у тебя с голосом? — тревожно спросил он.

Я всхлипнула.

— Не молчи, пожалуйста. Что случилось?

Я с удовольствием разрыдалась.

Зачем мне Рома, если у меня есть Стас? Такой молодой, такой заботливый. Такой красивый.

Я могу родить ему ребенка. Сына. И у него будут такие же, слегка припухшие, губы. Нет, пусть лучше будет девочка. Девочку можно наряжать, и ей не обязательно быть умной. Достаточно хорошо готовить. Я готовлю отвратительно. Зато меня жалко.

— Просто ты так долго не звонил. И я подумала, что ты меня бросил…

— Девочка моя… Что мне делать? Хочешь, я приеду?

Мне давно никто не говорил «девочка моя».

Когда мне было девятнадцать и у меня был мой первый серьезный роман, я объясняла своему семнадцатилетнему возлюбленному: «Я — твоя женщина». Он смаковал слово «женщина», и мы оба казались себе невероятно взрослыми.

— Скажи еще раз «девочка моя»! — попросила я.

— Девочка моя… Самая лучшая!

Может, встретиться со Стасом? Невозможно сидеть дома. А если позвонит Рома, то даже лучше. Пусть поревнует. Все мужчины — собственники.

Он предложил пойти пообедать. На «Веранду». Но я не видела никакого смысла сидеть со Стасом в ресторане. Пить я не собиралась. Мало ли, вдруг какие новости у свекра… Надо быть в нормальном состоянии.

Я сказала Стасу, что приеду к нему. Он обрадовался. Он расценил это как проявление моих чувств. Все мужчины — самоуверенные идиоты.

Рома не звонил.

Стас был очень мил. Он исполнял любое мое желание, заглядывал мне в глаза и говорил приятные слова.

Рома не звонил.

Мы всерьез обсуждали предстоящую семейную жизнь. Стас считал, что через год мы начнем ссориться. Я смеялась. Он наивно надеялся, что ему позволено будет со мной ссориться. Он надеялся, что через год я вспомню, как его зовут.

— Стас, ты меня любишь? — Я преданно заглянула ему в глаза.

Ямки на щечках стали нежно-розового цвета.

— А ты меня?

Я ответила шепотом:

— Мне кажется, да.

И удивилась: как же люди слышат то, что хотят слышать. Не скрытый в моем голосе смех, не равнодушную интонацию, а только одно слово: «да».

Стас обнял меня почти отечески.

— Девочка моя…

Я не стала настаивать на его признании. Пусть немножко почувствует свое превосходство. Пусть побудет мужчиной.

Позвонил Рома.

— У тебя все нормально?

Я уютно сидела на коленях у Стаса.

— В общем, да. Но мне надо с тобой поговорить. Я хочу тебе кое-что рассказать…

— Я через три дня буду в Москве, поговорим.

— Ты позвонишь?

— Да. Как Артем? Звонил?

— Да. Все нормально. Ром…

— Я спешу, Никита. Пока.

То, что я сказала Стасу в следующую минуту, было от чистого сердца.

— Я ведь вправду за тебя замуж выйду.

— Я знаю.

Я опять уехала утром. Пока Стас спал. Я даже хотела пойти на кухню, поесть квашеной капусты. Я люблю заводить традиции. Но всю капусту съели вчера.

Если уж я смирилась с тем, что когда-нибудь непременно умру, то почему бы мне не смириться с тем, что Рома меня бросил? Просто нужно принять это как неизбежное.

Глупо плакать из-за того, что все мы умрем.

А значит, еще глупее — из-за того, что меня бросил муж.

Когда стадо баранов ведут на живодерню, они ведь тоже, наверное, пока в дороге, занимаются своими проблемами; выясняют, кто сильней, делят овец… Бедняги. А разве это имеет какое-то значение?