Бесплатный сыр – в мышеловке - Светлана Алешина

В воскресенье, как и накануне, настроение оставалось хмурым, но в глубине души я надеялась, что вот-вот раздастся звонок в дверь и появится Валерка, который положит к моим ногам все тайны и секреты. Надежда оказалась тщетной: Гурьев не появился ни в воскресенье, ни в понедельник, а во вторник я целиком окунулась в подготовку к передаче, и мне стало уже вообще ни до чего.

Наверное, поэтому я даже не особенно обратила внимание на Вероникин звонок, в котором она сообщила, что Катя от нее уехала: в тот момент я мучительно искала как сквозь землю провалившиеся заметки по поводу пресловутых желательных и нежелательных вопросов. Ну куда они могли запропаститься? Я же только пять минут назад держала их в руках! А теперь нигде нет!

Мои заметки обнаружила в корзине для бумаг Лера. Как они там оказались — связно объяснить не мог никто. Корзина стоит за шкафом, и я до нее, не вставая, дотянуться просто не могу. А я уверена, что не вставала. Словом, подготовительная суета набирала обороты, будто и не появилось этой дополнительной недели.

А в среду наша съемочная группа бурно радовалась возвращению Павлика, с которого наконец-то сняли все обвинения, как уголовные, так и рабочие, и снова он, как в старые добрые времена, сидел в своем кресле и таскал у Леры курагу. Федя с нами простился, но сказал, что непременно будет заглядывать, так как ему очень понравилось с нами работать. Галина Сергеевна выразила общее мнение, сообщив парню, что его симпатия взаимна, и если с Павликом вдруг опять что-то случится, то мы все будем просить шефа, чтобы нам позволили работать именно с ним, с Федей.

— Не дождетесь, — буркнул Павел, — я больше вас никому не уступлю и в истории попадать тоже не собираюсь, с меня этого раза хватило по самое некуда.

— Кстати, Павлик, — поинтересовалась Галина Сергеевна, — а как все это происходило?

— Что именно? — не понял он.

— Ну как с тебя обвинения сняли?

— Самым обычным образом, — пожал наш любимый оператор плечами и цапнул еще один сухофрукт с Лериной тарелки. — Булдаков вызвал меня к себе, общался угрюмо, но вежливо. Сказал, что я больше органами ни в чем не подозреваюсь, так как всплыли ранее неизвестные обстоятельства, а какие именно — сообщать отказался, якобы в интересах следствия. Вот и все.

— Я бы на твоем месте на этого Булдакова в суд подала, — сказала Галина Сергеевна, — и потребовала бы компенсацию за моральный ущерб.

— Да ну его, — отмахнулся Павлик. — Я человек не злопамятный. Все кончилось хорошо, Катя жива, я на свободе… А с милицией я предпочитаю лишний раз не связываться.

— А Катю ты давно видел? — не отставала дотошная Галина Сергеевна.

— Давно, последний раз еще в больнице. Это мне Костя сказал, что с ней все в порядке.

— А ты? — это уже был вопрос ко мне.

— Я тоже не видела и ничего не знаю, — ответила я безо всякой охоты. Мало радости признаваться, что тебя бросили в самом конце интереснейшего дела. — У меня и без Кати Гориной дел хватает. А нам с вами, между прочим, сегодня надо сценарный план сдать, а он еще не готов.

— Вот всегда ты так, — поморщилась Галина Сергеевна, — сидели себе, мило общались, а ты — раз и всем нашла занятие.

— Только не мне, — ухмыльнулся Павлик, — наше дело операторское, мы токмо в камеру глядим.

— А еще на монитор, — процедила я, — так что наведайся-ка ты, милый друг, в монтажную, проверь, как твой заместитель справился с работой.

— Зачем? Вы же его до небес превозносили, я даже ревновать слегка начал.

— Вот и удостоверься, что похвалы раздают не напрасно.

Мои коллеги переглянулись недоуменно, но выяснять, какая муха меня укусила, не стали. Впрочем, если бы попробовали, то я вряд ли смогла бы им связно объяснить причину своего укушенного состояния.

План мы подготовили, Евгений Иванович его утвердил без звука, работа двигалась, приближаясь к своему завершению. И только Гурьева я не видела — будто он сквозь землю провалился. Я сначала ловила себя на том, что прогуливаюсь в свободное время по коридорам телецентра, надеясь случайно наткнуться на Валерку, но, так как эти прогулки никаких плодов не приносили, я в конце концов смирилась, что так и не узнаю развязки Катиной истории, запретив себе даже думать о ней.

Праздничная пятница стала еще большим дурдомом, чем обычно: ведь у нас имелось целых три причины для беспокойства вместо привычной одной. Когда я заявилась на работу вся такая сияющая, потому что накануне договорилась с коллегами, что поеду в «Колибри» с утра — в зеленый цвет меня там не покрасили, это я зря волновалась, — Лера обрадовала меня тем, что звонила Волкова, у которой именно сегодня с утра сломалась машина. Обязательная Татьяна Эдуардовна боялась, что вечером будут проблемы с такси и она опоздает, и просила прислать за ней машину. Будто общественный транспорт для этой женщины не существует, честное слово! Эх, мне бы ее заботы.

К обеду выяснилось, что из бутика мне прислали совершенно не то платье, которое я выбирала. Телефонные переговоры с хозяйкой увенчались тем, что мне пришлось снова ехать в магазин: выяснилось, что какая-то слабоумная продавщица в предпраздничном рвении умудрилась продать мой костюм. Я уже хотела плюнуть на возможность пощеголять с экрана в супермодной одежде, но Галина Сергеевна мне этого сделать не позволила, насильно отправив меня наряжаться. Моя начальница напирала на тот факт, что я ни в коем случае не должна проиграть во внешнем виде Татьяне Эдуардовне, тем более Восьмого марта. Пришлось подчиниться. А что поделаешь? Престиж передачи надо свято блюсти!

К половине шестого, несмотря ни на что, все было готово. Галина Сергеевна обошлась без второй порции валерьянки, героини прибыли вовремя, без опозданий. Ровно в восемнадцать ноль-ноль наша экспериментальная передача пошла в эфир.

Я немного нервничала по поводу Алевтины Семеновны, которая несколько стушевалась, увидев уверенных в себе Летову и Волкову. Но женщина справилась и волновалась немного, крутила в руках ручку, но это пустяки. Я дала ей время привыкнуть и начала задавать вопросы Евгении Андреевне.

В общем и целом, когда я попрощалась с телезрителями, можно было признать тот факт, что передача удалась на славу. Факт этот признали не только я и мои коллеги, но и наш глубокоуважаемый шеф. Он появился в студии сразу после того, как разошлась публика, и предложил всем выпить шампанского в честь праздника — за всех женщин вообще, за наших очаровательных приглашенных дам и за меня, любимую. Ну и кто бы отказался? Таких, естественно, не нашлось. Засим обошлись без традиционных посиделок в нашем кабинете.

А после того, как наши гости отбыли, мы продолжали праздновать. Евгений Иванович в какой-то момент пригласил меня в свой кабинет, как-то очень многозначительно посмотрев при этом. Что еще за напасть? Мне даже стало как-то не по себе от его взгляда. Если бы он хотел премию вручить, так сделал бы это при всех, да и не только мне бы денег дал, а всем. Провожаемая взглядами коллег и мучающаяся догадками, я шла следом за шефом, а в его кабинете сидел Валерка Гурьев — рот до ушей от улыбки. А этот-то что здесь забыл?

— Ирина Анатольевна, — торжественно начал шеф, — я должен извиниться перед вами за несправедливое обвинение по поводу того случая с полковником Семиреченко. Сегодня из военной прокуратуры пришла бумага, где вам выносят благодарность за содействие в разоблачении преступной деятельности бывшего военкома. Благодарность также выносится и Валерию Антоновичу Гурьеву, который готовит сенсационную передачу.

Так вот в чем дело! Оказывается, Валерка с Катей все-таки довели свою работу до конца и меня не забыли. Что ж, это очень приятно. Я готова им простить обиду. Шеф еще что-то говорил такое многозначительное и хвалебное в мой адрес, но я его плохо слушала, обрадованная успешным окончанием Катиного дела. Как хорошо, что виновные в столь кошмарном преступлении не останутся безнаказанными! В конце концов Евгений Иванович закончил славословить и отпустил меня праздновать, все-таки вручив напоследок конвертик с премией и попросив передать аналогичные Лере и Галине Сергеевне.

Валерка догнал меня почти у двери кабинета.

— Ирина, ты больше не держишь на меня обиду? — спросил он.

— А почему ты решил, что я должна обижаться? — с притворным равнодушием переспросила я.

— Брось, я же видел твое лицо, когда Катя попросила тебя уйти: на нем крупными буквами было написано, что ты теперь обиделась на всю жизнь или дольше.

— Ну, — призналась я, — было дело. А ты бы на моем месте не обиделся? Думаешь, легко оказаться в стороне в самый интересный момент?

— Ирина, ну ты же понимаешь, что по-другому было нельзя…

— Да ладно тебе, Валерка, — примирительно улыбнулась я. — Я ведь не совсем дура и все понимаю. Даже Вероника все поняла, а уж ей вдвойне должно быть обидно. Теперь-то расскажешь, чем все закончилось?